Дом Джоуди находился на тихой улице с одноэтажными оштукатуренными снаружи домами, построенными, вероятно, в двадцатые-тридцатые годы. Впрочем, все они были довольно ухоженные, и квартал имел вполне респектабельный вид. Конечно, ему было весьма далеко до той респектабельности, в которой вырос я, но и на том спасибо.

Отсюда было мили три-четыре до Авалон-Хиллз, так что Джоуди, должно быть, ходила в одну школу с той богатенькой буратинкой. Иначе где бы они познакомились и как бы она оказалась в ее доме в ночь с пятницы на субботу. Точно как я сам ходил в одну школу с Томом и столько времени проводил в его особняке, несмотря на то, что мы жили довольно далеко один от другого.

Это очень характерно для Лос-Анджелеса — ты не водишь дружбу с соседями. Если у тебя есть друзья, они живут на расстоянии пяти, или десяти — или, быть может, тридцати миль от твоего дома. Что, конечно, неплохо, если ты взрослый и у тебя есть машина. Когда же ты ребенок, это означает, что ты уйму времени проводишь в одиночестве.

Ладно, где я там остановился?

Ага.

Итак, проезжаю мимо дома Джоуди, причем даже не притормозив.

По правде говоря, я даже не был абсолютно уверен, какой из домов ее. Подъезжая, прочитал номер в начале квартала, а потом, когда выезжал из него. Так что я мог сказать, что проехал его.

Притормаживать, чтобы определить точный адрес, не стал, чтобы не вызвать подозрений. Главное было обнаружить следы присутствия фараонов.

По обе стороны улицы и на подъездных аллеях стояли автомобили, но ни один из них и отдаленно не напоминал полицейский. Впрочем, никогда нельзя быть полностью уверенным.

Свернув на боковую улочку, я припарковал машину перед каким-то темным домом. И мы с Генри вышли прогуляться.

Генри оказался большим оригиналом. Он ступал по этой земле грациозно и надменно, слегка натягивая поводок, словно ничто вокруг, кроме его самого, его не интересовало, но всякий раз, когда задирал заднюю лапу под кустом или на дерево, он презрительно косился на меня. Причем так ни разу и не помочился — просто задирал лапу, кидал в мою сторону непристойный взгляд и горделиво продолжал свой путь.

Со всеми его остановками у меня было достаточно времени, чтобы как следует оглядеться.

Я заглянул почти во все машины, припаркованные на нашей стороне, чтобы убедиться, что в них никого нет. Особо надо было остерегаться фургонов и специализированных грузовичков, которые могли использоваться для наблюдения за домом Джоуди.

Пока никаких причин для беспокойства.

Дом Джоуди находился в самой середине квартала. Окна были темными, хотя крыльцо было освещено. Ни на подъездной аллее, ни на улице непосредственно перед домом ни одной машины. Из окон, похоже, тоже никто не выглядывал.

Впрочем, если установлено наблюдение, за мной уже давно следили, знал я это или нет.

Так вот — я оступился и упал Генри пришлось отскочить в сторону, иначе я раздавил бы его в лепешку. К несчастью, немного просчитался и ударился больнее, чем рассчитывал. Конечно, мне хотелось, чтобы все выглядело как можно реалистичнее, но я вовсе не собирался разбивать колено об асфальт. Боль была адской, и я выпустил из рук поводок.

Знаете, какие ощущения, когда разбиваешь колено? Больно. Почти так же хреново, как и от пули в мозгах. Ну, это я, конечно, малость переборщил, но что это не сплошное удовольствие, так точно.

Так что я перекатился на спину и обхватил колено обеими руками.

Даже несмотря на невыносимую боль, какой-то частицей своего сознания я даже обрадовался столь неудачному падению. Теперь у меня все должно было получиться. Если копы ведут наблюдение, то наверняка давно заметили шикарную блондинку с прелестной собачонкой. И, может, как раз в тот момент, когда они начали уже волноваться — ведь уже за полночь, а по большому счету во всем Лос-Анджелесе не сыщется места, где можно было бы чувствовать себя в полной безопасности, тем паче такой милой крошке, одной, да еще и посреди ночи, — значит, когда они начинают волноваться в таком вот ключе, прямо у них на глазах я спотыкаюсь и разбиваю колено. После чего сверкают мои обнаженные ножки и мелькают трусики, а я корчусь от боли на тротуаре.

