— Ты рассказывал о случившемся Арсению Семеновичу?

— Зачем? Я знаю, что сделал все так, как он хотел, настойчивое желание двойника давно стало моим желанием. Я нарушил правила, закон? Может быть, заслуживаю изоляции?

"Вот она — величина искажения! — думает следователь. — Он воспринимает мир со степенью искажения, равной ненависти или презрению Арсения Семеновича, зависти Анатолия Сукачева, порочным чувствам Штыря…" И еще думает Трофимов, как всесторонне нужно изучить человека, чтобы понимать его рукотворное детище, способное выполнить без приказа затаенные желания двойника. А они могут зависеть от неосторожно оброненного слова, случайно подсмотренной картины, от накала любви или ревности. Сколько же опасностей таится в этой возможности!..

Он заставляет себя успокоительно дотронуться до Варида, положить руку ему на плечо, почувствовать под ней нечеловеческие мышцы, о мощи которых ему рассказывали очевидцы.

— Ты уедешь с Арсением Семеновичем и отныне будешь выполнять только его устные или письменные распоряжения. Но никаких невысказанных ты выполнять не будешь, понял?

Павел Ефимович не снимает руку с плеча Варида, и ему приходит в голову новая мысль. Он спрашивает:

— А ты согласился бы помочь мне? Поймать и обезвредить группу плохих людей, преступников?

— Что я должен для этого сделать?

— Сначала вернуться к Георгию Иннокентьевичу в стройбригаду. А потом… Я скажу тебе, что делать дальше…

Трофимов не предполагает, что в эту минуту совершает ошибку, может быть, одну из самых значительных в своей деятельности.

— Вы хотите использовать меня? — спрашивает Варид. — Опять использовать.

"Кто — кого? Большой хозяин — маленький хозяин. Суть одна?"

Вдали показывается синяя "Волга". За ней вьется облачко пыли.

— Едет Арсений Семенович! — обрадованно говорит следователь.

Но Варид не радуется, даже не оглядывается.

— Все-таки я понял, зачем вы вызвали сюда Арсения Семеновича. Думаете, он виноват в том, что случилось со мной в вашем мире использователей?

Павел Ефимович делает отрицательный жест, но Варид случайно или намеренно не замечает его. "Использователей, — думает Трофимов. — Он сказал "использователей". Вот и взгляд со стороны. Нет, не со стороны, а с иной позиции, новый поворот извечной темы отцов и детей…"

— У меня к вам просьба, — быстро говорит Варид. — Немедленно уйдемте отсюда. Ничего не сообщайте двойнику. Он гордится тем, что создал идеальный вариант, он думает обо мне, как о Варианте ИД. Пусть думает, пусть гордится, пусть будет доволен собой. А вы изолируйте меня поскорее, держите до тех пор, пока мир не изменится и я перестану быть для вас опасным. Это и будет идеальным вариантом.

Нет, ее поразили не слова — слов девочка не могла точно вспомнить: кажется, спросил, почему она плачет. Но голос… Он звучал совсем не так, как другие… И такой ласковый, что она заплакала сильнее. Словно сквозь мокрое стекло, заметила его озабоченную улыбку. Девочке показалось, что она ее уже видела очень давно. Вот только вспомнить не могла…

— Тебя кто-то обидел?

Девочка отрицательно покачала головой. Он поспешно добавил:

— Я не собираюсь вмешиваться в твои дела. Просто мне скучно гулять одному. А тут вижу: ты идешь, да еще плачешь…

Девочка недоверчиво улыбнулась. Мокрое стекло перед ее глазами начало проясняться.

Она вспоминала, как учитель сказал: "Вита Лещук, ты виновата и должна извиниться перед Колей". Она тогда упрямо закусила губу и молчала. "Ну что ж, ты не поедешь на экскурсию. Побудешь дома, подумаешь". Не могла ведь она рассказать, как было на самом деле. Вита Лещук не доносчица.

Пусть уж лучше ее наказывают…

— Послушай, девочка, я-то знаю, что виновата не ты, а Коля.

