Когда Титу исполнилось два года, его мать Флосси возобновила приставания к Дядюшке Берту. Он продолжал игнорировать старую самку даже тогда, когда другие самки в группе перестали отвечать ему взаимностью. В этот период, в августе 1976 года, Симба, которой было уже восемь лет и восемь месяцев, стала проявлять признаки регулярной месячной восприимчивости. Но Дядюшка Берт по-прежнему игнорировал осиротевшую самку, оказавшуюся на его попечении, как объект любовных утех. Тогда молодая самка обратила свои взоры на четырнадцатилетнего Диджита, который вот-вот должен был стать половозрелым. Диджит с большим энтузиазмом откликнулся на приставания Симбы, и в нем как будто снова возродился интерес к жизни.
Вступление Симбы в менструальный цикл сразу же сказалось на поведении большинства членов группы 4, особенно Битсми, который исподтишка стал залезать на Коле, Августу и Тита. Но ни ему, ни Тигру не было позволено покрывать Симбу, когда у нее была менструация. В эти дни Диджит становился на защиту своих прав по отношению к Симбе, оставаясь рядом с ней и не подпуская Тигра или Битсми. Оба молодых самца часто пытались обратить на себя ее внимание, затевая при ней потасовку, но при этом не спускали глаз с Диджита. Коле, которой к концу 1976 года было пять с половиной лет, была весьма заинтригована изменениями, происшедшими в социальном положении ее партнерши по играм Симбы; расположившись поодаль, она с интересом следила за странным поведением своих сородичей и иногда сама пыталась привлечь к себе внимание Тигра или Битсми.
В те дни, когда Симба была восприимчива в половом отношении, Флосси приставала к равнодушному Дядюшке Берту и даже к Мачо, которая вместе с Квели хорошо вписалась в социальную канву группы 4. Восемнадцатимесячный Квели был единственным членом группы, на кого достижение Симбой половой зрелости не оказало ни малейшего воздействия. Из Квели вырос довольно независимый подросток, чьи действия будили в отце откровенную нежность к нему.
Однажды, когда Симба находилась в центре всеобщего внимания, Квели отошел в сторону покормиться рядом с Дядюшкой Бертом. Тот прервал свое занятие, чтобы помочиться. Зачарованный Квели сложил ладони в пригоршню под струю и пытался перехватить ее. С комически раздраженным выражением лица Дядюшка Берт шлепнул сына по башке, как назойливую букашку. Квели неохотно отскочил на несколько метров, присел с угрюмой миной на лице и продолжал смотреть, не сводя глаз с отца. Затем вожак ловко перехватил руками два вышедших из него яблока до того, как они упали на землю, и принялся пожирать их, причмокивая губами от удовольствия. Юного Квели эта сцена зачаровала еще больше, нежели происходящие поблизости оживленные половые игры. (Копрофагия — поедание экскрементов — позволяет лучше усваивать питательные вещества, присутствующие в растительной массе.)
В те дни, когда Симба была невосприимчива в половом отношении, Диджит всегда находился на краю группы, где занимал сторожевую позицию. Тигр и Битсми, как правило, были на противоположной стороне и, резво гоняясь друг за другом и устраивая потасовки, вытаптывали лесную растительность.
Выйдя на контакт с группой 4 в один ужасный холодный и дождливый день, я с трудом удержалась от соблазна подойти к Диджиту, съежившемуся под ливнем метрах в десяти от остальных животных. Он уже давно перестал проявлять интерес к наблюдателям, и я не хотела посягать на его растущую независимость. Оставив его в гордом одиночестве, я расположилась в нескольких метрах от группы сгорбившихся горилл, едва различимых в густом тумане. Через несколько минут я почувствовала руку на плече. Я оглянулась и увидела теплые добрые карие глаза Диджита. Он постоял, задумчиво глядя на меня, похлопал меня по голове и плюхнулся рядом на землю. Я склонила голову на колени Диджита и оказалась в положении, давшем мне желанное тепло и идеальную возможность рассмотреть давнюю рану на шее. Затянувшаяся рана больше не гноилась, но оставила после себя глубокий шрам с ответвлениями, расходящимися по всей шее.
