2011

Слова неприцельно, но больно задели…

Ну что же ты, милый, палишь мимо цели? Не пулею в сердце – лишь парой картечин. Дурак ты, мой милый, зачем же калечить? Уж лучше бы сразу, уж лучше бы насмерть, неслышно подкравшись по свежему насту. Зима упокоит в своей круговерти.

А я позабуду тебя после смерти.

А я позабуду расстрелянный вечер, тебя не узнаю в случайности встречи, глазами скользну равнодушно и мёртво, не вздрогнет истёкшая кровью аорта.

Ну что же ты смотришь потерянным взглядом? Ну что же ты медлишь с убойным зарядом? Прицелься точнее, не рань понапрасну.

Подранки, мой милый, смертельно опасны.

2011

Ну, вот и всё. Закончилась пурга. И с неба брызжет нестерпимо синим.

Мой ангел, я тебе не стану лгать – я приходила, чтоб тебя покинуть.

Чужая ночь, ворованная жизнь, из зеркала – ухмылка альтер эго.

Зима, мой ангел, снова запуржит, мои следы укроет долгим снегом.

А с неба свет, холодный зимний свет. Душа прозрачна, словно на рентгене.

Зима, мой ангел. Виноватых нет. Рельефнее и резче светотени.

Я до сих пор умею понимать, хотя меня так больно отучали.

Зима, мой ангел, светлая зима заплаканную память укачает.

Я принимаю холод снежных стен и скользкие дороги без разметок.

Зима, мой ангел.

Время перемен.

До звона промороженных ответов.

2011

Он ещё мал и глуп, и счастлив, и знает всё-всё на свете –

не от этого ли знания так безутешно и часто плачут дети?

а, может быть, оттого, что они становятся

непоправимо взрослыми,

твёрдыми, плоскими и острыми…

Их милая круглая глупость возводится в квадрат –

и квадратура круга особенно мучает в ночи и по утрам,

бьёт по сердцу, по печени и нагоняет тоску.

И тогда глупость поспешно возводится в куб,

чтобы спрятать свою наивную круглость,

мягкую, хоть и упругую,

за холодными гранями, жёсткими рёбрами и прямыми углами,

чтобы выглядеть прямолинейной, острой и многогранной

и слепить отражённым от солнца светом,

загадочно, монохромно и дискретно.

Как подобает уважающему себя кристаллу,

который никого не согреет, ни от чего не растает.

А та маленькая круглая глупость,

на которой он взрос и окаменел,

застывает ненужной инклюзией,

оптически преломлённой иллюзией

в пространственной глубине.

Но когда этот кристальный кубик сыграет в ящик –

только эта инклюзия и останется настоящей.

Изначально присущей.

И донесущей

в неизбежные райские кущи

свою маленькую беззащитную круглую сущность.

2011

Я просто молчу в тебя. Ты молчишь в окно. В холодный квадрат синевы, где парит орлан. Я просто в тебя вросла. Глубоко. Давно. Молчание не в тебя – выжигает дотла. Мне нужно, смертельно нужно отдать тепло – я просто взорвусь, если станет некого греть. Я так горячо молчу, что не надо слов.

Как быстро твердеет небо в моём декабре.

Об мёрзлый купол разбился глупый орлан. Обрушилась чёрная ночь на промёрзший двор. В твоём молчанье в окно – вселенская мгла. Я молча пытаюсь не верить в твой приговор.

Ты просто уйдёшь сейчас. Я закрою дверь и буду молчать в себя, и взорвусь в тишине. Осколки молчанья стоном взлетят наверх.

Я больше не грею. Я греюсь.

В чужом огне.

2011

Рассыпалась мелочь по комнате. Плохая примета… к слезам? Пространство моё заоконное, наотмашь да по глазам. Прощать ли? прощаться? Ослепшая, смотрю в выжигающий свет. Примета… какого же лешего мне верить в фатальность примет? На небе цвета побежалости (а, кстати! прозрачный намёк). Любовь умирает от жалости, сглотнуть не умея комок. Рассыпалось целое мелочно – да так, что уже не собрать. Отрезано всё, что отмерено… вот только болит у ребра.

Торопится время настенное, прессует мгновенья в итог.

Бесслёзно вздыхает вселенная, зажатая в несколько строк.

2012

Кто виноват, что виноватых нет?

Привычным словоблудием утёрлась и, понимая неуместность торга, не спорю о предъявленной цене. Не спорь и ты, ведь ты не виноват – а, значит, и тебе платить по счёту за каждую сфальшивленную ноту, усиленную небом во сто крат.

Наш разговор похож на перестук, мы тешимся иллюзией общенья, мы перестуком прогоняем тени в беззвучную глухую пустоту.

Но это так… нечаянный апарт. Ты не услышал… да и слава Богу. Тебя зовёт в недальнюю дорогу (на кухню) твой спасительный стопарь. Махни за то, что нет ничьей вины, что в преданности слишком много смысла, за то, что водка, к счастью, не прокисла, что доживём, пожалуй, до весны.

Ещё за то, что «Господи, прости!», за всех, кому узнАется когда-то, прощают ли ни в чём не виноватых в конце необратимого пути…

2012

Ты села рядом… я ужасно рад!

Ты пахнешь гарью, холодом и болью… так пахнут обожжённые любовью. Я, может, дурачок, но не дурак, и знаю запах неизлитых слёз и запах остывающего лета. Я не умею подсказать ответов – всего лишь пёс, бродячий рыжий пёс – но я умею просто согревать, поскуливать душевно, по-собачьи, зализывать тоску и неудачи и понимать беззвучные слова. Напрасно ты не пахнешь колбасой – от зимних сплинов верное спасенье. Добротный ужин прогоняет тени и навевает безмятежный сон.

Ну, что, пойдём? ведь я уже люблю – и я тебя до смерти не покину. Я однолюб, прости мой главный минус… а, может, ты решишь, что это плюс? И что с того, что в доме два кота? я как-нибудь смогу договориться. Да пусть любые лапы, морды, лица! мы всё с тобой расставим по местам. Всё будет замечательно, авось.

«Пойдём, Авось»?! ты, всё-таки, решила! Не сложится – пойдём с тобой на мыло? Да понимает шутки рыжий пёс! Всё будет хорошо у нас с тобой. Ты купишь мне предписанный намордник – и я готов носить его как орден, подаренный индейкою-судьбой.

…а ты забудешь всё, что не срослось, и перестанешь пахнуть так тревожно.

Ведь в этой жизни многое не сложно, когда с тобой прижившийся Авось.

2012

Какой диагноз? чуточку жива. Убита тяжело, но не смертельно. Ещё тревожат сквозняки и тени, кривляется остаточная темень, но обещает прорасти трава.

И говорят, что ожидают май, и по прогнозу в нём тебя не будет, а я покину трудовые будни и улечу к далёким близким людям, которые умеют понимать. Я обещаю больше не болеть и избегать заразы повсеместно, хотя… тебе уже не интересно, посовпадал на временнОм отрезке и наследил… ну да, оставил след. Но я уже покинула постель (твою), воскресла, аки птица Феникс. Ещё слаба, но ты уже до фени, я отрезвляюсь горечью кофейной, пускаю дым в бездумной пустоте.