Существенную помощь в этом оказал ему земский врач. Осмотрев Петра Ариановича, когда тот приехал в больницу в волость, он с неудовольствием выпятил нижнюю губу.

— Не нравитесь вы мне, честно говоря, — заявил он, — Правое легкое у вас хрипит. Ночные выпоты бывают? Ну, вот видите! Нечего было разгуливать по степи в буран! — Он задумчиво побарабанил по столу: — Что ж, в Ялту или, тем более, в Ниццу послать вас не могу, не облечен такой властью. Но знаете что: отправляйтесь на лето с кочевниками в горы! Окрепнете там, поздоровеете! И кумысу, кумысу пейте побольше! Читали небось: Лев Толстой только им и спасся от угрожавшей ему чахотки. А медицинскую справку я напишу. Убедительная будет справка!

В поездке ссыльного на жайляу исправник не усмотрел ничего предосудительного. Документ на этот счет выправлен был на официальном бланке, с разными мудреными словами по латыни. Чего же еще?

…И вот перед восхищенным Петром Ариановичем распахнулись объятия предгорий.

С вечера еще казахи начали готовить впрок пищу, снимать войлок с юрт, складывать их разборный деревянный остов и вьючить на верблюдов вместе с кошмами, коврами, котлами, посудой, а также корзинами, в которых полагается сидеть детям во время откочевки.

Ночь прошла в хлопотливых приготовлениях. На рассвете следующего дня аул тронулся. Впереди, наполняя воздух ржанием, двигались косяки лошадей, за ними выступали нагруженные верблюды, а рядом рысили всадники и бежали злющие собаки — опасность нападения степных волков заставляла держаться кучно.

Петр Арианович выбрал себе смирную конягу и старался сидеть в седле немного боком, подражая казахам. На вольном степном ветру дышалось необыкновенно легко.

Забавные, круглые головенки малышей, как грибы, выглядывали из корзин, переброшенных через спины верблюдов, а те выступали один за другим величавой, медлительной поступью, будто исполняя какой-то старинный танец. Лошади же шли тропотным — мелким задорным шагом.

Солнце грело уже не по-весеннему. Так приятно было, подтолкнув конягу каблуками, проскакать коротким галопом вдоль шествия — бодрящий встречный ветер освежал лицо.

По прошествии нескольких дней добрались, наконец, до места назначения.

В горах каждый аул имел свое урочище.

Завидев посреди просторного луга узенькую речушку, к ней сломя голову ринулись овцы и лошади. Нескольким стригункам не хватило места на берегу. Не сумев протолкаться к воде, они с жалобным ржанием бегали по лугу взад и вперед.

Летом казахи нескольких аулов размещались вдоль реки на расстоянии одного «ягнячьего» перехода друг от друга. Места здесь богатые. По берегам растет тростник, дикая акация, шиповник. В оврагах и ущельях полно земляники — раздолье для ребятишек.

Отдохнув после дороги, Петр Арианович с удвоенной энергией возобновил свои научные исследования.

Его интересовала речушка, на берегу которой аул Турсун-Ибрагима поставил свои юрты. Пройдя по течению вниз, Петр Арианович убедился в том, что она, во-первых, не имеет притоков, во-вторых, не впадает никуда — иссякает в степи, образовав там небольшое болотце. Да, так оно и должно было быть.

На следующий день Петр Арианович в сопровождении сыновей Турсун-Ибрагима отправился уже вверх по течению реки, к ее истокам. У подножия крутой горы он обнаружил то, что искал, — родники. Из-под скалы, окаймленные кустарником, били под большим напором три фонтанчика.

Вот, стало быть, что! Догадка Петра Ариановича подтвердилась. Талая вода шла под землей с гор, упрямо проталкиваясь сквозь фильтрующиеся горизонты. Возле скалы подземная река частично разгружалась, выходя наверх по тектоническим разломам и трещинам. Таково было происхождение родников. Итак, у неказистой степной речушки есть двойник. Глубоко под землей протекает вторая река, но значительно более полноводная. Если хотите, наземную речушку можно назвать неказистым ее ответвлением или притоком. А общим поильцем их является ледник, это не подлежит никакому сомнению.