Медленными движениями я вытащила фотоаппарат, чтобы снять шрам. Слишком близкое расстояние не позволило навести его на фокус. Прошло около получаса, и дождь наконец притих; Диджит без предупреждения откинул голову назад и широко зевнул. Я мгновенно нажала на спуск. На снимке добрейший Диджит выглядел как чудище Кинг-Конг, из-за того что в зевке обнажились его внушительные клыки.
Прошло немного времени, и клыки Диджита предстали в совершенно ином свете. В декабре 1976 года мы со следопытом Немейе провели пять часов под проливным дождем в поисках группы 4 в западной части седловины, ставшей теперь неотъемлемой частью ее территории. Поскольку до лагеря надо было идти еще несколько часов, мы решили бросить поиск и пошли назад по широкой открытой тропе, восемь лет назад названной Тропой скота.
Немейе шел метрах в трех впереди меня, когда завеса тумана чуть разошлась и перед моим взором предстали сгорбленные спины членов группы 4, прижавшихся друг к другу под дождем у подножия горы Високе на высоте около 35 метров слева над тропой. Я решила, что не стоит выходить на контакт с группой в такой поздний час и в такую погоду. Я пустилась вслед за Немейе, как вдруг из густых зарослей справа от тропы выбежал Диджит и оказался лицом к лицу с моим следопытом. Оба застыли в ужасе. Диджит встал на ноги, издал два ужасных вопля, обнажив клыки, и от него исходил тошнотворный запах страха. Казалось, молодой самец не знал, бежать ему наутек или нападать. Меня он еще не заметил. Ринувшись вперед, я обогнала Немейе. Узнав меня, Диджит тут же опустился на четвереньки и кинулся в сторону группы, которую Дядюшка Берт уже погнал к склону Високе, подальше от опасности. Как только Диджит перестал кричать, сбитая с толку группа остановилась, и нервное напряжение спало, когда гориллы выяснили причину беспокойства Диджита. Этот злополучный инцидент наглядно показал важность бокового охранения для обеспечения безопасности группы.
За несколько лет Диджит и Дядюшка Берт сплотились в хорошо слаженную пару защитников и могли полностью положиться друг на друга при улаживании внутренних споров или перед угрозой со стороны посторонних групп. Нельзя сказать, что их отношения были столь же интимными, как между Дядюшкой Бертом и Тигром, однако их с уверенностью можно назвать гармоничными, потому что обоих в одинаковой мере заботила сплоченность и безопасность группы.
Взаимная поддержка самцов особенно проявилась, когда группа 4 вышла в седловину, которую так и не удалось полностью очистить от браконьеров. Однажды в начале 1977 года я собиралась выйти на встречу с группой 4 далеко на западе от Високе, когда до меня вдруг донеслись тревожные крики Дядюшки Берта. Предчувствуя недоброе, я ринулась на эти крики и увидела, что гориллы преспокойно устроились на дневной отдых. Только Дядюшка Берт, выпрямив спину, сидел в напряжении с тревожным выражением лица.
Прошло около пятнадцати минут. Серебристоспинный вожак по-прежнему сидел в застывшей позе с выражением страха на лице. Вдруг пара воронов, каркающих по соседству, взлетела и, описав круг над группой, спикировала прямо на голову Дядюшки Берта. Бум! Он съежился и прикрыл голову руками. Почти целый час вороны издевались над величественным вожаком, на которого никто из его семейства не обращал ни малейшего внимания. Мне стало как-то неловко за моего благородного друга.
Как только вороны угомонились и улетели прочь, Дядюшка Берт с достоинством повел свою группу на кормежку. Думая, что все гориллы ушли, я медленно поднялась и стала смотреть, в каком направлении они последовали, чтобы на следующий день выйти на контакт с ними. Вдруг в соседних зарослях раздался шорох, и на меня уставилось прекрасное доверчивое лицо Мачо. Она отстала от группы, чтобы подойти ко мне. Увидев необыкновенную доброту, спокойствие и доверие в глазах Мачо, я была до глубины души потрясена нашей близостью и никогда не забуду этого трогательного момента.