Зеб сам точил этот штык. Кончик был острый как игла, лезвие — как бритва.

Техасский солдат охнул и повалился на спину, рукоятка штыка при этом вывернулась из пальцев Зеба. Она торчала вниз из-под ребер техасца. Он умер раньше, чем упал на землю.

Опустившись на колени, Зеб вынул револьвер из пальцев мертвеца.

— Зачем ты вынудил меня сделать это? — спросил он ломким голосом. — Зачем? Я против тебя ничего не имел.

Он обыскал мертвого, нашел боеприпасы для револьвера и поднялся на ноги. Шерман и Грант уже ушли, так и не узнав о короткой отчаянной схватке, происшедшей в темноте у них за спиной, в нескольких шагах.

У Зеба пересохло во рту, плечо болело. Техасец говорил, что где-то неподалеку есть родник… он побрел между деревьями, прислушиваясь, чтобы не пропустить журчание воды.

Наконец он услышал слабый звенящий звук. Крохотная струйка стекала по трубе, заботливо вставленной кем-то в отверстие в скале, и падала в водоем размером с лохань. Зеб опустился на колени и первым делом наполнил флягу — мало ли что может заставить его спешно покинуть это место — и только потом напился. Вода была холодная и чистая. Он пил снова и снова, наконец перевел дух и сел на землю.

Он собирался вернуться к своему отряду, если сможет найти его. Он пошел на войну, чтобы сделать дело, а дело это, нравится оно ему или нет, еще не закончено. Что сказал бы папа, если бы узнал, что его сын думает дезертировать? Папа всегда презирал дезертиров — и вообще тех, кто бросает дело, не доведя его до конца…

В последующие годы он не мог припомнить всего по порядку — марши, биваки, схватки, снова марши — все смешалось у него в памяти в какую-то бессмысленную кашу.

Он вернулся в свое подразделение и обнаружил, что остался единственным живым унтер-офицером, да и офицер был только один. Он стал сержантом при Чикамоге [48], а вскоре после этого его произвели в офицеры на поле боя. Он стал лейтенантом не потому, что проявил какие-то чудеса храбрости или превосходные командирские качества, а просто потому, что в подразделении не осталось никого старше него по рангу. Только потом он разобрался, что это было обычной причиной для присвоения офицерского звания на поле боя.

После дела у горы Лукаут он стал первым лейтенантом, выучившись искусству боя трудным путем… если не считать того, чему он научился из рассказов отца. Долгими зимними вечерами Лайнус любил рассказывать сыновьям истории о том, как воюют индейцы, и Зеба эти рассказы научили куда больше, чем он осознавал.

О смерти отца он узнал при Чикамоге. Какое-то время почта не поступала, и он впервые услышал об этом, когда с пополнением в их роту прибыл тощий сутулый кентуккиец.

— С ним до самого конца был Келли… а я побежал дальше на холм. Мы заняли этот холм точно по его плану, несмотря на контратаки. А потом твой па, когда уже лежал и умирал, сказал что-то здорово странное… что-то насчет «увидеть зверя». Не знаю уж, что это должно значить…

Да, это был папа, несомненно.

Не раз папа рассказывал ему и Джеремае, как он ходил «поглядеть на зверя» и как это чуть не стоило жизни ему, да и маме тоже.

— Зеб, — настойчиво повторял он, — не раз в жизни тебе представится случай пойти «поглядеть на зверя». Вот тут ты остановись и прикинь, во что оно обойдется, прежде чем сделаешь хоть шаг.

Зеб Ролингз прошел вместе с Шерманом до самого моря [49], а потом вдруг война окончилась, и он оказался на борту парохода — стоял и напряженно высматривал, когда покажутся живописные скалы у Пристани Ролингза.

Его высадили на берег со спальной скаткой и ранцем за плечами. Пароход отчалил, а он долго стоял, глядя в сторону дома. Это было перед самым полуднем, над трубой поднималась тонкая струйка дыма. Он слышал, как кудахчет курица… видно, яйцо снесла.

Зеб взвалил свое имущество на плечи и двинулся через поле к дому. Он шел ровным шагом, а сердце гулко колотилось, и к горлу подступал ком.