"Знает? Но откуда?"

— Послезавтра я лечу на день в Прагу. Хочешь со мной?

Девочка вздрогнула, остановилась. Тоненькая и легкая, с пушистыми волосами, она сейчас до того была похожа на одуванчик, что хотелось прикрыть ее от ветра.

"Послезавтра наш класс летит в Прагу, а меня не берут…"

Вита подняла голову и внимательно посмотрела на незнакомца. Он был высокий, с несуразно широкими плечами, нависающими как две каменные глыбы. Может быть, поэтому он немного горбился. На треугольном лице с мощным выпуклым лбом все угловатое, резкое. Даже брови напоминают коньки "ножи". А глаза добрые и тревожные.

— Проводить тебя немного? — И быстро добавил: — А то мне одному скучно.

Вита молчала, и он снова заговорил:

— Я расскажу тебе свою историю, — может быть, ты захочешь мне помочь…

Против этого девочка устоять не могла:

— Хорошо, рассказывайте.

Медленно пошла дальше, покровительственно поглядывая на него. И он шел рядом, пытаясь приспособиться к ее шагам.

— Видишь ли, в Праге у меня очень много дел. Все их за день одному ни за что не переделать. А если ты согласишься полететь со мной и хотя бы выполнишь мое поручение на фабрике детской игрушки, я справлюсь с остальным. Ну как, согласна?

— Надо еще спросить разрешения у мамы и бабушки, — сказала Вита.

И незнакомец почему-то обрадовался:

— Конечно. И поскорей.

— Мой дом уже близко.

Она настолько прониклась доверием к спутнику, что перед эскалатором подала ему руку. Здесь было очень оживленно. Незнакомец так стиснул ее руку, что девочка вскрикнула.

— Извини, Вита.

"Откуда он знает мое имя? Почему ничего не говорит о себе? Как его зовут?"

— Пора и мне представиться, — тотчас произнес он. — Меня зовут Валерий Павлович. По профессии я — биофизик. Сейчас в отпуске. Но он кончается.

Некоторое время они ехали молча. И каждый раз, переходя с эскалатора на эскалатор, Валерий Павлович брал Виту за руку. Его пальцы были сухими и горячими, как будто он болен и у него высокая температура.

Когда подошли к Витиному дому и дверь автоматически открылась, Валерий Павлович на миг задержался у порога, словно не решаясь входить…

Их встретила мать Виты — маленькая круглолицая женщина с такими же, как у дочери, пушистыми рыжими волосами. Она изумленно уставилась на незнакомца:

— О, у нас гости!

Женщина присмотрелась к Валерию Павловичу, и ей начало казаться, что она его не раз видела. Но когда? Где?

— Ксана Вадимовна, — представилась женщина.

— Валерий Павлович, — и сразу же отвел глаза.

"Где я его видела?" — пыталась вспомнить женщина.

Сначала ей показалось, что это кто-то из сослуживцев мужа. Но тогда бы она его помнила, как помнит всех, кто имел отношение к Антону, к ее Анту. За эти несколько минут она изрядно потормошила память, но ничего не добилась. А когда успокоилась, память сама легко, как вода соломинку, вытолкнула наверх воспоминание. Фойе театра. Выставка картин молодых художников. Она тянет мужа за руку: "Ант, да пошли же! Третий сигнал!" А он смотрит на картину, написанную звучащими красками. На ней из тьмы выплывает лицо с заостренными чертами, яростно устремленное вперед. Ант сказал ей тогда: "Вот каким мне бы хотелось быть". Жена искоса взглянула на его полное доброе лицо с чуть оттопыренной губой и улыбнулась про себя: "Мальчишка!" А теперь она видит перед собой тот же портрет, но оживший.

"Может быть, художник писал его именно с этого человека? Невероятно…"

— Мама, а меня Валерий Павлович приглашает с собой в Прагу! — не замедлила сообщить девочка. — Он летит туда в тот же день, что и наш класс.

— Вот вы там и увидитесь, — сказала Ксана Вадимовна, не вдумываясь в слова дочери.