— Справедливо, — прервал его Семен Семеныч. — Признаться, Иван Яковлевич, я не совсем понял, почему вы настаивали, чтобы Горшенин и Калачев остались непосвященными.
— Что ж, придется ответить откровенно, — сказал Жан-Жак. — Эмоции для нас, ученых, не должны играть решающей роли. Но — ничего не поделаешь — все мы люди. Так сказать, homo sum. При всем моем уважении к нашим молодым друзьям, к их, я сказал бы, незаурядным способностям, мне крайне не нравилось их поведение. Дело не в том, что они склонялись к мнению Михальцева об «эффекте присутствия» и не считались с моим, это их право. Они слишком горячи, Семен Семеныч, да, горячи и грубоваты, и склонны к скоропалительным решениям, особенно это относится к Калачеву. Возможно, я… не совсем прав… но именно поэтому — с чисто воспитательной целью — я решил не брать их в рейс.
Семен Семеныч покашлял и посмотрел на меня.
— Однако, — сказал он, — если вы решили наказать их подобным образом, то, сдается мне, и они не остались в долгу.
— Да уж… — Ироническая улыбка появилась на холеном лице Жан-Жака. — Будьте уверены, они с лихвой отплатили. Не утруждая себя в выборе слов.
— Но почему вы сами на себя наговорили? — вскричал я. — Пусть мы ошиблись, но вы же ничего не отрицали…
— Опровергать всякие вздорные обвинения — это, знаете ли, мне ни к чему. Да и, признаться, мне стало любопытно: что будет дальше? Я решил немного разыграть вас. Конечно, я не ожидал, что вы настолько взбеленитесь, что захотите высадить… ну и так далее.
— Это все из-за Леньки! — вырвалось у меня.
Жан-Жак поморщился:
— Что еще за уменьшительные клички?
— Из-за Лени Шадрича, — поправился я. — Он сказал, что «Джоконду» украли именно в одиннадцатом году, с этого все и началось…
— Правильная догадка, — сказал Семен Семеныч. — Французы рекомендовали эту дату, чтобы гарантировать газетную сенсацию.
Жан-Жак посмотрел на Леню, который внимательно приглядывался к книгам на директорском столе, и сказал:
— Товарищ Шадрич хотя и был вовлечен в возмутительную слежку за мной, оказался наиболее благоразумным из них. Он вел себя спокойно и не поддержал сумасбродных заявлений. Он внес весьма ценное предложение — посетить Самофракию и устранить из времени разрушение статуи. Наконец, когда мы выгружали статую, он вышел по моей просьбе из Лувра за газетами. Без этого эксперимент не дал бы полного результата по вине Калачева и Горшенина, которые не выпустили меня из машины. Весьма прискорбно, но должен признать, Семен Семеныч, что сотрудники палеосектора более дисциплинированны, чем мои, хотя я трачу массу реального времени на их воспитание.
Во как! «Массу реального времени…»
Но делать нечего, надо было просить извинения.
— Прошу извинить меня, Иван Яковлевич, — сказал Виктор. — Но одновременно требую большего доверия.
Я присоединился к нему.
— Ладно, забудем, — великодушно сказал Жан-Жак. — Однако не лишне будет напомнить о правилах поведения. Начну с того, что собаки научных сотрудников не должны проникать в экспериментальную…
— Иван Яковлевич, — прервал его директор, — я думаю, вы проведете эту беседу с товарищами попозже. А теперь прошу учесть следующее. Эксперимент до окончательных выводов должен остаться в тайне. К вашему сведению, молодые люди: всю эту неделю Лувр был закрыт и, кроме сотрудников Дюбуа и Жаклена, никто во Франции не знает, что Ника неделю отсутствовала и что сегодня она появилась с головой и руками. К этому чуду надо еще подготовить общественное мнение. А пока они будут поддерживать версию, будто Нику реставрировали.
— Мы учтем, — сказал Виктор. — Но покажите нам газеты.
Семен Семеныч опять похлопал рукой по стопке французских газет.
— Показывать, собственно, нечего. В газетах ни единого слова о пропаже Ники. Они ничем не отличаются от тех газет за те же числа, что хранятся в архиве.
— Ну, так я и думал, — сказал Виктор. — Активного воздействия на прошлое быть не может.
— Не стоит так категорично, Виктор, — заметил Жан-Жак. — Мы все-таки вошли в прямое соприкосновение с материальными объектами.
— Да, конечно. Но «эффект присутствия» длится только в течение самого присутствия. Он не оставляет следа, не распространяется на будущее.
— Вы хотите сказать, что мы пронеслись в прошлом как призраки?
— Не совсем так. — Глаза у Виктора стали какие-то отрешенные. — Не совсем так…
— Позвольте, — наскакивал на него Жан-Жак. — Мы видели своими глазами, как Ника встала на свой пьедестал в одиннадцатом году — с головой и руками.
— Голова и руки появились у нее несколько часов назад.
Жан-Жак был озадачен да и я тоже. Семен Семеныч, покашливая, с интересом смотрел на Виктора. А Леня уже успел углубиться в книгу «Парижский Лувр», взятую с директорского стола, по-моему, он ничего не слышал.
— Не станете же вы утверждать, Виктор, что мы привезли Нику в наш год, а не в одиннадцатый, — сказал Жан-Жак.
— А я и не утверждаю. Я имею в виду расслоение времени… Словом, у меня нет уверенности, что мы побывали в том самом одиннадцатом году, который был на самом деле.
— Вы допускаете два параллельных течения времени? Однако! — Жан-Жак покрутил головой.
— Не знаю, — сказал Виктор. — Дело в том, что путешествие в прошлое противоречит принципу причинности…
— Так что же получается! — закричал я. — Выходит, нашего путешествия но было?
— Об этом-то я и думаю, — сказал Виктор.