— Нога-то побаливает?

— Порядок, — сказал Сергей и притопнул. — На танцы с невестой хожу.

— Осторожней надо. А управлять машиной не тяжело?

— Что вы! Это не лесовоз.

— Смотри мне, герой.

— Смотрю, Анна Андреевна…

Сергей улыбался, приплясывая, но Алешка-то был уверен, что ему сейчас не особенно весело. «Недаром и докторша так допытывается… — промелькнуло в мыслях у Алешки. — А все-таки он молодец, настоящий парень, если не жалуется, не показывает виду, что больно…»

Главная площадь в Озерках была скорее обычным перекрестком, нежели площадью. Только бездействующий фонтан да высокая цветочная клумба отличали ее от других перекрестков.

Слева, за глухим зеленым забором, гомонил бойкий — по осеннему времени — колхозный базарчик; подводы с картошкой, капустой, мелкими яблоками теснились у его ворот. Справа, напротив базара, желтело свежей охрой самое нарядное здание в Озерках — ресторан «Отдых»; он еще был закрыт, безмолвен и похож на спящего гуляку, кутившего вчера до поздней ночи. Вплотную к ресторану примыкал районный универмаг, разместившийся в старинных купеческих лабазах. Так толсты, так могучи были его кирпичные стены на высоком фундаменте, что и летом несло от них сырым холодом, словно из погреба; в полукруглых окнах с пузатыми древними колонками нелепо и странно выглядели новенькие телевизоры, пылесосы и тускло мерцавшие алюминием, нацеленные прямо в прохожих ружья для подводной охоты.

Наискосок от универмага стояла дощатая будка автобусной станции, сплошь заклеенная линючими афишами. На мешках, на фанерных чемоданах, а то и просто на земле сидели вокруг будки пассажиры, ожидая машин. Кассирша с кожаной сумкой, похожей на охотничий ягдташ, продавала загодя длинные полоски билетов.

А с четвертой стороны не было ни домов, ни магазинов, ни заборов — там поднимался заросший лопухами, крапивой и молодыми осинками склон холма; наверху в куще пониклых рябин едва проглядывала беленькая церковь под голубой, в звездах, железной кровлей, и, туда, наверх, с натужным воем, с лязгом, в клубах дыма ползли по разбитому, разъезженному шоссе лесовозы. После дождей склон холма стал почти неприступным; распаханные колесами обочины, содранный дерн, изломанные доски и сучья, торчавшие из грязи, молчаливо показывали, каких трудов стоил шоферам этот подъем…

Пожалуй, только шумом своим мог поспорить перекресток с иной большой площадью. Из дверей универмага доносились песни и арии — продавцы весь день крутили заманчивые пластинки; ругались и кричали возчики, въезжая в бурлящие базарные ворота; на будке автобусной станции, содрогаясь, треща, бубнил серебряный колокол громкоговорителя, но весь этот гам, крики и грохот перекрывались ревом лесовозов, буксующих на склоне холма…

Сергей поставил «Волгу» за углом ресторана, выключил зажигание.

— С прибытием, граждане. Вера, ты здесь долго пробудешь?

— Только покупки сделаю. Помогли бы, дядя Серега, выбрать для Пашки форму…

— Ладно. Только по-быстрому. А то опоздаю за своим начальством заехать.

— Обратно не подвезете?

— В обеденный перерыв, раньше не смогу.

— Мы подождем. И как раз мальчиков проводим.

— Пошли с нами, мужики, — сказал Сергей. — До автобуса еще часа полтора.

Все вместе они вылезли из машины, закрыли ее и по щербатым кирпичным ступеням сквозь оглушительный водопад музыки поднялись в универмаг.

Степе, вероятно, еще не доводилось бывать в таких удивительных магазинах. А если он и бывал, то очень давно — еще в том возрасте, когда не понимаешь, что за ценности разложены перед тобою.

Сейчас — другое дело.

