— На общее горе…

— Отчего же? Люди, готовые на подвиг, не жалея жизни, встречались, конечно, и в те далекие времена, — задумчиво заметил Анд.

— Знаю. Были люди, готовые отдать жизнь за других. Но «Дон-Кихот», имени которого почему-то не называет дочь Закатовой, был иным. Он был готов не только отдать жизнь, но и отказаться от счастья, от их с Закатовой счастья! Расстаться с родным миром, со всеми своими современниками, уйти в безвременье.

— Как это — уйти в безвременье? — насторожился Анд.

— Туда, где нет времени. Ты читал о космосе, о звездных полетах?

— Мне попадалось мало книг об этом. Но я всегда думал о неразгаданном мире звезд, любуясь ночным небом.

— И ты никогда не думал о тех, кто, может быть, летит там, вдали от Земли, — с укором сказала Эльма.

— Не знал о них. Должно быть, люди, терпя общепланетные бедствия, перестали рваться к звездам.

— А я знаю о них! — воскликнула Эльма, соскакивая с подоконника. — Я нашла отчеты того времени, когда все люди планеты переживали за тех, кто улетел и не вернулся. Ее «Дон-Кихот» был спасателем и стремился лететь на помощь. Он не был легендой, рожденной древним гением! Он был живым, любимым, близким Весне Закатовой человеком. Но она, не дрогнув, проводила его в безвременье.

— Где же нет времени?

— Тебе надо бы знать, что в ускоряющемся звездном полете время течет иначе, а при достижении предельной скорости почти останавливается. Путешественники, возвратясь, не застанут даже следующих поколений, не говоря уже о покинутых современниках! — Эльма стояла перед застывшим Андом, смотря снизу вверх, и глаза ее восторженно сияли.

— Как же твоя поэтесса могла спокойно проводить бросившего ее звездного «Дон-Кихота» в такой безвременный рейс? — покачал головой Анд. — Неужели не горевала, не плакала, не умоляла?

— Представь себе, проводила молча. Она не пожелала стать его женой, оставив его свободным. Более того, не призналась ему, что у них появится сын или Дочь. Но родилась Весна!

— Вот о какой матери написала она книгу!

— Поражен? Даже такого бурундца, способного записывать свои мысли, проняла исповедь Весны, дочери Весны, прародительницы вешних. Прочти же все сам и пойми, какой тайной вешних владеешь вместе со мной.

Теперь Анд устроился на подоконнике. Обладая даром молниеносного чтения, с помощью которого ему удалось одолеть здесь так много книг, он быстро «проглотил» тоненькую книжку. И понял, понял больше того, что говорила ему Эльма.

Дочь Весны Закатовой вовсе не писала о том, что ее мать не предупреждала звездонавта о появлении на свет их дочери. Она лишь бегло рассказала о мимолетной встрече поэтессы с космическим спасателем, в котором она будто бы увидела желанного «Дон-Кихота». И больше ничего…

Очевидно, остальное само родилось в сознании Эльмы только из-за того, что в их племени старшие сестры носили имена Весен. И романтичная девушка решила, что открыла тайну своего племени, будто бы берущего свое начало от маленькой поэтессы. И ей хотелось, безумно хотелось, чтобы сердечным другом Закатовой был улетевший звездонавт.

Анд охотно прощал Эльме эту ее мечту и не собирался опровергать ее.

Увидев вопрошающий взгляд подруги, он соскочил с подоконника, где сидел с книгой в руках в ее позе, и только сказал:

— Я понял, — и добавил, чтобы быть честным: — даже более того, что должен был понять.

— Нет! Ублюдок ничего не понял. Великий Урун-Бурун поможет Анду понять, содрав с него кожу, каково в Пору Ненависти искать здесь самку с берега вешних!

Этот грубый окрик раздался с порога заклиненной двери.

Анд и Эльма в испуге обернулись.

Там с торжествующим видом стоял тощий и сутулый бурундец в жреческой одежде с жиденькой бородкой и лысой головой.

Два десятилетия назад он точно так же стоял на этом пороге перед испуганной парочкой.

