— Думаю… ты уже сделал это. Но это неважно. — Взгляд Клео блуждал по его лицу. — У тебя такие потрясающие губы.

Они никогда еще не целовались так спокойно, с той сдерживаемой страстью, которая и заставляет терять голову. Все, что обычно происходило между ними, было окрашено какой-то жадностью и стремительной неистовостью, рожденными страхом перед возможным отказом.

Сейчас, хотя внешне ничего не изменилось, осталась и жажда обладания и неистовость, но уже не было прежней спешки, излишней напористости. Нежность Чанса окончательно растопила лед в сердце Клео. Чанс действовал на нее как магнит, и так было с самого начала их знакомства. Она слишком хорошо знала его тело и силу удовольствия, которое он мог ей доставить. Физическая тяга переплеталась с любовью, с уважением, с восхищением и даже с каким-то благоговейным страхом. К желанию примешивались и воспоминания: о его дружбе с Рози, об отваге, с которой он бросился в горящий хлев, чтобы спасти двух беспомощных щенят, дорогих ее маленькой дочке.

Мысли эти придали Клео смелости, и она поцеловала Чанса со всей бурлящей в ней страстью, одновременно расстегивая на нем рубашку. Прижавшись губами к его обнажившейся груди, она ощутила ответную дрожь возбуждения. Его руки скользнули к ней под юбку, и она улыбнулась, увидев на его лице выражение изумления, которое появилось, когда он обнаружил, что под юбкой на ней ничего нет.

Он знал или по крайней мере догадался, что вовсе не в привычках Клео было ходить вот так, без нижнего белья. Значит, это было именно для него, и тотчас возбуждение Чанса достигло предела, еще бы: впервые за все время она сделала шаг навстречу их любви.

Клео тяжело дышала, ощущая, что земля начинает уходить из-под ног, слишком хорошо знали его руки, как доставить ей удовольствие. Ноги отказывались держать ее. Если они сейчас же не уйдут отсюда, то займутся любовью прямо здесь, на полу кабинета. И она прошептала:

— Может быть, поднимемся наверх?

Чанс взял ее за руку и вывел из кабинета. Они поднялись по лестнице и уже через минуту были в его спальне. Едва прикрыв за собой дверь, он повернулся к ней, и его сердце на мгновение замерло. Он увидел, что она уже стягивает через голову свой свитер. Он начал раздеваться сам, не в силах ни на секунду оторвать от нее взгляда. Как же любил он плавно-четкие линии ее худощавого тела, маленькие груди с гордо вздернутыми розоватыми сосками. Почему она считала себя некрасивой?!

Они приблизились друг к другу, и его руки жадно заскользили вверх и вниз по ее телу. Ласки вызвали у нее бурный прилив желания. Соски набухли и затвердели от возбужденного напряжения.

— Пойдем, — прошептал Чанс и, подведя Клео к кровати, свободной рукой откинул одеяло. Он так много времени провел здесь, что почти возненавидел эту комнату, и особенно кровать. Однако сейчас она показалась ему великолепной, широкой и длинной, словно созданной специально для прихотливых любовников.

Исчезли последние запреты, заставлявшие Клео вести себя сдержанно и не выходить за рамки благопристойности. Впрочем, большая их часть была разрушена задолго до того, как они подошли к кровати. И теперь она испытывала лишь легкость и возбуждение, появившиеся от сознания освобождения от прошлого, а главное — от пьянящих ритмов любовной игры.

Их ноги и руки переплелись, губы слились в поцелуе, сводящем обоих с ума. Внезапно Клео вспомнила о его спине.

— Не волнуйся, я забыл о ней. — Слегка наклонившись вперед, он поцеловал ее груди. — Ты лихорадишь мою кровь, Клео.

Ее глаза закрылись от пронзительного ощущения блаженства.

— А ты — мою.

Чанс провел языком по соску и застонал от избытка желания. Он поднял голову и прошептал:

— У меня такое ощущение, будто прошло уже лет десять с того момента, когда мы были вместе в последний раз. Я не хочу торопить тебя, но для меня с каждой секундой все более мучительно сдерживаться. Я хочу тебя, милая.

— Не сдерживай себя, если хочешь. — В ее голосе также чувствовалась неуемная жажда близости.

Подгонять Чанса не пришлось. Он уже почти изнемогал от страстного желания. Быстро надев презерватив, он вошел в нее, в истомленное ожиданием тело. Земля показалась ему раем в тот момент, когда они соединились. Он обхватил руками ее бедра и, в беспамятстве целуя ее лицо, отдался упоительному ритму движений, который диктовало его желание.

