Несмотря на пацифистские убеждения, Тим вскоре осознал, что с незаконным отстрелом животных и присутствием браконьеров в парке мириться нельзя, и с готовностью участвовал в патрулировании. Когда в лагерь прибыла партия студентов, Тим решил продолжить свое путешествие. В конечном итоге он провел около шести лет в Африке и добровольно работал в миссионерской больнице в Либерии целых полтора года. Мне кажется, что любой человек, кому придется встретиться с Тимом Уайтом, убедится в его добродушии и беззаветной преданности своим убеждениям. В Карисоке никогда не забудут, как он полностью отдавал себя любому делу.
Когда я получила письмо от Рика Эллиота из Англии с просьбой дать ему возможность поработать в лагере, я обратила внимание на то, как скромно он обращался со словами «я» и «меня». У меня сложилось впечатление, что я имею дело с человеком, который решил внести свой вклад в общее дело, а не пытался воспользоваться Карисоке лишь для достижения собственных целей. Десять месяцев, проведенных с Риком в лагере, показали, что дело обстояло именно так. Хотя биографии Рика и Тима отличались друг от друга, деды обоих были плотниками, и каждый из них любил строить дома и возиться с оборудованием. Рика увлекала ветеринария, и его помощь была особенно полезной при вскрытии погибших горилл, а также в паразитологических исследованиях. Его отъезд из Карисоке был для нас невосполнимой потерей.
Через полтора года после отъезда Рика паразитологией занялся другой англичанин, Иэн Редмонд. Он с удовольствием проводил время за микроскопом в поисках новых видов нематод и ленточных червей, паразитирующих на гориллах. Это был настоящий фанатик в работе, и его энтузиазм заразил африканцев, которые, как и я, благоговели перед его усердием и сотнями пузырьков, бутылочек и пластиковых мешочков с пробами. Любопытство Иэна распространялось на всех животных в лесу — от слонов до лягушек. Вскоре Карисоке стал походить на зоологический музей — он собрал огромное количество анатомических экспонатов самых разнообразных животных, птиц и насекомых и разобрал их по категориям. Я избегала лишний раз заходить в его домик, ибо не знала, что он успел добавить к своей пахучей коллекции.
Африканцы просто обожали Иэна Редмонда. Он любил в конце рабочего дня присесть у их костра, чтобы вместе отужинать кукурузой, фасолью, картошкой и прочими овощами. Ни один из европейцев не чувствовал себя так свободно в лесу, как Иэн. Ему ничего не стоило проводить целые дни в антибраконьерском патрулировании или в подсчете горилл. В день он легко проходил километров пятнадцать и, если ночь его застала вдали от лагеря, проводил ее под большой хагенией, расположившись на мху и прикрывшись пончо. Африканцы, сопровождавшие Иэна в таких походах, никогда не жаловались, зараженные его энтузиазмом. Он часто ходил в шортах, не опасаясь даже зарослей крапивы. Однажды, когда в особенно холодный день он собрался в дорогу в шортах и свитере, я спросила его, что он хочет этим доказать. Он ответил нерешительно, как будто смутившись: «Дайан, когда ходишь в шортах по лесу, ощущение окружающей природы обостряется. Ты чувствуешь разницу между мягкой травой в седловине, болотной растительностью лугов и скудной порослью в альпийской зоне». Он запнулся, не найдя подходящих слов, чтобы описать свои впечатления, и зарделся, наверное кляня себя за откровенность.
Иэна не смущали расстояния, когда требовалось встречаться с гориллами или уничтожать ловушки. Незадолго до своего возвращения в лоно семьи в Англию следопыт доложил нам об окраинной группе горилл, замеченной на противоположном склоне горы Високе. Без каких-либо проволочек Иэн со следопытом отправился к нему на следующее утро. Местность там сильно изрезана отрогами и ущельями и облюбована браконьерами для установки ловушек. Окраинная группа, на поиски которой отправился Иэн, решила обойти отроги и спустилась с горы в соседнюю седловину.
