Все ответы – многоточья, все пути за окоём…

Кто там выдохнул: отсрочка!

…значит, Нюра, поживём.

2012

Я? обещала?! видно, впопыхах. Ну подловил, когда была в цейтноте. Ты тоже, ангел мой, не без греха, опять летаешь на автопилоте, к тому же криво – совестно смотреть, загваздал крылья так, что не отчистить. Опять плетёшь про словоблудья грех, слюняво лезешь с кучкой стёртых истин. Ну что ты там бормочешь про нектар, про безобидность тонких эманаций? С чего ты не по-ангельски устал? ужель с меня? и мне же извиняться?! Я не просила нянчиться со мной! и без тебя желающих хватает. Хотя б пегас! мы с ним уже давно! и что с того, что низенько летает? зато детали можно разглядеть, не то, что в ваших мёрзлых эмпиреях, к тому же он не прочь летать в узде и от нектара, кстати, не дуреет.

Ну, наливай же, полутрезвый ас (нектара не держу, вон виски в баре), покуда не вернулся мой пегас… да не пугайся, не тебя ударит. Он часто бьёт меня копытом в лоб – игра у нас занятная такая. Конечно, больно, но потом светло… вот только он всё реже прилетает.

Ну не тяни, мой ангел, наливай, трави мне про любовь смешные сказки, налижемся сегодня оба-два – и к чёрту вероломного пегаса!

…а мысли всё по той же колее, заезженной, разбитой и раскисшей, день ото дня настойчивей и злей: ты, я, пегас – и кто здесь третий лишний?

2012

Такое лето – то хандра, то сплин. Болею – видно, временем продуло. Сижу в ознобе и в печальных думах, совсем одна на краешке земли. А за окном пространство нараспах, и это тоже как-то утомляет. Всех развлечений – громыхать соплями и мучиться прострелами в висках.

Да ерунда, всё будет зашибись! Я ж паетеса, блин! сгущаю краски. Я не могу без ритуальной пляски вокруг костра – задабриваю жизнь? и от того сама впадаю в транс, неистребим во мне наивный чукча, камланьем заговариваю тучи в своём мирке – обязывает ранг. А, может, сан? да, впрочем, всё равно. Нам, чукчам, нету дела до регалий. Я прыгаю вокруг костра кругами и верю, что со мной светлее ночь, что без меня полнее пустота, и бесконечность без меня короче.

Я завершаюсь ритуальной точкой и начинаюсь с чистого листа.

2012

Там за дверью не ты. Там за дверью чужой. Свет остылой луны как холодный ожог. Обращается боль в нестерпимый вопрос. Этот долбаный мир – мастер метаморфоз.

Солнце вкрадчиво встанет за дальним ручьём, этот хищный рассвет – обглодает живьём, обратит в жалкий мусор живые листы.

Там за дверью – чужой или, всё-таки, ты?

Путь до двери длиною в две тысячи лет, там за дверью неслышно вздыхает ответ. Угасает луна – твой ночной катафот. Этот долбаный мир без тебя не живёт.

Долгий скрежет замков, открывается дверь, спотыкается мир, размягчается твердь. Самый близкий чужой выдыхает: прости…

Ты пришёл – умирающий мир воскресить.

2012

Я знаю, что время состарится вместе со мной,

иссякший ручей не наполнится новой весной.

Качнутся константы чужих сопредельных миров –

и юное время залижет следы катастроф.

Но я доношу это ветхое время до дыр,

но я донесу до последней черты этот мир.

И новое время родится слепым и нагим,

и, может быть, даже оплатит чужие долги.

Я знаю, что каждому богу приходит свой срок,

что вновь прорастает трава на обломках миров,

я знаю, что вечность – пунктир из конечных времён.

Но мне неподвластен единственно вечный закон.

…не слушай меня, я всего лишь стареющий бог,

уставший от мира, в который поверить не смог.

Скажу по секрету, я знаю не больше, чем ты.

Но я не предам этот мир до последней черты.

2012

Семь раз отмерил на свой аршин – да по живому, да от души! Твои вопросы в ночной тиши летят по встречной. Но умирая в сто первый раз, ты научился не умирать. Твой ангел чёрту не кровный враг, скорей, предтеча. Слова невсхожи… наивный лох, всучили плесень и барахло. А чёрт летает чертям назло, мутант крылатый. Когда ответы меняют знак, когда рассветы не видят нас, всем хэппиэндам одна цена – по предоплате.

Не верь, обратно не позовут. Цени свой временный неуют в круговороте дождей и вьюг, лечи обиды. Когда предъявят последний счёт, за всё ответит твой кровный чёрт, поддержит слева твоё плечо, послужит гидом, душевно скажет: ну что, вэлком! и ты послушно за ним телком…

Дым сигаретный под потолком, слова невсхожи. Никто не равен, но всё равно.

А за окошком сгустится ночь, и отзеркалит тебе окно небритой рожей.

2012

Устав от сплинов и апатий

(интеллигентских мерехлюндий),

твержу с тоской: все люди братья,

а те, кто сёстры, тоже люди.

И высунув себя с балкона,

глотнув поллитра кислорода,

припоминаю утомлённо,

как вышла в люди из народа,

как путь прокладывала грудью

(с тех пор она слегка помята).

Но что-то тошно стало в людях.

Народ! хочу в тебя обратно!

Мне без тебя, народ, паршиво.

Томлюсь без смысла и без цели.

Ну, всё. Я, кажется, решила.

Схожу в тебя. В конце недели.

2012

Сегодня мне привиделось во сне, что я лечу над миром и над правом… А утром тихо падал первый снег, ложился невесомым покрывалом. И этот белый первозданный мир был так многозначительно безмолвен и не обжит ни богом, ни людьми, не исковеркан неумелым словом.

Беззвучие начала всех времён, смешение осей координатных. Как будто ожил мой рассветный сон, где место бога всё ещё вакантно.

Я заперта в осях координат, и мир во мне мучительно спрессован.

Тот самый мир растаявшего сна на волосок от сотворенья слова.

2012

Однажды он вернётся, скажет: здрасте,

потрёт морщинистый усталый лоб

и улыбнётся встреченному псу.

А пёс зевнёт в ответ ленивой пастью

и побежит искать знакомых сук,

а, может быть, искать знакомых блох.

Ему болтать с бродягой недосуг.

Он уходил всего на полчаса,

он обещал, что возвратится к ужину.

Она болеет (кажется, простужена),

и с каждым днём всё хуже ей и хуже,

всё реже в телефоне голоса…

и время ужина застыло на часах.

Она уже не помнит смутных черт,

зачем глядит в окно – не помнит тоже.

Всё безнадёжнее прогноз врачей

(коллеги, кажется, её итожит).

И солнце умирает на стекле –

наружный мир навеки обесточился.

А ей не больно, нечему болеть.