— А они и правда невозможные, Лил? Если ты можешь о них мечтать, то, может, они возможны? А пока что они помогают тебе быть счастливее. Мечты помогают… я это точно знаю.

— Тебе легче. Ты знаешь, чего хочешь. Тебе нужен мужчина, муж, и ты даже знаешь, каким он должен быть… и тебе нужен дом. Это… это вовсе не то, чего мне хочется. По крайней мере, сейчас…

— Я знаю.

— Ева… а что, если ты никогда не найдешь его? В конце концов, тебе уже двадцать лет, и ты…

— И я старая дева? — усмехнулась Ева. — Не бойся называть вещи своими именами, Лил. Но я знаю, что найду его. Я твердо знаю.

С одного из речных пароходов донесся высокий пронзительный свисток, а потом долетел хриплый сигнал рога с баржи на канале. Колеса парохода закрутились в обратную сторону, из-под плиц полетела вода.

— Не место делает человека счастливым или несчастным, Лилит, нет — это делают люди, которых ты любишь и которые любят тебя.

— Мама говорит, что я взбалмошная, непостоянная. Ты тоже так думаешь, Ева?

— Нет, — ответила Ева и помолчала. — Ты не такая, как мы все, Лил, но на свой лад ты вполне постоянна и тверда. Я никогда не видела, чтоб кто-нибудь столько сидел с аккордеоном, как ты… Папа говорит, ты в тетю Мэй пошла.

— В ту, что сбежала с картежником? Мне папа ничего подобного в жизни не говорил! Господи, да он при нас даже имени ее никогда не упоминает! А что с ней сталось, Ева? Она что, жутко несчастная?

Но тут их брат Сэм, худощавый, сильный девятнадцатилетний парень с быстрой, легкой усмешкой, приблизился широким шагом со стороны реки и остановился возле младшего брата, Зика, который лежал на скатанных постелях.

— Теперь уже скоро, — сказал он. — Как ты, Зик?

Зик вскинул глаза.

— Я вовсе не такой больной, как поет мама. Если б она перестала скармливать мне это лекарство ложками, думаю, я бы уже давно поднялся.

Ева перевела взгляд с братьев на родителей. Зебулон и Ребекка Прескотт выглядели именно теми, кем они были: стойкие, независимые крестьяне, фермеры… и пионеры. Поначалу мать не соглашалась бросить дом, который с каждым годом становился все уютнее; но когда все было решено, возбуждение захватило и ее.

Главный аргумент Зебулона был убедительным: мы! тут не богатеем, хоть это и неважно, потому что живем неплохо… но для наших мальчиков здесь земли нет разве что для одного только.

Внезапно в толпе вокруг них началось движение, покрывая общий шум, загремел голос:

— «Гордость Ютики», начинается посадка! Всем грузиться на «Гордость Ютики»! Семья Рэмси… семья Питера Смита… Джон и Джейкоб Вури… Ли Бейкер… семья Стоэгер, все восьмеро… всем грузиться на «Гордость Ютики»!

— Следующие — мы, папа, — сказал Сэм и, наклонившись, взвалил себе на плечо сундук. — Лучше перенести вещи поближе к берегу.

Длинный сухопарый шотландец в выгоревшей домотканной рубахе покосился на Зика, который с усилием поднимался со своей временной постели, и спросил:

— Прескотт, это вы на запад собрались ради мальчишкиного здоровья?

— Отчасти… только отчасти. Главной нашей печалью, — серьезно сказал Прескотт, — были камни. Понимаешь, бывали года, когда у нас урождались по сотне бушелей [8] камней с акра.

— Ну, Зебулон, ты лжешь и не краснеешь! У нас земля хорошая была.

— Лгать? Вот, Ребекка, ты меня знаешь, я человек богобоязненный и не вру никогда. Я говорю правду — как я ее вижу. Так вот, в той стране, где мы жили, человек плугом не пользуется. Он просто прокладывает борозды взрывами, ружейным порохом… Вот и пришло время, когда я всем этим стал сыт по горло. Вытаскиваешь ведро из колодца — так даже в нем полно камней… ну, я и сказал себе: «Зеб, вот ты сидишь тут с хворым сыном и с двадцатилетней дочкой, которая никак себе мужа найти не может…»

— Папа! Что за разговоры ты затеял!