Иэн и следопыт преодолели за день огромное расстояние. Они терпеливо шли по следу горилл и наткнулись на три только что поставленные ловушки для дукеров. Когда они принялись ломать бамбуковые шесты и снимать проволочные петли, примерно с пятидесятиметрового расстояния до них донесся стук топора. Иэн со следопытом спрятались за небольшим холмом и стали ждать, когда браконьеры удалятся и можно будет спокойно уничтожить новые ловушки. Когда шум утих, Иэн собрался было встать во весь рост и посмотреть, куда двинулись браконьеры, как в нескольких метрах от него замаячили кончики трех копий. До этого момента ни браконьеры, ни Иэн со следопытом не знали о местонахождении друг друга. Оказалось, что браконьеры решили взобраться именно на тот холм, за которым прятались Иэн со своим спутником.
Иэн медленно выпрямился, показывая, что он безоружен. Несмотря на это, неожиданное появление базунгу («европейца») испугало браконьеров, и двое из них бросились наутек. Третий же, выронив на землю свою пангу и не сводя глаз с Иэна, обеими руками занес копье, целясь прямо в сердце Иэна. Иэн инстинктивно прикрыл грудь левой рукой и присел на корточки. Вся сила удара пришлась на кисть левой руки, и это, несомненно, спасло ему жизнь. Когда до браконьера дошло, что он натворил, то, как сказал Иэн, он буквально «засверкал пятками».
Рана на кисти была серьезной, но сразу после перевязки Иэн со следопытом приступили к уничтожению свежих ловушек. И только выполнив свой долг, он решил вернуться в лагерь и оттуда спустился в Рухенгери, где лег в больницу. Кисть в конце концов зажила, но он уже не мог ею владеть, как прежде.
Тим Уайт, Рик Эллиот и Иэн Редмонд были на несколько голов выше всех стажеров, побывавших в Карисоке, и в своей работе руководствовались не личными интересами, а беззаветно отдавали себя делу изучения горилл в области Вирунга и активного сохранения природы. Я их запомнила за особый вклад в становление Исследовательского центра Карисоке, для моих африканцев они стали лучшими друзьями.
Лагерь, конечно, никогда не смог бы функционировать без преданных африканских помощников, пришедших в Карисоке в надежде, что этот удаленный уголок станет очагом борьбы за сохранение природы и превратится в научный центр. Нас объединяла общая цель — будущее животного мира в горах Вирунга. Эта цель на протяжении всех лет оставалась столь же ясной и четкой, как и в начале, в 1967 году, когда были установлены первые две палатки. В расширении нашей деятельности нам помогали африканцы из всех слоев населения, включая Полина Нкубили, Мутаруткву и многих других заирцев и руандийцев, участвовавших в антибраконьерском патрулировании. Такие люди, как Тим, Рик и Иэн, свято верили, что их работа не нуждается в афишировании и восхвалении. Они получали удовлетворение от того, что делали. Моим настоящим домом всегда будет лес, а они навечно останутся лучшими друзьями. Сообща нам удалось воплотить мечту об Исследовательском центре Карисоке в реальность.
Наши самые большие празднества приходились на рождественский период, когда все деревья вокруг лагеря украшались свечами, гирляндами из фольги и воздушной кукурузы и прочими самодельными украшениями. Под «елкой» в моем домике высилась горка завернутых в красочную бумагу подарков, купленных во время поездок для моих сотрудников и их семей. На наши рождественские праздники приходило не меньше полусотни руандийцев и заирцев со своими женами и детьми, наряженными в лучшие одеяния. Целый день мы ели, пили и распевали песни на киньяруанда, французском и английском, иногда под аккомпанемент рева детворы, не привыкшей к такому бурному веселью.
На третье Рождество в Карисоке, когда я разливала сладкие напитки детям, меня вдруг попросили сесть на место. Мукера, старший дровосек, а также талантливейший барабанщик и танцор, вытащил из угла гостиной большой барабан и начал первый из ставших впоследствии ритуалом на рождественских праздниках спектакль, составленный из импровизированных песен и танцев. Каждый из сотрудников сочинил свою песню и придумал танец, в которых были отражены события за истекший год. Пока мужчины пели, танцевали и отбивали на барабане свое музыкальное сочинение, я наслаждалась их творчеством. Позже я начала записывать их пение и музыку на пленку. Эти записи относятся к наиболее дорогим воспоминаниям о Руанде и Карисоке.