Сквозь сумрак сознания Мишель спросил себя, как могло случиться, что в том ужасе, которым он был охвачен, мозг его смог воспринять поэтические образы. Он знал ответ: Парпалус, черный демон с каркающим голосом. Но сформулировать этот ответ для себя не успел, так как удивленный голос барона де ла Гарда снова перенес его в настоящее время:

— Не повторите ли? Ни я, ни мои друзья не поняли ни слова.

— Что, я что-то говорил? — спросил все еще полусонный Мишель.

— Вы продекламировали целое четверостишие, перебив меня, когда я объяснял план военных действий. — Пулен не рассердился, а скорее удивился. — Нотрдам, вы уверены, что с вами все в порядке?

Пришедший в себя Мишель вспыхнул.

— Нет, я полагаю, у меня лихорадка. — И быстро добавил, боясь, что остальные истолкуют его слова не в его пользу: — Но я знаю, как лечиться, и назавтра буду вместе со всеми на поле боя, чтобы выполнить мой христианский долг.

Пулен с чувством взглянул на него.

— Вы вовсе не обязаны там находиться. Если вам нехорошо, можете остаться здесь.

— Я прекрасно буду себя чувствовать.

Мишель поднялся, коротким поклоном распрощался с присутствующими и вышел на воздух.

Солнце пекло, но Мишель был еще настолько во власти своих видений, что не заметил этого. Благодаря дружескому расположению капитана и титулу полкового врача ему выделили маленькую персональную палатку на краю лагеря. Туда он и направился, слегка покачиваясь и не отвечая на приветствия солдат, точивших шпаги и прочищавших стволы аркебуз.

Ощупью добрался он до стола, составлявшего вместе с постелью и двумя стульями скромное убранство его жилища. Его вела необъяснимая потребность записать непонятное четверостишие. Он схватил перо и чернила и быстро нацарапал катрен на бумаге. Только дописав последнюю строку, Мишель окончательно пришел в себя.

Слова, начертанные неверным почерком, очень его удивили. В них не было никакого смысла, ни явного, ни скрытого, хотя они точно выражали череду видений, промелькнувших в его сознании во время недавнего припадка. Читатель мог бы увидеть в них какой-то смысл, только целиком отдавшись на волю внушенных образов и не пытаясь трактовать их буквально. Это с трудом удалось даже Мишелю, который снова впал в смутное состояние сознания. Видимо, в уголке мозга еще оставалась связь со сновидением, которая помогла угадать смысл катрена.

Meysnier — это, несомненно, Мейнье д'Оппед. Manthi похоже на Mathias: может, речь идет о Матиасе (или Матье) Ори, великом инквизиторе Франции, яростном преследователе вальденсов. Третий же явится — правда, неизвестно когда, — чтобы мучить и терзать район Экса, уже и так истерзанный чумой. И беды марсельцев, прямых потомков фокейцев, должны умножиться.

Разобравшись в этих смутных догадках, Мишель лучше себя не почувствовал. Симптомов эпилепсии не было, но все тело сотрясал озноб. Вторжение в пределы Абразакса никогда не было безболезненно, тем более что теперь перемещение произошло непроизвольно. Это-то Мишеля и пугало.

Растерянный и опустошенный, Мишель упал на постель и пробовал прочесть молитву, но сон не дал ему закончить. Проспал он гораздо дольше, чем хотел бы.

Его разбудили резкие звуки трубы: призыв в атаку! По счастью, он был одет. Он нахлобучил квадратную шапочку врача, пристегнул пояс со шпагой и выбежал из палатки. И как раз вовремя, чтобы присоединиться к рядам возбужденных крестоносцев, окруживших импровизированный алтарь, воздвигнутый посреди поля. Вопреки всем ожиданиям, небо, покрытое черными, тяжелыми облаками, обещало непогоду.

Полный религиозного рвения вице-легат отслужил короткую мессу и благословил войско на подвиг. Двумя часами позже Мишель уже шагал вместе с однополчанами по сосновому лесу. Ветер гнал по небу темные облака, и в воздухе отчетливо запахло дождем.

