Очень давно, при необычных обстоятельствах, я положил эту губу на карту, как ни противился мне купец первой гильдии Абабков. Он, понимаете ли, побывал там раньше меня и очень бы хотел припрятать ее от посторонних глаз. Но мы с вами еще вернемся к купцу Абабкову…
Я вспомнил о губе, положенной мною на карту, вот по какому поводу. Товарищи из ФРГ любезно прислали мне вышедшие недавно мемуары немецко-фашистского подводника, участника операции «Вундерланд». Не слышали о такой? Это закодированное название рейда в Центральную Арктику в августе 1942 года тяжелого крейсера «Адмирал Шеер», сопровождаемого несколькими подводными лодками. По существу, наглый, пиратский набег, который кончился ничем. Хотя с нашей стороны, конечно, были потери…
Мемуары названы немецко-фашистским подводников напыщенно: «Спуск в ледяной ад». Наше Карское море, видите ли, не понравилось этому голубчику, он сравнивает его с адом, да еще ледяным!
Перелистайте книгу, если хотите. Вы ведь читаете по-немецки? Только будьте осторожны, не выроните из нее закладочки. Я сделал их специально для одного моего молодого друга и бывшего сослуживца, который прилетает на днях в Ленинград, — обычно он проводит здесь свой отпуск.
Почему большинство закладок в конце книги? Очень просто. Заключительная глава ее посвящена описанию корабельного десанта в Потаенную. Автор мемуаров командовал этим десантом.
Несомненно, друга моего заинтересует именно заключительная глава. Он получит возможность — довольно редкую для участника тех или иных событий — еще раз увидеть их в неожиданном ракурсе, с точки зрения врага.
Вы уже наткнулись на карту Порта назначения? Это-то и есть самое интересное в мемуарах — сюрприз, который я приберегаю к приезду своего друга.
Снимок карты выполнен безупречно, слов нет! Имейте в виду, что фотографировать пришлось с клочка бумажки, скомканного, разорванного, полуобгоревшего. Приглядитесь получше: у этого края извилистая кайма особенно черна. Чудо, что карта вообще уцелела на пожарище.
Совершенно верно: уцелел только правый ее угол там, где название, выведенное старательным круглым почерком: «Порт назначения», а также часть приморского города с набережной, площадями и прямыми, вытянутыми, как по ниточке, улицами.
Вся левая сторона карты не сохранилась. Между тем на ней изображены были подходы к порту, причалы, доки и песчаная коса с дамбой, то есть как раз то, что больше всего интересовало гитлеровцев.
Да, эскиз! Конечно, эскиз, вдобавок выполненный карандашом! Командир десанта, в руки которого попал полуобгоревший обрывок карты, правильно воспринял это лишь как эскиз. Он посчитал, что порт и город перерисованы кем-то с настоящей штабной карты. Однако, взяв в руки полуобгоревший обрывок, гитлеровец вступил на зыбкую почву тревожных догадок и сомнений.
А! Вам бросилось в глаза отсутствие меридианов и параллелей? Именно так! Координаты Порта назначения не указаны. В этом-то, как говорится, и загвоздка!
До самого последнего времени я ошибочно полагал, что карта пропала безвозвратно, превращена вместе с деревянными постройками в пепел. Как видите, нет! Неожидан но, спустя много лет, она вынырнула на свет. И где На страницах книги, принадлежащей перу фашиста, за клятого врага нашего строя! Не парадоксально ли это Но в дальнейшем вы убедитесь: все, что связано с губой Потаенной, неожиданно и парадоксально.
Вы улыбнулись? Да, мемуарист иногда позволял себе лирические отступления. Наверное, прочли абзац, где написано о крымских яблоках? Как там у него? Позвольте-ка книгу…
«Мой приятель, тоже подводник, писал мне, что в Севастополе его научили новому способу пить вино. Нужно взять большое яблоко, разрезать пополам и выдолбить сердцевину. Получатся как бы две чаши, в которые и наливают вино. Оно приобретает особый, двойной аромат!»
Вот вам! Один подводный подонок в августе сорок второго смакует вино на руин, ах Севастополя, а другой в это же время бешено завидует ему и глотает слюнки в «ледяном аду» Карского моря. Еще бы! В Потаенной гитлеровцам не удалось разжиться ни вином, ни яблоками.