Прехорошенькая аппетитная толстушка протиснулась мимо него в приоткрытую заклиненную дверь, пахнув жгучим обаянием женского тела. И только что провозгласивший себя главой новой Церкви Жрец с гривой волос на голове и еще темной бородой в испуге отстранился, как от занесенной дубины. И женщина исчезла, хотя он успел узнать ее.

В книгохранилище, куда тайно захаживал Жрец, посередине обветшалого помещения с книжными шкафами в растерянности стоял молодой рыжий бурундец завидного телосложения с увесистыми кулаками, сейчас беспомощно сжатыми, с бегающими маленькими, узко посаженными глазками, которыми он рыскал по набитым пылью трещинам стен, пока не остановился на железном пруте в углу.

Жрец перехватил его взгляд и, желая проверить застигнутого, произнес на неважном древнем языке:

— Пусть не ищет Ур-Бур дубинки. Не Жрец убьет Ур-Бура, а муж Майды, если узнает о встрече Ур-Бура в таком месте с его женой, с его собственностью.

— Жрец никогда не видел переломанных позвоночников? — неуверенно спросил парень, показывая свою начитанность, но тщетно стараясь придать голосу угрожающий тон.

Жрец усмехнулся:

— Человек такой вертит головой, а руки и ноги у него не шевелятся, но голос есть. Его может услышать и Вождь, и муж Майды, ее владелец.

Ур-Бур снова посмотрел в угол, на железный прут.

Жрец спокойно продолжал:

— Подсобные жрецы поднимаются следом за своим Жрецом. Другого выхода, кроме лестницы, отсюда нет.

Ур-Бур согласно кивнул, и взгляд его бегающих глаз стал еще более растерянным. Ему не пришло в голову, что Жрец лжет, как и то, что Жрец присматривается сейчас к нему, к человеку, попавшему в его руки.

Жрец уже прикидывал, как ему использовать этого дубину, сделать его послушным орудием в своих руках.

Требовалось покончить наконец с проникшим с берега вешних Лжежрецом и с его ересью, основанной на достижении Добра, как противоположности Злу, в то время как из древних книг, ради которых Жрец поднимался в Дом до неба, явствовало, что Добро — это имущество.

Старый Вождь благоволил к Лжежрецу, покровительствовал пришельцам с берега вешних и едва ли не с презрением относился к толкованию Добра Жрецом. Чтобы утвердить религию Жреца, требовалось убрать Вождя, заменить его послушным владыкой, который изгонит и чужаков, и их лжепророка.

Жрец давно высматривал среди бурундцев подходящего человека. Но те, кто был силен и умен, представлялись ему непригодными для слепого выполнения его воли.

И вот Великий Случай дал ему в руки застигнутого врасплох могучего парня с увесистыми кулаками и сломанным в драке носом. Хитроумный план мгновенно созрел в Начинающей лысеть голове.

— Старый Вождь немощен и глуп, хотя его все еще слушают неразумные бурундцы. Выживший из ума старец наверняка поддержит мужа Майды.

Как загнанный зверь, Ур-Бур снова посмотрел на палку в углу.

— Жрец не проговорится, — успокоил его искуситель, — но Майда попалась, конечно, на глаза подручным жрецам. Разве Жрец может поручиться за каждого? — Он опять лгал, и опять простодушный бурундец не заподозрил этого.

Он лишь проворчал:

— Ур-Бур расправится и с мужем Майды, и с Вождем.

— Если Жрец поддержит его, — многозначительно добавил Жрец.

— В чем Жрец поддержит Ур-Бура? — осведомился низколобый силач.

— В намерении стать Урун-Буруном, вождем племени бурундцев.

— Разве это возможно?

— Надо привлечь всех бурундцев. Ничто так не объединяет, как ненависть.

— Ненависть? К кому?

— К вешним, которые затесались на наш берег. И крадут рыбу из нашей реки-кормилицы. Вот это и надо внушать бурундцам. И Жрец поможет им понять, что возглавит их, ненавидящих пришельцев, Ур-Бур, которому и надлежит стать Вождем, изгнав и вешних, и их Лжежреца с его дурацкой «Добротой», идущей от какого-то сказочного Христа или Креста, то ли чьего-то имени, то ли средства казни.

— А старый Вождь? Разве он потерпит эту ненависть?

— Его надо убить. Это уж дело Ур-Бура. У Жреца — голова, а руки как при поврежденном позвоночнике.