…А за окном неистовствует вьюга.

2010

Он ничего не ждёт. Он ничему не верит.

Здесь каждый за себя – он знает этот мир.

Бессмысленно стучаться в запертые двери

безжалостных квартир, безжалостных квартир.

В укромном уголке в подвальном коридоре

сливается душой с обшарпанностью стен.

Невыплаканность слёз привычным комом в горле.

Он к лучшему не ждёт от жизни перемен.

Он курит… иногда, когда совсем погано,

когда судьба отвесит бонусный пинок.

И, кажется, его случалось видеть пьяным…

Но миру всё равно, но миру… всё равно?

Вопросы в никуда, и некому ответить.

Да и зачем ему неправильный ответ…

Он знает этот мир – давно живёт на свете.

Семь с половиной лет… семь с половиной лет.

2010

Над сопками нависли кляксы туч – театр теней на зареве заката…

Сегодня для меня дают приватно – «Закат любви рождает темноту».

Давлюсь рыданьями (смотрю взахлёб!)… я искренний и благодарный зритель.

Эй вы, герой-любовник, не курите! ваш выход, что вы замерли, как столб?

Сюжет не нов, но за душу берёт… На сцене – героиня в роли дуры,

взялась решать задачу квадратуры – окружность острыми углами рвёт.

Герой (который вовсе не герой) ломает раздражённо сигарету,

уходит виртуозно от ответа… сегодня у него немая роль.

Кто виноват из них, а кто неправ? Закат в окне – красив, по крайней мере.

Герой уходит, резко хлопнув дверью. И на полслове прервана игра.

Да, эта роль не слишком удалась… не справилась с задачей героиня.

Закат погас. И тёмной ночью длинной я в одиночку нарыдаюсь всласть.

2010

О, Господи, пойми меня, пойми, я в эту реку вовсе не входила. Она в меня вошла, наполнив жилы, и в этих водах отразился мир. Река бурлила чистыми словами, хлестала перекатною волной… О, Господи, там, в глубине, темно… по зеркалу воды – кругами память… Река, река, не бьются зеркала, лишь искажается изображенье… и рвутся строчки, наплывают тени, как наплывает на коре смола, когда её (кору) проткнуть без жали – и истечёт из дерева река, как истекает из меня строка неровными наплывами печали. Морщинами насохнет на лице моя река, иссякшая внезапно, последней строчкой удивлённо капнет…

Господь, темна вода во облацех?..

2010

Надсадно зазвенело в голове… ну, это просто от бессонной ночи. Хотя… диагноз, может быть, не точен, как это док сказал… инсульт-привет? Эклер сосудов (тьфу, какой эклер! склероз, конечно) всё не столь серьёзно. Сегодня ночью что-то слишком звёздно, от дырок в небе стыло на земле. Я их закрашиваю в чёрный цвет – они же ускользают, ускользают, танцуют странный танец в тёмной зале. А, может, просто в бедной голове кружит привычно рой блестящих мух, а звёзды – это плод воображенья… Как хорошо, четыре дня для лени… четыре – это точно больше двух, и можно накидаться до соплей и позвонить тебе глубокой ночью – и бросить так небрежно, между прочим, что у меня – спасительный эклер, что ты забыт, я вовсе не ждала, что мне милей коньяк и сигареты… Закрасила всё небо чёрным цветом…

Кому нужна остывшая зола?

2010

Молчишь… а я поговорить хочу, давай для настроенья, по чуть-чуть. Не пьёшь? с тех самых пор? я, в общем, тоже… да согласись, и повод-то ничтожен. Ты так хорош на этом старом фото… А посвежее нет? (да что со мной!) ты извини, я провалилась что-то… видать, разлом случился временной, и мне вдруг показалось… но не будем. Смотри, погода плачет за окном… ты помнишь, как болтали под вино с тобой? Сейчас молчишь, как Будда, так неприступен и невозмутим. Ты знаешь, я вчера была с другим… Да всё ты знаешь, коль приходишь в сны, но временной разлом закрыть не в силах ни ты, ни я.

А на твоей могиле сейчас цветы замёрзли до весны…

2010

Курю… глотаю кофе (это зря),

да не ругайся, я всего полчашки.

Достали перепады ноября –

зима и осень рвут меня на части.

Всего лишь шесть – а за окном темно…

Как хорошо, что ты сейчас со мной.

Мой пёс глядит (смешная полукровка

с условным ником «русский спаниель»),

по кличке Клеменс – истинный кобель!

а как он блох выкусывает ловко

из своего кургузого хвоста.

(Марк Твен, наверно, долго б хохотал,

когда бы мог узреть гримасы славы –

не обделён был юмором мужик).

А я смакую этот долгий миг…

и что с того, что мы с тобою слабы,

как слабы те, кто может потерять…

А Клеменс о себе напомнил лаем.

Пойдём с тобой собаку прогуляем?

…И мы вдыхаем холод ноября.

2010

Плеснули чистым светом небеса, рельефнее и резче стали тени. Размытость ускользающих смятений ушла… уже уходит, и с листа стекает строчками полночный бред. Окно  (прямолинейность чётких линий) – негодная оправа дивной сини… подобной сини и названья нет, как нет названья цвету чистоты, как нет названья цвету удивленья… И слепы те, кто ищет откровенья, не глядя в небо. Истины просты. Сияет драгоценность бытия в простой оправе вечности небесной. Банально? да пускай… но, глядя в бездну, за эту истину цепляюсь я…

2010

Под куполом небес мятущиеся души. На плоскости земной – рассыпанный горох. В невидимой руке грохочет погремушка. Младенец увлечён забавною игрой. Движение руки… мелькание горошин. Сближение на миг, прощание навек. И бьются в твёрдый свод бесчисленные крошки, когда рывок руки подбрасывает вверх. И, видно, до тех пор горошинам метаться, покуда не иссяк наивный интерес. Зажаты в кулачок младенческие пальцы. Играй, малыш, играй… мы тоже в той игре.

2010

Он всегда приходил

с коньяком и шикарным букетом

(для чего покупал

дорогой и никчёмный коньяк? –

всё равно за рулём).

Уходил перед самым рассветом,

оставляя в постели и в мыслях её

кавардак.

Ей хотелось понять траекторию сложной орбиты.

Ей хотелось понять,

что же значит она для него,

что же тянет его –

к ней, не юной и жизнью побитой,

разучившейся ждать, не умевшей просить ничего.

Он, конечно, женат,

и жена молода и прелестна

(эта тема – табу, он тактичен и очень умён).

Иронический взгляд,

виноватость поспешного жеста –

он, придя,

отключал навороченный свой телефон.

Только ей до жены –

фиолетово и параллельно

и уж вовсе плевать,

что он врёт, возвращаясь домой.

Он опять уходил по орбите своей сопредельной,

а она закрывала привычно себя на замок.

Ей хотелось понять,