А копы — это такие похотливые козлы.

Чувствуют себя не иначе как даром Божьим всему человечеству по части обеспечения его безопасности.

А тут нуждается в помощи такая аппетитная крошка. Другими словами, ни один нормальный коп ни за что не устоял бы.

Налетели бы на меня, как мухи на мед.

Но никто не спешил на помощь.

Когда я катался на спине, ко мне подбежал Генри и стал меня обнюхивать. Как мило с его стороны. Я был так тронут и подумал про себя: «Собака ничего».

Но затем это вонючее дерьмо цапнуло меня за щеку и понеслось прочь, волоча за собой поводок.

Убью гада, если доберусь. Выцарапаю глаза, отрежу лапы и сдеру с него шкуру живьем. Потом поджарю на гриле и съем.

Можно было бы пристрелить его тут же, но это было бы глупо. Хотя к этому моменту я был уже полностью уверен в том, что копов вокруг нет, все же выстрел из «кольта» лишил бы меня всякой надежды добраться до Джоуди.

Итак, теперь у меня еще и лицо в крови.

Долбаный цуцик прокусил кожу, можете такое представить?

И откуда столько крови?

Я сел и взялся за щеку. Так и подмывало доковылять до машины, поехать в мотель и забыть о Джоуди. Дать полный отбой, понимаете? А поутру пуститься в бега в поисках какого-нибудь Богом забытого уголка. К черту Джоуди, к черту Лизу, к черту Тома с его шатией-братией.

Трудно думать о чем-то еще с разбитым коленом и прокушенной щекой.

Но, когда я уже поднимался на ноги, меня вдруг осенило. Стоп, так ведь паршивый пес дал мне именно то, в чем я так нуждался, — повод подойти к двери дома Джоуди.

Первоначально я рассчитывал на то, что после падения ко мне выскочит коп или даже несколько, и уже отсюда я и буду плясать — либо уболтаю их впустить меня в дом, либо пристрелю, затем забегу в дом и схвачу Джоуди. Потом, быть может, уеду на их же автомобиле.

Но фараоны так и не показались.

Это значило, что никто не видел ни моего падения, ни нападения на меня собаки.

Что, в свою очередь, говорило о том, что Джоуди и ее семью никто не охраняет.

Значит, оставалось лишь войти в дверь.

А кто сможет не открыть дверь перепачканной в крови женщине?

Никто, вот кто.

Никто и не открыл.

Пять минут я торчал на крыльце, нажимая на звонок. И он был исправный, потому что я слышал звон внутри. Но никто не вышел.

Или они так крепко спят, или просто притаились и прислушиваются.

А может, никого нет. После попытки Праха подстрелить девчонку они спокойно могли слинять отсюда. И это вполне естественная реакция: в тебя стреляют — ты сматываешься туда, где тебя невозможно отыскать.

Впрочем, это были только догадки, но уходить просто так я не собирался.

По обе стороны двери были стеклянные панели. Можно было разбить одну, просунуть руку и отомкнуть замок. Но этого я делать не стал. Не хотелось оставлять разбитое стекло там, где его любой мог увидеть.

Так что пришлось обходить дом. За ним оказался прелестный дворик с шезлонгами и большой мангал. Подходя к двери, я наступил на что-то мягкое. Черт его знает, что оно было такое — слишком темно. Я даже не заметил битого стекла, пока не прошелся по нему. Несколько осколков я раздавил, другие отшвырнул ногой в сторону. Они со звоном стремительно неслись по бетону, прорезая тишину ночи. Залаяла собака, но это было где-то далеко, и голос был слишком груб для Генри.

Проходя по всему этому мусору, я понял, что здесь, должно быть, кто-то уронил тарелку, и те мягкие штуки, вероятно, были кусками какой-то еды.

Затем подошел к стеклянной двери, вернее, к алюминиевой раме без стекла.

Распахнув ее настежь, прижался к ней спиной и попробовал деревянную дверь. Всякие бывают люди. Иногда не запираются. Впрочем, ручка не поворачивалась. На вид дверь была прочная, и в ней наверняка был врезной замок, так что я решил не терять времени.