Спустя несколько дней брат взял его с собой на прогулку. Держа Пьера за палец, Шарль стал подниматься на взгорье. И хотя шли они по ухоженной аллее, путь казался ему трудным, бесконечным. Но когда поднялись на взгорье, он увидел Его…

Это был первый замок, который он видел в своей жизни. Стены были почему-то красного цвета, и это угнетало Шарля. Замок (это он потом понял из разговоров взрослых) был очень старый. Кирпич стал крошиться, в расщелинах между кирпичами рос зеленый мох. Когда-то крепкие дубовые ворота дали трещину.

Перед замком мальчик увидел глубокую длинную яму. Она вся поросла кустарником и крапивой. Ему пояснили, что сюда когда-то заливалась вода, чтобы враги не могли взобраться на стены. А еще позже он узнал, что мост, по которому они шли к воротам замка, поднимается на цепях.

Замок так поразил и увлек Шарля, что позднее, в 1657 году, он воспоет его в стихах вместе с братом Пьером…

Здесь же, на взгорье, в отдалении от старого замка, стояла деревянная церковь. Когда они, помолившись, переступили ее порог, малыш поразился богатому убранству церкви, которая снаружи казалась некрасивой.

Родители разрешали ему водиться с деревенскими детьми, и у него скоро появились друзья, босоногие и простоволосые, оборванные и полуголые. От них пахло потом, травами и дымом. Они учили его ловить и жарить птиц. Вместе с ними он подсушивал хлеб на горячих камнях и ел его с чесноком. А когда он подрос, они научили его пить вино.

Отец Шарля не препятствовал этому общению. Хотя он и был адвокатом парламента и стоял достаточно высоко на социальной лестнице. Но что он мог поделать? Запереть сына в доме и не выпускать из парка? Да разве сам он в детстве не водился с простонародьем? Разве он не бегал босиком? Не нырял в речку? Да и чему плохому могли научить его сына крестьянские дети? Пить вино? Так оно в ту пору лилось, как вода! А главное, деревенские дети и деревенский воздух, чистая родниковая вода могли дать его сыну только здоровье, как одарили они здоровьем его самого и его старших сыновей.

А сам Шарль признается потом, что здоровая крестьянская жизнь и чудесная природа помогли ему открыть в себе те поэтические струны, которые зазвенели потом в его стихах, поэмах, сказках. Здесь, в Вири, он впервые различил неистощимое разнообразие луговых трав, впервые заметил венчики на цветах и чудесную пыльцу на самом их донышке, разглядел мягчайший пушок на брюшке утенка, переливы солнечных лучей на крылышках стрекозы. Здесь, в Вири, он ощущал почти ослепляющее счастье жизни, приходившее в те минуты, когда он ложился навзничь на луг, смотрел в небо и угадывал в форме облаков таинственные фигуры, надеясь узреть Господа Бога в глубине сверкающей лазури.

Лет с шести мать стала учить сына чтению. Сначала они знакомились с алфавитом — для этого брали кубики с наклеенными на них бумажками. Потом из кубиков стали складывать слова.

Мать и отец давно заметили, что младший их сын, мягко говоря, не удался. Он медлил с ответами на самые простые вопросы, туго соображал, если его о чем-то просили, невнимательно слушал. В игре с кубиками его тугоумие проявилось в полной мере. Шарль никак не мог понять, чего от него хотят, и соединял любые кубики — кроме тех, которые нужно.

Иногда, в редкие часы, когда дома был отец, он также включался в учение. Но терпения у него было еще меньше, чем у матери, и все кончалось тем, что он больно шлепал сына, стучал кулаком, обзывал его тупицей и убегал, а Шарль заливался слезами.

Он хотел сделать то, о чем просили отец и мать, но какие-то посторонние мысли сбивали его, и он никак не мог понять, почему надо складывать именно эти кубики, а не те и какая от этого будет польза.

Мать была терпеливее, но и ей приходилось шлепать Шарля, чтобы вернуть его с небес на землю.

— Да что с тобой? — сердилась мать. — О чем ты все время думаешь?