Солнце скрылось, но настроение у всех было такое, словно их ожидал веселый пикник. Первые ряды, те, что шли сразу за конными офицерами, поначалу подтянулись и держали строй. Однако извилистая и неровная дорога, постоянно огибавшая то скалу, то дерево, постепенно смяла и расстроила ряды. Теперь армия из пяти тысяч солдат напоминала людскую реку, ощетинившуюся копьями, вилами и острыми кольями. В центре колонны скрипели колесами три колюбрины, которые назывались «папские колюбрины». Орудия подарила панская миссия, и теперь их тащили возбужденные артиллеристы. Кто пел, кто громко молился, кто оживленно переговаривался с соседями. Если бы не знамена короля Франции, вспыхивавшие то здесь, то там, и не присутствие моряков, вооруженных аркебузами, армию можно было бы принять за крестьян-паломников.

Мишель воспользовался беспорядком в рядах, чтобы приблизиться к вице-легату, гарцевавшему на сером коне.

— Ваше преосвященство, а кто эти самые вальденсы, с которыми мы идем сражаться? Я знаю, что они еретики, но незнаком с их идеями.

У мокрого от пота Тривулько были живые, умные глаза. Он погладил длинную бороду, обрамлявшую массивное добродушное лицо.

— Я доволен вашим вопросом, господин де Нотрдам, никто из солдат до сих пор этим не поинтересовался. Вальденсы отрицают власть Папы и настаивают на законе бедности. В остальном их вера не отличается от католической.

— И этого достаточно, чтобы считать их столь опасными? — спросил пораженный Мишель.

— Нет, недостаточно. — Кардинал понизил голос. — Тринадцать лет назад вальденсы собрали свой синод в Шамфоране и на этом синоде постановили примкнуть к так называемой лютеранской реформе. Понимаете теперь, какие ставки в этой игре?

— Честно говоря, не очень.

— Вальденсы и гугеноты принадлежат к одной и той же партии. И наказание первых для нас генеральная репетиция к походу на вторых, который состоится, едва только король развяжет нам руки. Для всех еретиков время еще не пришло, но хорошо, что властитель Франции позволил нам поразить вальденсов, самое слабое звено в цепочке. Потом, с Божьей помощью, мы сокрушим и остальные звенья.

— Понимаю, — задумчиво пробормотал Мишель.

Тут издалека послышался выстрел. Похоже было, что стреляли из густой дубовой рощи на склоне горы, которую как раз пересекало войско. И в самом деле, над одиноко стоящим на плоскогорье домиком поднялся столб дыма. Расстояние было слишком большим, чтобы пуля из аркебузы попала в цель, но сам по себе выстрел посеял панику в рядах крестоносцев.

Кто бросился на землю, кто попрятался за деревья, кто беспорядочно тыкал копьем куда попало. Аркебузиры опустились на колени, заряжая оружие. Чтобы успокоить солдат, офицеры и капитаны вынуждены были проехать вдоль рядов с угрозами.

— Куда, идиоты! — орал Лаббе, единственный, кого Мишель мог расслышать. — Это еретики нас только предупредили, нельзя поддаваться панике! Вперед! Разнесем этих мерзавцев!

Подбодренные, а может, просто злые на себя за то, что струсили, солдаты с воплем бросились за командирами по тропинке, ведущей на плоскогорье. Мишеля понесло вместе с людским потоком, и он тоже вытащил шпагу, держа ее обеими руками. Он потерял из вида Тривулько, съехавшего с тропинки в сторону.

Достичь плоскогорья было делом нескольких минут. Из домика раздался еще один выстрел, такой же безобидный, как и первый. За то время, что требовалось на перезарядку аркебузы, авангард отряда добрался до обиталища еретиков.

Это была горстка конических хижин, сложенных из камня, которые на местном наречии назывались borles. Засевший там отчаянный аркебузир с воплем выскочил наружу, безуспешно пытаясь запалить фитиль, который никак не хотел гореть. Он был явно не в себе и двигался как марионетка. Несколько крестьян пытались его унять, но быстро попрятались, увидев приближающееся войско.