Петр Арианович поспешил зарисовать предполагаемый геологический разрез местности.

Обе реки, верхняя и нижняя, шли в предгорьях под уклон. Ложем верхней, видимой реки служил песок, кое-где галечник. Песок водопроницаем, вбирая воду ледника, пропускал ее через себя. Так образовалось второе, куда более мощное русло реки-невидимки. Ложем ей служила водонепроницаемая глина.

Верхняя река, как сказано, иссякала без следа. Нижняя пробивалась и стремилась дальше. Где-то там, глубоко в степных недрах, натыкалась она в конце концов на водоупор и растекалась под землей, образуя там обширный, но невидимый водный бассейн.

Это и было искомое мощное месторождение чистой, прохладной, вкусной воды в пустыне.

Увы, для того чтобы добраться до него, чтобы поднять на поверхность драгоценную влагу, требовались грандиозные усилия, большие буровые работы, о чем бедный ссыльный мог пока только мечтать.

«Но, несомненно, после революции, — утешал он себя, — сюда будут доставлены современные мощные буровые машины. И тогда все преобразится вокруг».

Петр Арианович не замедлил замерить расход воды в речушке.

Он наметил для замера три одинаковых отрезка: у истоков, в середине и в низовьях.

Сыновья Турсун-Ибрагима с величайшей готовностью сплавали с берега на берег, таща за собой веревку. Таким образом измерена была ширина реки. Они же, ныряя, измерили и глубину ее. Стала известна площадь сечения реки.

Затем Петр Арианович бросил в воду кусок дерева и зашагал вслед за ним. Один шаг — один метр, всего двадцать шагов вдоль каждого отрезка.

При этом засекалось время. К сожалению, часы у Петра Ариановича были обыкновенные, без секундной стрелки, но он знал, что, произнося вслух два слова: «двадцать один», тем самым в точности отмечает одну секунду. Сопровождавшие его неотлучно сыновья Турсун-Ибрагима с трепетом страха и восхищения принимали это бормотание за волшебные заклинания.

Но по прошествии полутора недель Петр Арианович стал замечать, что уровень воды в речушке падает, и очень, быстро. Она мелела. Плохой признак!

С беспокойством переводил он взгляд с реки на небо. По вечерам небо было очаровательного зеленоватого цвета.

«В верхних слоях атмосферы, — соображал Петр Арианович, — мало влаги. Такое небо предвещает засуху».

Он расставил на земле свои метеоприборы. Показания приборов были неутешительны.

Не радовали и закаты. В тот момент, когда солнце уже скрывалось за горизонтом, вдруг, словно меч, выхваченный из ножен, вырывался вверх изумрудный луч. У моряков он считается хорошей приметой: предвещает штиль, безветрие. Земледельцам же и скотоводам сулит, наоборот, плохое — длительную засуху.

— Да, мало будет воды, мало, — говорил Турсун-Ибрагим. И обычно веселое, жизнерадостное лицо его принимало озабоченное выражение.

Вскоре и люди и скот начали страдать от жажды. Река почти пересохла. Введена была строгая норма на воду. Сначала ее — она была еще прозрачна — получали дети. Взрослым доставалась мутная вода, которую кипятили и пили в виде чая: горячая вода лучше утоляет жажду. Наконец к ручейку подводили жалобно блеющих овец и вытягивающих шеи лошадей и верблюдов.

Начался падеж овец.

Петр Аринович, живший в юрте своего друга, обнаружил, что сделался в стойбище центром внимания. Почему-то за ним ходили неотступно, ловили его взгляды, явно ждали от него чего-то.

Однажды вечером, выпроводив из юрты жену и детей, Турсун-Ибрагим подсел к Петру Ариановичу.

— На! — сказал он и, оглянувшись, протянул на ладони две соломинки и свежевыструганную дощечку.

— Зачем это, Турсун?

— Сделай так, как ты делал весной. Сделай так, чтобы шел дождь! Людям нужен дождь. Ничего, если это будет маленький дождь.