— Палку?
— Условно говоря. Ну, знак, откуда Аэлита особенно четко видна. Ведь на Марсе все строения, если они и были когда-то, занесены или уничтожены неистовыми песчаными струями, свирепствующими там. Я был убежден, что, найдя место, откуда виднее всего Аэлита, я обнаружу без особых раскопок, для которых у меня не имелось возможностей, что-то вроде знака. И он нашелся. Уменьшенная копия делийской колонны. Сделанная из идеально чистого, а потому нержавеющего железа. В столице Индии она стоит тысячелетия. На Марсе колонна-знак тоже оказалась сделанной из такого же чистого железа (отнюдь не природного происхождения!). Это и была моя палка.
— А веревка? — не унималась звездолетчица.
— Веревку дядя Жора нашел привязанной к кольцу на обвалившейся стене былой набережной на планетке Весте, самом большом обломке Фаэтона в кольце астероидов.
— Ну конечно! — обрадовалась звездолетчица. — Об этом столько писали, только называли не веревкой, а обрывком синтетического каната…
— Сделанного из всяких там смол, позволивших разгадать, какие растения росли на несчастном Фаэтоне, — добавил Бережной.
— Так вы доказали, дядя Жора, что Фаэтон был обитаем разумными существами, имевшими колонии на других планетах (может быть, и у нас, на Земле?).
— Не берусь отрицать, что в состав моего экипажа затесалась-таки фаэтесса.
— Пусть, пусть я считаюсь фаэтессой! И самой счастливой притом! Ну а дальше, дальше, дядя Жора?
— А дальше спустя двадцать пять лет моих космических скитаний, когда я на Земле и семьей обзавестись, в отличие от Алешки, не успел, наука признала мои доказательства неоспоримыми. Группа же Зернова, куда входил Алеша, к тому времени завершила разработку звездного рейса с оригинальной конструкцией двух модульных звездолетов. Построили их два. Так и получилось, что Алеша решал вопрос, как лететь к звездам, а я — «зачем?». Ясно, что в первый полет пошел создатель звездолета.
— В космосе неизбежны дублеры, — вставил штурман.
— Всегда так должно быть, — отозвался Бережной. — И даже звездолет-дублер ждал нас с тобой, Никитушка, на всякий случай.
— Стал спасательным.
— Все верно, хлопцы, сказ… — начал было Бережной, но внезапно все трое взлетели в воздух над берегом затихшей речки, которая отнюдь не исчезла.
— Наконец-то! — радостно воскликнула звездолетчица.
— Ну что? Дождалась? — добродушно произнес командир, привычным движением выправляя свое тело, чтобы оно вертикально зависло над светящимися «угольями» электрического костра. — Как сама вычислила, так и произошло. Все в положенные мгновения.
Звездолетчица протянула в воздухе руку к штурману, их пальцы встретились и соединились, как у парашютистов в свободном падении, когда они готовятся к групповым движениям.
— Что? Невтерпеж? — улыбнулся командир. — Добре, добре. Приступлю сейчас к своим обязанностям представителя земной законности. Как вами задумано, так и будет.
— Да-да! Командир! Надо именно сейчас все проделать, пока наша жилая кабина догоняет тяговый модуль.
— Есть еще время, есть, нетерпеливые вы мои! Тяговый модуль только начал торможение. Пока еще выберется весь стокилометровый буксир, пока модуль отстанет от нас и натянет трос, снова вызвав весомость, десять свадеб можно сыграть в невесомости.
— Десять не надо, — усмехнулся штурман. — Только одну. Женить-то больше некого, разве что роботов?
— Все шуточки у тебя, штурман, шуточки. Пока некого, но начнет человечество осваивать дальнее космическое пространство. Мужчины и женщины в полете годами рядом будут жить, тогда браки в космосе станут обыденностью. А вы, мои дорогие, пока первые, и года рядом не вытерпели. А потому, представляя нашу матушку-Землю, задам каждому из вас пустяковый вопрос. А вдруг получу отрицательный ответ?
— Задавайте, командир, задавайте! Готова отвечать!
— Не то передумаем, — снова подтрунил штурман.