— «…и с другой дочкой, которая ведет себя так, будто у нее мозги набекрень» — и дал я себе зарок. Если я найду человека с пятью сотнями долларов в кармане, то, значит, у этой фермы будет очередной дурак-хозяин. Что ж, сударь, Господь по доброте своей послал мне такого человека — и вот мы здесь.

— Мистер Харви, — запротестовала Ребекка, — не верьте ни единому его слову! У нас была самая лучшая ферма на весь округ. Это просто у отца нашего зуд в ногах, только из-за этого мы тут оказались, и один Бог знает, где это закончится!

— Я направляюсь в Иллинойс, — ответил Харви. — Говорят, там есть взрослые люди, которые в жизни не видели камня.

Он показал рукой на трех здоровенных парней неподалеку, которые украдкой бросали на девушек жадные взгляды.

— Это мои мальчики, Ангус, Брутус и Колин. По-моему, им охота познакомиться с вашими дочерьми.

— Они у тебя холостые, я так понял?

Харви кивнул.

— Пока да… но они стесняются.

— Этот Иллинойс… звучит вроде как неплохо… Лилит, возьми-ка ты свой аккордеон и нажми на клавишу-другую для этих парней.

— Не то настроение, па.

— Лилит, — твердо сказал отец, — иногда можно и поломаться, чтоб тебя попросили, поуговаривали, но сейчас для этого не время. Возьми и сыграй что-нибудь!

Она пожала плечами, взяла аккордеон и взглядом пожаловалась сестре. В глазах у нее было презрительное раздражение. А потом она все же растянула меха и под аккомпанемент аккордеона запела «Призрак мисс Бэйли». И сразу стало понятно, что и играет она, и поет с необычайным вкусом и талантом.

— Ну что ты завела, Лилит! Ты ж знаешь вещицы, куда лучше, чем эта! Ты играй что-нибудь такое, чтоб и мальчики могли подтянуть.

Она оглядела троих братьев.

— Какие вы песни знаете?

— Я могу спеть «Янки Дудл», — предложил Колин,

— «Янки Дудл»! — презрительно глянула на него Лилит. — Кто ж захочет петь такое?..

— Их мама умерла, — извиняющимся голосом объяснил Харви. — Их не шибко много учили, как себя вести в обществе, но они мальчики хорошие. И сильные.

— Давай-ка, Лилит, выдай им «Дом на лугу»!

Лилит снова глянула на Еву и пожала плечами, показывая, что вся эта затея ей не по вкусу, но начала песню.

Прескотт повернулся к старшей дочери.

— Ева!

Ева неохотно присоединилась — три неуклюжих, нависших над головой сына Харви произвели на нее не лучшее впечатление, чем на Лилит. Парни подошли поближе и начали подтягивать, а потом и сам Зебулон, захваченный настроением песни, запел низким звучным голосом.

— Зеб! — предупредила Ребекка. — Надеюсь, ты не станешь всех заглушать…

К поющим начали присоединяться люди из соседних групп. Когда хор стал достаточно велик, Лилит позабыла про свое раздражение и, выступив вперед, с пылом повела песню дальше.

Они пели просто для своего удовольствия, не рисуясь, не сознавая даже, что большинство из них поет плохо — и их песня, казалось, осветила весь берег. Мужчины оставляли свою работу и разгибали спины, чтобы послушать, где-то далеко на одном из пароходов песню подхватили матросы. Какой-то полупьяный ирландец несколько раз притопнул в такт музыке… на короткое время эхо их голосов залило мрачные окрестности.

Когда песня кончилась, Лилит, раззадоренная собственной игрой, грянула «Эри-канал» [9] — тут уж подхватили все, кому было слышно музыку. Но не успели они закончить припев после первого куплета, как разнесся голос распорядителя:

— Объявляется посадка на «Летящую Стрелу»! Всем грузиться на «Летящую Стрелу»!

Зебулон подхватил тяжелый мешок.

— Это нас вызывают! Берите вещи и пошли!

Поскольку они, по предложению Сэма, успели перетащить вещи поближе, им оставалось всего несколько шагов до сходней, и Лилит, помахав в ответ тем, кто выкрикивал прощальные пожелания, заиграла бодрый марш и повела пассажиров на борт ожидающей баржи.

Палуба была забита толпой, и Ева едва протолкалась к поручням. Она замерла, глядя на Олбани. В горле стоял комок — они уже были на палубе и это, казалось, окончательно отрезало все прошлое. Теперь для них обратного пути нет…