Ее приглушенные стоны звучали для него более возбуждающе, нежели любая самая эротическая музыка. Чувственность женщины — вот истинное сокровище, вбирающее в себя все радости и удовольствия, существующие на земле. Где-то на самом дне затуманенного страстью сознания Чанса промелькнула мысль о бесчисленных будущих днях и ночах, которые они с Клео проведут в этой постели. Ей придется полюбить его — у нее не останется другого выхода. Иначе ей не стоит оставаться здесь — он не вынесет, если она будет по-прежнему терзать его и унижать в его собственных глазах.

Он прислушался к ее нарастающим стонам и сразу убедился, что она не играет и тоже испытывает не передаваемое словами удовольствие.

Возбуждение Чанса достигло предела, и всем своим существом он стремился к высшей точке экстаза. Через секунду-другую он был уже не в состоянии контролировать себя и задрожал всем телом от толчков выходящего семени, моля Бога, чтобы его оргазм совпал с оргазмом Клео.

Так и случилось. Необычайной силы оргазм потряс Клео. Крепко прижавшись к Чансу, она растворилась в своих ощущениях, в охватившей ее неге влажно-горячего восторга.

Наслаждаясь полной расслабленностью, Чанс задумался о том, что же будет дальше. Они стали по-настоящему близки друг другу, хотя Клео никогда не признается в этом первая. Улыбнувшись, он приподнял голову.

— Кажется, насчет спины я немного ошибался, все-таки чувствую.

— Болит? — Клео взглянула на него с участием.

— Немного.

Он осторожно перевернулся на спину, продолжая смотреть на нее.

— Но любить мне ничто никогда не помешает, Клео.

Она оперлась на локоть.

— Ты уже настолько уверен, что я не оттолкну тебя больше?

Он откинул с ее щеки прядь золотистых волос.

— Да, уверен. Но как ты об этом догадалась?

— Понимание приходило постепенно, а события последних дней прояснили мои мысли и чувства окончательно.

Она заглянула ему в глаза, излучавшие теплоту и удовлетворение.

— Сейчас, наверное, кажется смешным и глупым то, что я так долго избегала тебя?

— У тебя были на то свои причины.

— Да, действительно были.

Чанс пригнул к себе голову Клео и, поцеловав, вновь ощутил соблазнительную притягательность ее губ.

— Черт побери, как ты сексуальна, — прошептал он.

Она неуверенно улыбнулась.

— Как и ты. Думаю, это и делает тебя столь неотразимым.

Он серьезно посмотрел на нее.

— Это правда, Клео, я неотразим? Ты поэтому и оказалась в моей постели?

Она, смутившись, резко отвела от него взгляд.

— Это… достаточно веская причина. Или ты так не считаешь?

Он ответил не сразу, что-то обдумывая для себя.

— Веская… да.

Неожиданно на его лице появилась озорная улыбка.

— Догадайся, чем мы займемся в ближайшее время?

Клео громко рассмеялась.

— Тут и гадать нечего, Чанс.

Он тоже засмеялся.

— Мы займемся с тобой любовью, дорогая моя, однако в первую очередь необходимо сделать кое-что другое.

— И что же?

— Я помогу тебе обжиться здесь заново.

— То есть распаковать коробки? — лукаво спросила она, не поверив, что он действительно станет возиться с коробками, забившими весь ее дом.

— Ну да, я думаю, можно сказать и так. Собирайся.

Клео с изумлением увидела, что он начинает подниматься, и отодвинулась ближе к краю кровати.

— Хорошо, если ты так настаиваешь, — проговорила она нежным голосом, все еще сомневаясь в его намерениях.

Они начали одеваться, то и дело отвлекая друг друга поцелуями. День казался Клео наполненным какой-то нежданной радостью. Нежданной и долгожданной одновременно, но к этой радости примешивалась грусть, и на душе у нее было неспокойно. Они так ничего и не решили, кроме того, что она остается на ранчо. Чанс по-прежнему хотел быть с ней, а она — с ним. Счастливые любовники. Мучило ее другое — смутное ощущение крушения каких-то надежд. Она твердо решила остаться здесь и работать, как и прежде, когда шла к Чансу. Но ей хотелось всецело принадлежать Чансу — она его любила и поэтому вела себя так, будто он уже надел ей на палец обручальное кольцо. Но кольца-то не было! Как не было сделано ни единого намека на то, что подобное когда-нибудь произойдет.