Странный, изменчивый запах распространялся кругом, тревожа обоняние, но не раздражая. Он подчеркивал чужеродность мира, расположенного на восьмом небе, и вызывал неясную тревогу.

Звезды, висящие над пустыней из скал и прозрачного песка, распростершейся по краю бездны, начали двигаться все быстрее и быстрее, оставляя в ледяном незнакомом небе молочно-белые полосы. Двое мужчин и женщина, сопровождавшие Нострадамуса, следили за этим звездным танцем со смешанным чувством зачарованности и страха. Видимо, они ожидали космической катастрофы невиданных масштабов. Из песка то тут, то там высовывались чешуйчатые хвосты: причудливые обитатели планеты зарылись в землю, чего-то опасаясь.

Прорицатель почувствовал смятение своих спутников и постарался их успокоить.

— Такие миры — новость для вас, но не для меня. Положитесь на мой опыт, и с вами ничего не случится.

Женщина истерически расхохоталась, не замечая, что смех ее похож скорее на рыдание.

— Положиться на вас? Вы слишком многого от нас хотите. Ведь мы всю жизнь стремились вас уничтожить.

Красота ее на миг померкла.

Лицо Нострадамуса исказила гримаса, отдаленно похожая на улыбку.

— Уже сам факт, герцогиня, что вы можете наблюдать собственную жизнь со стороны, говорит о том, что вы находитесь в незнакомом измерении. Но оно знакомо мне. Вам придется смириться со мной в роли проводника.

Молодой священник сказал с горячностью:

— Отпустите нас. Дайте нам умереть. Что бы ни было у вас на уме, мы не сможем вам помочь.

— Напротив.

Нострадамус на миг отвлекся, следя за конвульсивным бегом звезд. Теперь небо превратилось в мерцающий клубок немыслимых траекторий. Стояло полнейшее безмолвие. Чтобы отогнать видение, пророку пришлось опустить глаза.

— Тот из вас, кто еще жил, когда я записывал свои пророчества, знает, что одно из них стало решающим.

— Я был уже мертв, но знаю, что именно вы написали после моей казни, — заметил человек в черном плаще, с опаской поглядывая, как дрожит и вспучивается песок у него под ногами. — О каких строках вы говорите?

— Об этих.

Нострадамус поднес руку ко лбу и разгладил брови указательным и большим пальцами. Потом склонил голову и прочел:

Юный священник презрительно махнул рукой.

— Ложное пророчество. Вы на земле были обманщиком, остались шарлатаном и здесь.

Человек в черном плаще тряхнул головой.

— Он не шарлатан, он колдун. Слуга дьявола, который владеет ключами от ада.

— Шарлатан или колдун — а строки понять невозможно, — вмешалась дама, враждебно глядя на Нострадамуса, — Что это за Владыка Ужаса, который спустится с неба в июле тысяча девятьсот девяносто девятого года?

— В июле по юлианскому календарю или в августе по грегорианскому, — поправил ее пророк. — Точнее, двадцать девятого июля по одному календарю и одиннадцатого августа по другому. В том мире, откуда мы явились и где все подчинено законам времени, в тот день омрачатся небеса. Тьма покроет и север Европы, и другие земли. Руан и Реймс, Монако и Зальцбург погрузятся во мрак. Этим и воспользуется Владыка Ужаса, чтобы спуститься к людям и создать царство Марса, выдавая войну за дорогу к счастью.

— Вы говорите о будущем… Значит, здесь тоже существует время.

— Нет, я просто пользуюсь теми понятиями, которыми пользовались в мою эпоху. На самом деле год тысяча девятьсот девяносто девятый существует только на земле. Здесь его никогда не было и не будет. В астральном измерении время не движется. Движется только пространство.

Нострадамус указал на звездные траектории, которые сплетались над их головами в немыслимые узоры, заполняя небо.

— Оттуда и явится Владыка Ужаса, чтобы протянуть безвременье в тот мир, где время существует…

— Вы богохульствуете! — гневно перебил его человек в черном плаще. — Таким могуществом обладает только Бог.

— Или тот, кому удалось удержаться в измерении, сходном с измерением Бога, — поправил его Нострадамус. Голос его опечалился. — Поглядите вокруг. Поглядите, куда мы попали. Он правит здесь, в царстве Абразакса. Он может к вам приблизиться, ему все подвластно. Если ему удастся наложить эту сферу на сферу человечества, на земле наступит эра безумия. Начала и концы, причины и следствия перемешаются. Этого ему и надо: стать богом, и богом жестоким.

— Бог истинный этого не допустит, — сказал юный священник.

Нострадамус вздохнул.

— Господь даровал людям свободу выбора, как показал Эразм Роттердамский. То, что мы видим перед собой, было некогда человеческим существом.

Человек в черном плаще на этот раз был поражен:

— Кажется, я понял. Это тот, кого вы любили и боялись больше всех: Ульрих из Майнца. И он жив.

— Да, он жив. И он здесь.

— И вы вызвали нас, чтобы мы его победили? Да или нет?

— Вы совершили ошибку, борясь со мной и полагая, что я его сообщник. Теперь у вас есть шанс эту ошибку исправить и спасти ваши души. Мы можем предотвратить события одиннадцатого августа тысяча девятьсот девяносто девятого года. Я так думаю.

В то время как разворачивался этот разговор, пляска звезд стала неистовой. Их траектории начали скручиваться, образуя что-то вроде чудовищной воронки. На дне ее зияла тьма чернее вселенской.

— Воронка, — объявил Нострадамус.

Женщина прижала руки к груди, сразу растеряв все свое самообладание.

— И оттуда сейчас появится Ульрих, Владыка Ужаса?

— Нет, всего лишь его посланник, — сказал пророк. — Приготовьтесь к страшному видению. Я прожил с ним почти всю жизнь.

Из глубины воронки ему ответил хриплый, гнусный смешок. Из песка выпросталась черная саранча и взлетела, шурша прозрачными крыльями.

А потом появился Парпалус.

Та, что была некогда Катериной Чибо-Варано, гордой герцогиней Камерино, голая и окровавленная, лежала под дождем в одном из закоулков за стенами Экса. Пока ее жестоко секли на каждом перекрестке, она ни разу не потеряла сознания, хотя спина быстро превратилась в сплошное месиво. Она плакала только поначалу, а потом глаза высохли, наверное, от боли, которая притупила все ощущения, и тело уже ничего не чувствовало. Тело, но не разум.

Ненужная ясность рассудка заставила ее пройти все стадии собственного унижения, не дав убежища ни в безумии, ни в обмороке. Председатель городского парламента Мейнье д'Оппед приказал солдатам и черни воздерживаться от непристойностей в отношении наказуемой, но все остальное она вытерпела сполна. Ей вырывали волосы, били камнями и палками, секли кнутом. В довершение всего, когда она, задыхаясь, упала в грязь, несколько крестьян помочились на нее сверху. Парадоксально, но именно они ее и спасли. Похоже, эта терпкая жидкость промыла раны и не дала распространиться инфекции. Увидев, что она жива, и не осмеливаясь отдать приказ ее добить, Мейнье велел выбросить ее за городскую стену.