Степа с Машенькой прошли по первому этажу, где продавались вещи для взрослых. Тут просто разбегались глаза:

на стенах внушительно сияли цинковые, как бы в морозном инее, поместительные корыта; в любое из этих корыт можно было сесть вдвоем с Машенькой и поплыть куда хочешь по речке Лузе; вдоль стен неколебимо стояли чугунные кровати с таким количеством блестящих шишек и шариков, что их хватило бы для украшения большой новогодней елки;

над кроватями колыхались ковры, и чего-чего только не было на этих коврах: гирлянды роз, толстых и плотных, как кочаны капусты; рогатые олени, бегущие мимо дворцов с черепичными башенками; черные зловещие коты с такими пышными бантами, словно эти банты сделаны не из ленточек, а из махровых цветных полотенец;

на отдельной тумбочке красовался телевизор, почти весь белый, чистейший, даже экран его напоминал забеленное больничное окно, а сверху на телевизоре высились, как две бетонные трубы, серые в пятнах валенки.

Но, кроме этих богатств, если приглядеться, в полумраке углов можно было заметить целые аллели, целые россыпи товаров: зеркала и топоры, самовары и мышеловки, хрустальные вазы и утюги, патефонные пластинки и метлы…

А когда Степа и Машенька поднялись на второй этаж, они поняли, что внизу была только присказка.

Сказка начиналась именно здесь, где продавали вещи для детей.

Принцесса Вера, королевич Сергей и старший брат Алешка начали перебирать груду серых брюк и серых тужурок, лежавших на прилавке. Как жаль, что бывший кочевник Пашка не видел этой груды и не знал, какой костюм суждено ему носить!

Впрочем, Машенька и Степа недолго рассматривали костюмы. Рядом был другой прилавок, с игрушками, и вот там-то можно было простоять, не сходя с места, вплоть до закрытия магазина… Пухлощекие Негры и танцующие Балерины отвесили им поклон, затрубили висевшие на гвоздиках расписные Трубы, зафырчали Грузовики, улетающий Спутник прозвенел свою короткую песенку «Бип-бип!», разноцветные Шары надулись от гордости, сознавая все великолепие свое… Ошеломленный Степа не знал, на кого обратить внимание. А Машенька моментально выбрала себе подругу — разумеется, тоже самую красивую и замечательную, маленькую Снегурку.

Снегурка вся была как будто из снега и сахара — снежно-сахарным блеском отливала ее шубка, рукавички, шапочка… Степе нестерпимо захотелось ее лизнуть. Не может она быть не сладкой! На груди у Снегурки болталась табличка с таинственной надписью: «Кукла синтетич. 2 руб.» — и это еще сильней разжигало Степино любопытство.

Они с Машенькой простояли до той поры, пока не появились за их спинами Вера, Сергей и Алешка.

— Пойдем, у тебя дома свои куклы есть! — сказала принцесса Вера, подталкивая Машеньку.

Принцесса Вера не поняла, что таких Снегурок дома нету. Принцесса Вера не увидела, каким снежно-сахарным блеском отливают Снегуркина шуба, рукавички и шапочка. Принцесса Вера не была самой чуткой…

А вот королевич Сергей сжалился.

— Ладно, — сказал он, вытаскивая из кармана деньги. — Попробуем. Это мне на папиросы… Это вам, мужики, на автобусный билет. Что тут остается, ну-ка… Ага. Давайте нам синтетическую куклу за два рубля!

И Машенька получила Снегурку. Всю дорогу, пока они спускались с верхнего этажа, пока выходили из дверей магазина, Степа придумывал, как бы уговорить Машеньку попробовать Снегурку на вкус. Она определенно сладкая, наверно, вроде мороженого!

Машенька сошла со ступенек, Степа догнал ее, протянул руку, хотел заговорить — и тогда сзади раздался этот режущий уши крик, надвинулось темное, — и Степу сильным толчком отшвырнуло в сторону.

В дверях магазина Алешка задержался, пропуская вперед Веру и Сергея. После сырых и сумрачных лабазных помещений особенно ярким показался ему солнечный свет на улице, белесое небо, ржавая листва тополей, растущих у шоссе.

С холма медленно сползал груженый лесовоз. Алешка не обратил внимания, что лесовоз ползет задом наперед, что не слышно ревущего мотора. Когда Алешка все сообразил, было уже поздно.

Лесовоз поравнялся с магазином; на грязной дороге колеса занесло. Громада бревен повернулась, наклонилась; лесовоз неудержимо заскользил в кювет. Торцы бревен все быстрей приближались к стене магазина, а там, между бревнами и стеной, ничего не видя, стояли Степа и Машенька.