А он, если бы даже и захотел, ничего не смог бы объяснить ей. Сам, не замечая того, он все время помнил о брате-близнеце, который должен был быть рядом, но которого нет и которого он, конечно, никогда не встретит. И оттого слезы наполняли его глаза.

Как раз в это время, когда Шарлю исполнилось шесть лет, в 1634 году, в Италии вышла в свет книга сказок Джамбаттисты Базиле, опубликованная после его смерти. Это событие он сумеет оценить лишь через много-много лет, когда сам станет сказочником.

А что тогда? Читал ли он сказки?

Специальной детской литературы в то время еще не было, и дети читали те книжки, которые продавались для взрослых в специальных книжных лавках и на базаре — «вразнос». Тут и купили ему сказку «Гризельда» — книжечку, напечатанную на синей бумаге. Он помнил ее всю жизнь — недаром на этот сюжет он напишет свою первую сказку, когда станет сказочником.

Нельзя сказать, что «Гризельда» и другие подобные ей книжки были именно сказками. Некоторые из них вообще не содержали ничего сказочного, но все они погружали читателя в атмосферу магии.

Именно в этих книжках Шарль впервые встретился с волшебными вещами: в «Фортунатусе» были яблоки, от которых, если их съешь, вырастают рога, и другие, от которых они исчезают. В книге «Дети Фортунатуса» имелся кошелек, который никогда не пустует. Кроме того, в этих тоненьких книжках присутствовали чудесные фонтаны, молодильные яблоки и другие волшебные вещи.

Дети и в те далекие годы тянулись к чудесному: мир открывался для них загадочным и таинственным. Впечатлительная детская душа Шарля на всю жизнь сохранила этот интерес к чудесному, волшебному. Придет пора — и он сам начнет писать сказки, и книги Джамбаттисты Базиле «Сказка сказок» и Джан Франческо Страпаролы «Приятные ночи» помогут ему войти в волшебную страну.

Осенью 1636 года отец отвел Шарля в коллеж Бовэ — он находился недалеко от Сорбонны. Отец был высок ростом, при быстрой ходьбе подавался вперед всем своим плохо гнущимся станом и руки при этом держал за спиной. Шарль едва поспевал за ним.

У порога мальчик остановился и сколько ни уговаривал его отец, не хотел идти туда, куда уже не раз заходил со старшим братом. Но тогда он знал, что Николя будет рядом, что он не бросит его, а сейчас все по-другому: отец оставит его в классе одного…

Отец все же затащил сына в классную комнату и усадил за стол.

— Папа, не уходи! — прошептал мальчик, и глаза его были полны слез.

— Я сейчас приду, — пообещал отец. — Я только переговорю с учителем!

Двое мальчишек, находившихся в классе, были так же перепуганы, как и Шарль, однако не до такой степени, чтобы не увидеть плачущего мальчишки.

— Плакса! — прошипел один из них.

В ответ Шарль втянул голову в плечи и сжался в комок: испугался, что его поколотят. Но мальчишкам было не до драки.

Когда отец вернулся, Шарль уже не плакал. Он только крепко стиснул зубы.

— Ну, успокоился, Шарль? — улыбнулся отец.

Мальчик ничего не ответил. Он считал, что отец поступает жестоко, бросая его одного. Шарль даже не поднял глаз и не кивнул отцу на прощание, а только еще крепче сжал зубы и уцепился пальцами за крышку стола.

Отец провел рукой по волосам сына и долго — так казалось Шарлю — шел через класс, а потом обернулся, махнул рукой и вышел, а вскоре вошли еще несколько родителей с детьми. Класс наполнялся.

А потом, когда классная комната уже была полна, вошел учитель — высокий, худой, в черной шапочке поверх седого парика и в черном камзоле. Поздоровался, сел, оглядел класс.

— Давайте знакомиться, — весело сказал он. — Меня зовут Жан Гриншер. Я буду вас учить читать и писать по-латыни, познакомлю с самыми обычными вещами, и вы увидите, что они не так уж и обычны. А теперь назовите свои имена.

Он поднимал одного за другим мальчишек, и те — кто робко, кто посмелее — называли себя. Когда очередь дошла до Шарля, тот продолжал сидеть как приклеенный.

— Ну что же, мальчик, — ласково улыбнулся ему учитель, — встань и назови свое имя.