— Начнем с тебя, штурман. Не передумал ли ты не в шутку, а всерьез стать мужем нашей звездолетчицы, математика спасательного корабля «Крылов», которую так крепко за руку держишь, словно она улететь от тебя собирается?
— Это она меня так держит, командир. И мне от того радостно, потому что я никак не передумал стать ей верным мужем и даже постараюсь быть ее достойным.
— Добре сказано. А ты, звездолетчица, математик корабля «Крылов», решилась ли завладеть нашим штурманом и стать его женой?
— Согласна! Тысячу раз согласна.
— Зачем тысяча согласий? Достаточно одного. А вот за восемь месяцев тысячу раз, очевидно, обдумала свое намерение.
— Вовсе нет! Я Никите сразу после старта сказала, но…
— Вот-вот, знаю я ваши «но» и причуды… Все романтика! Каскадерство лихое. Непременно требовалось в «свободном падении» свадьбу сыграть, как у парашютистов!
— И вовсе это не каприз воздушных каскадеров, — запальчиво возразила звездолетчица. — Просто невесомость знаменует торможение нашего тягового модуля, начало сближения с обнаруженной оторвавшейся кабиной «Скорости». Потому и хотелось достойно отметить завершение первого этапа нашей экспедиции.
— Куда достойнее! — отозвался командир.
— И установление радиосвязи с первым звездным экипажем. Я была уже готова поговорить…
— С кем, с кем поговорить? — взъерошился командир.
— Хотя бы с первым американцем в Галактике.
— Это Вася-то Галлей — американец? — усмехнулся Никита. — Мы с ним вместе в калужской школе имени Циолковского учились. И родился он в Москве.
— В Москве-то в Москве, только в штате Массачусетс, — возразила звездолетчица. — Потом Иельский университет, Хьюстон, мыс Канаверал.
— Не в этом дело, — оборвал командир. — Ребята наши в невиданном энергетическом голоде живут, даже на радиоприем энергии тратить не смеют. Только радиопеленг. Потерпи до установления прямой видимости.
— Истинная женская красота соткана из божественной привлекательности и дьявольского терпения.
— Сократ! — возмущенно бросила Никите его подруга.
— А пока что мы еще не рядом…
— Ну что ты, командир, — пробасил штурман. — Как же не рядом? Еще наши предки управляли по радио автоматическими станциями не за один, а за сотни миллионов километров. Можно считать, что сближение со «Скоростью» началось. Нашему математику верить можно.
— Тебе, штурман, верить ей всю жизнь придется.
— Я готов.
— Коли так и невесомость стала символом завершения первого этапа нашего рейса, завяжем в знак этого ваши брачные узы.
— Брачные узы без уз тяготения, — подметил штурман.
— Приступим, — объявил командир, снова принимая в воздухе более внушительное, как ему казалось, вертикальное положение и делая торжественное выражение лица. — Зараз я вас обручу, а сам я уже, считайте, обручен.
— С кем? С кем, командир? — живо заинтересовалась звездолетчица.
— Надо думать, с космосом, — пояснил Вязов, — притом кольцом астероидов, а не золотым колечком, как в Дивном Веденеце дож с морем обручался, кидая его в волну.
— Только венецианский дож, — подхватила звездолетчица, — в свое колечко лишь дно морское разглядывал, а наш командир в кольцо астероидов — суть мироздания.
— Ну молодцы, добре рассудили, ребятки, мне слова вставить не дали. Теперь мой черед. Выковал я вам, славные вы мои, из запасных золотых проволочек пару колечек, ими обменяетесь, а третье в сердцах оставите.
— Кольцо астероидов, — хором подтвердили жених и невеста.
— В былые времена, — продолжал командир, — свадьбы на Земле хорами сопровождались. Придется и мне для вас песню спеть. Написал ее давний композитор Даргомыжский на дерзкие для тех времен слова Алексея Тимофеева, современника Пушкина. Пусть и для вас они, чуть мною переиначенные, тем же смыслом прозвучат.
И парящий в воздухе над голографическим изображением земного пейзажа командир звездолета запел глубоким грудным голосом, как «спивал» он дома ридные украинские песни.