мама ты знаешь это мой ли стрелял

мама ты уже знаешь это ли харви стрелял

я больше не выйду замуж мама

мой ли убил короля

королева плачет но ей к лицу этот цвет

королева плачет но ей слишком идёт чёрный цвет

я больше не выйду замуж мама

у меня больше белого нет

у королевы есть шансы у неё красивая грудь

у королевы красивая задница ноги и грудь

а у меня шансов ноль мама

таких как я не берут

мой ли убил короля у меня незавидная роль

рубинштейн уже вышел с почтамта у меня незавидная роль

я больше не выйду замуж мама

да здравствует новый король

Добрый вечер, милый друг Агата.

У тебя там как обычно – вечер?

Фото получила. Очень рада.

Жаль, что кадр опять совсем засвечен :(

Сквозь твои снега-пески-болота

Письма ходят медленно и трудно.

Ты – моя забава и забота.

Ты мне в сердце – болью посекундно.

Не везёт, мой нежный друг Агата,

Третий муж – и снова параноик.

Помнишь, ты ждала с войны солдата?

Знаешь, он ведь выжил…

Алкоголик,

Склочная жена и семь по лавкам –

Вот такой дурацкий способ мести.

Отчего не дождалась, мерзавка?

Право, глупо как, что вы не вместе…

Впрочем, что я?.. Я люблю, скучаю,

Для тебя у Бога клянчу счастья.

Я тебе так мало обещаю –

Лишь всегда на связи оставаться

Через эти бездны-вёрсты-мили.

Помни, я всегда тебя спасаю,

Я смогу, Агата, я осилю.

Я твой ангел или кто такая?

      действительность и всегда отзывается сапогом,

      даже при самом ярком стремлении к идеалу

                 фм достоевский

      вечность пахнет нефтью

                 егор летов

      грустит сапог под жёлтым небом, но впереди его печаль

                    бг

действительность воняет сапогом

и голова – лишь пятая конечность

мне невдомёк, чем пахнет ваша вечность

я с вечностью пока что незнаком

мне чуждо двадцать третье февраля

и неуютно первое апреля

я ваши мандолины и свирели

приветствую коротким словом "бля"

мне хочется парить средь горних сфер

и над парижем плыть как лист фанеры

но у меня несносные манеры

поскольку я рождён в ссср

простой как пифагоровы штаны

контактный как свидетель иеговы

вот человек, не знаете его вы

и вы ему ни разу не нужны

ведь на просторах родины кругом

средь граждан провоцируя мигрени

сквозь заросли ромашек и сирени

действительность воняет сапогом

Я к вам пришла совсем не для забавы

и праздного не ради интереса:

поедемте со мной в Собакопавловск

воспитывать условные рефлексы.

Там пешеходы медленны и томны,

автобусы внезапны, но неспешны,

там ни к чему мобильность телефону,

считаться безупречным и успешным,

представьте, никому вообще не важно –

двадцатый век глядит с доски почёта,

там строят долго и одноэтажно

и не деньгами платят за работу.

Не делают блестящую карьеру,

в поездках не бывают заграничных,

и не придут на модную премьеру,

и всех своих соседей знают лично,

там дом культуры носит званье клуба,

и Майкл Джексон только входит в моду,

а то, что там у них зовётся "клумба"

у нас на это едут "на природу".

Там не заводят связей электронных,

а просто клеят марки на конверты,

и наших с вами номеров коронных

там не поймут. Не верите? Не верьте,

но я не солгала вам ни на малость,

я бросила дела, вы тоже бросьте,

поедемте со мной в Собакопавловск.

Нет-нет, не насовсем…

На время…

В гости…

Город нулевых этажей.

Город оцинкованных крыш.

Дюжиной прозрачных ножей,

стаей озверевших стрижей,

связками холодных ужей –

ветер в волосах. Ты молчишь,

окружил, сжимаешь кольцо,

в тёплых окнах гасишь огни.

Улицы целуют в лицо.

Ну давай уже, не тяни.

Полосуй меня, полощи,

не жалей небесной воды.

приласкай меня, приручи,

прижимай к кирпичной груди.

А потом – совсем отпусти,

а потом мне не запрещай.

Нелюбимый город, прости.

Нелюбимый город, прощай.

Горький дым фабричной трубы.

Перекур, родной, перекур.

Я люблю другого, увы.

Как зовут?

Да как…

Петербург…

Оглавление

Этот текст второй день крутится в моей бедной голове вместе с мотивчиком.

Понятно, что как стихотворение это абсолютно неудобочитаемо.

Прошу пардонов. На самом деле, как ни странно, ритмический рисунок тут есть.

* * * * * * * * * * * *

называй меня как хочешь посели меня с такими же в своём вавилоне

всё равно меня до пятницы не будет а в четверг как всегда пойдет дождик

я привычно перебью на кухне чашки закурю и сяду на подоконник

вот теперь бы мы могли поговорить но ты конечно же появишься позже

если я не буду спать то можешь долго-долго корчить из себя растамана

и я даже попытаюсь притвориться будто верю в эти сказки для бедных

если наши дети вдруг родятся белыми то это будет больше чем странно

но за ними не придут те пароходы на которые берут безбилетных

из того во что ты веришь существует только то что ты забил в папиросу

из того что ты расскажешь кто-то умный себе сделает имя бесплатно

я весёлый самолётик видишь я лечу бомбить твой придуманный остров

и я таю в этом небе улыбаюсь и не помню как вернуться обратно

Тенью, стремительной тенью –

С обрыва в холодное море,

Как эта звезда-наважденье

Звезда, коричная горечь.

Душить свой безумный шепот.

Чуть слышится конский топот.

Далекий всадник смеется,

Но сердце его не бьется,

Лицо его неразличимо,

И сам он прозрачнее дыма.

(Ай, Федерико Гарсия,

Смерть ли красива?)

Спят корабли у причала.

Скошены травы в поле.

А птица о воле кричала,

О счастье, исполненном боли,

О магии верного слова…

Август тридцать шестого…

И кровь на траве остыла.

(Господь, не оставь, дай силы.)

Ничто не останется вечным

Ничто навсегда не исчезнет

Бог с нами и ветер встречный

И песня, беззвучная песня

(Ай, Федерико Гарсия,

сердце – всего лишь символ.)

Все плачет конь у порога,

Все та же у сердца тревога,

Все так же, одним лишь хлебом…

Всадник взят темным небом.

Всадник затравлен печалью,

Задавлен несбывшейся далью,