Зато, бродя взад и вперед по пепелищу, они наткнулись на нечто гораздо более ценное — на этот полуобгоревший обрывок бумаги!
Воображаете смену выражении на лице командира десанта?
Вначале, понятно, ликование. Ах, до чего ему повезло! Он, а не кто другой, напал на след нового, засекреченного русского порта в Арктике!
Затем, однако, ликование сменяется недоумением, досадой, растерянностью. Где же этот порт? Как его найти?
Тем временем десантники приводят в чувство русского, у которого найдена карта. Они с остервенением тычут ее в лицо ему. Присев на корточки подле раненого — русский тяжело ранен, — переводчик поспешно переводит вопросы командира: «Где это, где? Отвечай! Здесь — в Карском? Или западнее — в Баренцевом? А может, восточнее — в море Лаптевых?»
Ответ для гитлеровцев неожидан. Как у него в книге, у этого немецко-фашистского мемуариста?
Ага! Нашел! «Русский матрос посмотрел на меня, — пишет подводник, — потом негромко, но выразительно сказал несколько слов. «Что он сказал, что? Переведите же поскорей!» — поторопил я переводчика. Но тот имел почему-то смущенный вид. «Это непереводимо, господин лейтенант, — ответил он. — Видите ли, матросы на русском флоте ругаются очень замысловато. Он вас обругал, господин лейтенант. Но я, конечно, постараюсь выразить его мысль более деликатно. Это выглядит примерно так: «Тебе, то есть вам, господин лейтенант, туда никогда и ни за что не дойти!» Или «не добраться» — может, так будет точнее».
Не дойти? Не добраться? Ничего не понимая, я повернулся к русскому. Но он был уже мертв. Странно, что на лице его застыла чудовищно-безобразная гримаса, отдаленно напоминавшая улыбку…»
Впрочем, допрос мог быть продолжен, потому что среди развалин гитлеровцы обнаружили еще одного «языка» — мальчишку лет пятнадцати-шестнадцати. Но тут командир корабельного десанта по независящим от него обстоятельствам был вынужден прервать свое пребывание в Потаенной, вдобавок в убыстренном темпе. При этом, как пишет мемуарист, шлюпка на отходе накренилась и мальчишка утонул.
Но это либо недоразумение, либо вранье. Вы, наверное, уже догадались, что в данном случае речь идет о моем молодом друге, которого я поджидаю?
И все же, несмотря на потерю обоих «языков», особо чувствительную в данной ситуации, будущий мемуарист был непомерно рад и горд. Он успел увезти с собой ценнейший трофей — карту!
Перебросим несколько страниц. Мемуарист пишет:
«Доставленная мною карта подверглась изучению в штабе германских военно-морских сил на Крайнем Севере. По приказанию командования разведывательная авиация, совершая дальние круговые полеты над обширной акваторией Баренцева и Карского морей и прилегающей к ней береговой территорией, настойчиво искала этот засекреченный, надежно запрятанный порт. Усилия наших летчиков остались безрезультатными. Одна из волнующих и опасных тайн русских в Арктике осталась неразгаданной.
Я должен выразить свое удивление и восхищение тем дьявольским искусством, с каким русские маскировали свои военные объекты, превращая их в некое подобие арктических миражей!»
Выражение «арктический мираж», я уверен, особенно понравится моему другу. Ничего общего с миражем, что вы! Наоборот! Все на чрезвычайно прочной, незыблемой основе!
Должен оговориться. Кое-что в книге, бегло перелистанной вами, остается для меня неясным. Поэтому я составил перечень вопросов, которые собираюсь задать своему другу по его приезде.
В частности, хочу спросить его насчет кудряшек. «Припомните-ка, — скажу я, — каков был с виду немецко-фашистский переводчик? Этакий кудрявенький, хоть и не очень молодой, лет около пятидесяти в 1942 году, — стало быть, примерно мой ровесник?»
Боюсь, что эта затея кончится ничем. «Помилосердствуйте! — воскликнет мой друг. — До того ли мне было тогда, чтобы приглядываться к лицам, злобно перекошенным, черным от пепла и дыма? Да еще и запоминать, кто из десантников кудрявенький, а кто не кудрявенький!»