Лайнус и ма… они осели на этом месте, когда край был еще новым и диким. Лайнус построил дом своими собственными руками, обтесал бревна и сложил стены, а два маминых брата, Сэм и Зик, ему помогали.

У маленького кладбища он резко остановился. Здесь добавились две новые могилы, отмеченные надгробными камнями. Он почувствовал в животе холодный страх еще до того, как прочел имена. Они были написаны рядом друг с другом, как и должно было быть:

ЛАЙНУС РОЛИНГЗ ЕВА ПРЕСКОТТ РОЛИНГЗ

1810-1862 1820-1865

Хлопнула дверь дома, и Зеб увидел Джеремаю — он стоял на крыльце, прикрывая глаза от солнца ладонью. И вдруг он выпустил из руки деревянное ведро и бросился бежать.

— Зеб! Это и правда ты?

Зеб, ничего не видя перед собой, протянул руку в сторону могилы матери.

— Я не знал. Никто мне…

— Так ты не получил моего письма? Мама умерла больше трех месяцев назад, Зеб. Она уже не смогла стать снова прежней после того, как мы узнали о смерти отца… и, знаешь, я думаю, мысль о собственной смерти ее не пугала, — она без него жить не могла…

Зеб медленно поднял глаза, посмотрел на тщательно обработанную землю. Он увидел стога сена, новый амбар — куда лучше старого. Решетчатая клеть была заполнена желтыми кукурузными початками… скот сытый, упитанный.

— Здорово ты справляешься, Джеремая, я бы так не смог. — Он протянул руку. — Думаю, мне надо ехать дальше…

— Ты мне нужен, Зеб. Останься. Если мы тут будем работать вдвоем, мы сможем из этого места…

— Я сюда вернулся единственно из-за мамы — а она умерла. Ты тут работал не покладая рук, Джеремая, и справляешься куда лучше, чем когда-нибудь получалось у отца или у меня. У тебя есть настоящее чувство к земле, и земля на это чувство отвечает. Да ты, если захочешь, на гранитной скале сможешь хлеб вырастить. Я тебе не нужен, а ферма эта — твоя, полностью. Так будет по-настоящему справедливо.

— Я не считаю это справедливым, Зеб. Почему же это она должна полностью принадлежать мне? А что ты будешь делать? Куда поедешь?

— Да я еще особо не думал об этом, Джеремая… мне предлагали перевестись в кавалерию и отправиться на Запад. Наверное, так и сделаю.

— Знаешь, у тебя голос, как у папы… Ты всегда на него похож был.

Зеб усмехнулся, хотя в горле по-прежнему стоял комок.

— Думаю, я собираюсь поглядеть на зверя, Джеремая.

— Ты будешь воевать с индейцами, как па. Тебе нравится воевать, а, Зеб?

— Помнишь, па рассказывал нам про гризли, с которым ему пришлось помериться силами когда-то? Я говорю не про хромого медведя, этот был в Скалистых горах. Я тогда спросил у него, нравится ли ему драться с медведями, а он сказал, что нет — просто он хотел попасть в какое-то место, а гризли оказался там первым.

Он снова протянул руку:

— Ну, до свиданья, Джеремая.

— Н-ну… — Джеремая смотрел на него, чувствуя, что надо что-то сказать, но не находил слов. — Ладно, до свиданья.

Зеб резко отвернулся — ему больше не хотелось смотреть ни на брата, ни на этот дом с его воспоминаниями.

Он уже прошел несколько шагов, когда Джеремая снова окликнул его.

— Поищи нашего дядю, Сэма Прескотта, Зеб! А может, повидаешься с тетей Лилит!

Джеремая стоял один, опустив большие руки, и смотрел вслед уходящему брату. Зеб был последним из их семьи, а те, кто уходил на запад, больше не возвращались. Лайнус, правда, вернулся, но это было еще до появления Джеремаи на свет. А больше ни один не вернулся.

— Что-то там должно быть такое, — сказал он вслух. — Что-то там должно быть, что их забирает.

А потом, усмехнувшись, добавил:

— Может, это тот самый зверь?