Баррас ценил интеллект и образованность Талейрана, «его политический и дипломатический опыт. Баррас знал и то, что Талейран боится реставрации монархии. Иными словами, в создавшейся обстановке это был нужный лидеру Директории человек»[152].

В этой ситуации, по мнению Ю. В. Борисова, «настойчивые усилия мадам де Сталь создавали лишь яркий, шумный, но второстепенный фон, на котором и разыгрывался настоящий политический спектакль»[153].

С подобным утверждением согласиться трудно. На самом деле Жермена де Сталь вновь здорово помогла Талейрану, а ей, в свою очередь, помогал Бенжамен Констан. Каждое утро все трое собирались вместе и разрабатывали планы «атаки» на Барраса.

Но для начала Талейран написал ей:

Моя дорогая, у меня осталось лишь 25 луидоров. Если вы не найдете средство создать для меня подходящее место, у меня разорвется мозг. Постарайтесь. Если вы меня любите, посмотрите, что можно сделать[154].

И Жермена бросилась искать «подходящее место» для человека, которого она совсем недавно любила. В свою очередь, она написала Полю Баррасу:

Друг мой, я могу рассчитывать только на вас в этом мире. Без вас мы пропали, совсем пропали. Знаете, что он мне сказал? Я его оставила: возможно, его уже и нет в живых. Он мне сказал, что утопится в Сене, если вы не назначите его министром иностранных дел. У него в кармане осталось всего десять луидоров[155].

Мадам де Сталь обрушила на Барраса потоки слов, она приходила к нему восемь раз. И, в конце концов, Баррас, и сам понимавший, «что Талейран может пригодиться и что у них подходящей замены нет, ускорил решение и в самом деле поставил в Директории вопрос о назначении Талейрана. После прений три голоса оказались за назначение, два — против»[156].

По сути, лишь Лазар Карно при голосовании «проявил к Талейрану живое отвращение»[157].

Он сказал:

— У этого человека нет принципов, он их меняет, как белье.

Фраза эта переходит из книги в книгу, но она абсурдна по форме: если у человека чего-то нет, то он и не может это менять. С другой стороны, фраза эта неверна и по смыслу: «Талейран всегда был верен принципам 1789 года и “Декларации прав человека”. Что же касается белья, то он его менял чаще, чем Карно и Рёбелль вместе взятые»[158].

Против был и Рёбелль, но покровителем Талейрана, как и следовало ожидать, выступил Поль Баррас, и это решило вопрос.

Безусловно, решающую роль в назначении Талейрана сыграл Баррас, но Жермена де Сталь «подготовила почву»[159].

И пусть Ю. В. Борисов стоит на своем, утверждая, что «эта версия далека от действительности» и что «иные, несравненно более глубокие причины лежали в основе той министерской “чехарды”, которая имела место в июле 1797 года»[160]. На самом деле, именно Жермена стала главным «двигателем» возвращения Талейрана во Францию, равно как без ее энтузиазма не было бы, скорее всего, его назначения на пост министра. Во всяком случае, знаменитый министр полиции Жозеф Фуше (а этот человек знал всё и про всех) написал в своих «Мемуарах», что Талейран «был введен в министерство иностранных дел любящей интриги дочерью Неккера»[161].

Когда Бенжамен Констан вбежал к Талейрану с известием о назначении, тот едва ли не впервые в жизни лишился дара речи. Он бросился ему на шею, повторяя одни и те же слова:

— Место за нами! Нужно себе составить на нем громадное состояние… Громадное состояние… Громадное состояние…

Теперь Талейран наконец-то получил место, с которого можно было начинать восхождение по ступеням власти. Уже 19 июля 1797 года он обосновался в шикарном особняке Галлифе[162]. Это была штаб-квартира министерства иностранных дел на улице дю Бак, дом 471 (ныне это дом 73 по улице Гренелль).

У Луи Бастида читаем: «Мы не можем сказать, каково было участие Талейрана в секретных интригах, потрясавших Францию перед 18 и 19 Фруктидора (4 и 5 сентября 1797 года); но правильным было бы признать, что в эту эпоху его поведение в качестве министра соответствовало поведению ярого республиканца»[163].

«При этом он не прекращал поддерживать активную переписку с генералом Бонапартом»[164].

Тот в это время громил австрийцев в Италии, и Талейран одним из первых «предугадал Бонапарта и понял, что это не просто победоносный рубака, а что-то гораздо более сложное и сильное» [165].

Сразу после своего назначения Талейран написал Наполеону:

Имею честь объявить вам, генерал, что Директория назначила меня министром иностранных дел. Опасаясь функций, важность которых я понимаю, и хотел бы быть уверен в том, что вяшд слава принесет дополнительные средства и облегчит ведение переговоров. Одно имя Бонапарта является тем, что может устранить любые затруднения [166].

На это Наполеон 5 августа 1797 года ответил так:

Выбор, сделанный правительством относительно вашего назначения министром иностранных дел, делает честь его рассудительности. Он доказывает наличие у вас больших талантов, осознания гражданского долга и полного отсутствия заблуждений, которые обесчестили Революцию. Мне льстит тот факт, что я нахожусь в регулярной переписке с вами[167].

А 26 июля того же года Наполеон писал Талейрану из Милана:

Гражданин, именно для таких людей, как вы, для того, чтобы заслужить их одобрение, завоеватель пытается совершать военные подвиги. Александр, возможно, не имел бы успеха, если бы не хотел вдохновить афинян, а афиняне для всех остальных были людьми, принадлежащими к элите общества, как вы, например.

Я слишком хорошо изучил историю революции, и я понимаю, она вам обязана; жертвы, на которые вы пошли ради нее, заслуживают вознаграждения; и вам не пришлось бы ждать его, если бы я находился у власти.

Вы просите у меня моей дружбы, она ваша со всем моим уважением; со своей стороны, я настойчиво прошу ваших советов, и я буду следовать им, уверяю вас.

Вина революции состоит в том, что она много что разрушила, но ничего не построила, все это еще предстоит сделать.

Вы совершенно правы, лучше свобода, стоящая на прочно связанном пучке, чем на отдельных прутьях.

Кто закончит революцию — это проблема, которая пока является секретом, и разрешат ее разум и необходимость: и это произойдет очень скоро, если дракон со многими головами не отразит дракона со многими хвостами.

Мне всегда будет приятно читать ваши письма, а особенно — извлекать из них пользу[168].

При этом Наполеон продолжал одерживать одну победу за другой. В конечном итоге австрийцы прекратили сопротивление, и в ночь с 17 на 18 октября 1797 года в замке Пассериано был подписан мирный договор между Францией и Австрией, вошедший в историю под названием договора в Кампо-Формио.