Об Африке и ее обитателях для нужд нашего повествования сказанного довольно.

XX. Разделив Нумидийское царство, послы покинули Африку. Югурта увидел, что, вопреки тайным страхам, получил даже награду за преступление, и окончательно убедился, что друзья под Нуманцией говорили правду: в Риме действительно все продажно. Вдобавок и обещания тех, кого он только что подкупил обильными дарами, не давали ему покоя, и он устремил свои помыслы к царству Адгербала. Сам он был горяч и воинствен, а тот, на кого он нацеливался, тих и миролюбив, нрава кроткого, беззащитный, более опасливый, нежели опасный. И вот внезапно вторгается он134 во владения Адгербала с большим отрядом, захватывает много пленных, скота и прочей добычи, жжет дома, разоряет конницею обширные пространства, а потом со всем войском возвращается к себе, ожидая, что возмущенный Адгербал отомстит за обиду вооруженною рукой и это послужит поводом к войне. Но тот ощущал неравенство в силах и больше полагался на дружбу римского народа, чем на своих нумидийцев, а потому отправил к Югурте послов с жалобою на обиду. В ответ они не услышали ничего, кроме оскорблений, и все же Адгербал решился терпеть до последней крайности, лишь бы не браться за оружие: ведь первая его попытка окончилась так плачевно. Но это лишь пуще разожгло алчность Югурты, который в душе уже захватил все Адгербалово царство. И уже не как прежде, не с разбойничьим отрядом, но с большой, хорошо подготовленной армией начал он войну и открыто стал домогаться владычества надо всею Нумидией. Где бы он ни появлялся, всюду опустошал города и поля, угонял добычу, множил отвагу в своих и ужас в неприятеле.

XXI. Теперь Адгербал понял, что не остается ничего иного, как либо покинуть свое царство, либо защищать его с оружием в руках, и, волей-неволей собрав войско, он выступил навстречу Югурте. Противники сошлись и остановились невдалеке от моря, подле города Цирты,135 и так как день был на исходе, битва не завязалась. Но под конец ночи, в предутренних сумерках, воины Югурты по условленному знаку врываются в лагерь Адгербала и обращают в беспорядочное бегство врагов, полусонных, наполовину безоружных. Адгербал с немногими всадниками укрылся в Цирте, и если бы не множество италийцев,136 которые со стен отразили неприятельский натиск, борьба между двумя царями была бы начата и завершена в один день. Югурта осадил город, придвинув к нему штурмовые навесы, башни и всевозможные машины и изо всех сил спеша предупредить и опередить послов Адгербала, которых тот, как он узнал, отправил в Рим еще до битвы.

Получив весть о войне, сенат отряжает в Африку трех молодых людей с наказом встретиться с обоими противниками и от имели римского сената и народа внушить им, дабы они положили оружие и решили свои спор не силою, но в согласии с правом — лишь это одно достойно и Рима и их самих.

ХХII. Послы выехали с тем большею поспешностью, что, пока они собирались в дорогу, в Риме заговорили и о сражении, и об осаде Цирты; впрочем, ожесточения в этой молве еще не было. Выслушав послов, Югурта ответил, что нет для него ничего выше и дороже, нежели воля сената. С молодых лет печется он о том, чтобы снискать благосклонность лучших. Не коварство, но доблесть доставила ему расположение великого Публия Сципиона, и по той же причине, а не по бездетности усыновил его царь Миципса. Но столько раз доказавши честность свою и отвагу, он отнюдь не расположен терпеть несправедливость. Адгербал тайно покушался на его жизнь. Проведав об этом, он, Югурта, помешал преступлению совершиться. Римский народ поступит и несправедливо, и неверно, если не даст ему воспользоваться общим правом народов. Наконец вскоре он сам отправит в Рим посольство с подробным докладом. На том посланцы сената и расстались с Югуртой; возможности переговорить с Адгербалом им не представилось.

XXIII. Едва дождавшись, когда они отплывут из Африки, Югурта тут же окружает стены города валом и рвом, возводит башни и размещает в них сильные караулы: от мысли взять Цирту приступом принудила отказаться крепость ее позиции. Днем и ночью хлопотал он подле стен, действуя силою и хитростью — обороняющихся то соблазнял наградами, то запугивал, своим внушал все больше отваги, коротко говоря, не упускал из виду ничего.

Адгербалу стало ясно, что положение его отчаянное — враг неумолим, подмоги ждать не от кого, за нуждою во всем самом необходимом борьба долго протянуться не сможет, — и потому, выбрав среди тех, кто бежал в Цирту с ним вместе, двоих, самых проворных, он, взывая к состраданию этих людей и не щадя обещаний, уговорил их ночью пробраться через вражеские укрепления к морю, чтобы плыть в Рим.

XXIV. В короткий срок нумидийцы исполнили поручение царя. Письмо Адгербала было оглашено в сенате; вот его содержание:

«Не по своей вине все снова и снова прошу я вас о помощи, господа сенаторы, — к тому вынуждают меня насилия Югурты, который так страстно хочет меня уничтожить, что не держит в мыслях уже ни вас, ни бессмертных богов и больше всего на свете жаждет моей крови. Друг и союзник римского народа, я томлюсь в осаде уже пятый месяц. Ничто мне не в помощь — ни заслуги отца моего Миципсы, ни ваши постановления. От чего я страдаю сильнее — от меча или от голода, и сам не знаю.

Писать о Югурте подробнее не велит злая моя участь, ибо я уже убедился, как мало доверия внушают несчастные. Но я прекрасно понимаю, что не только на Адгербала он покушается, что нельзя домогаться разом и вашей дружбы, и моей державы. Которая из двух ему дороже, видно каждому. В самом деле, сперва он умертвил Гиемпсала, моего брата, потом изгнал из отеческих владений меня. Вы скажете, что эти бесчинства затрагивали меня одного, вас же не касались вовсе, — верно, но теперь-то он наложил руку на ваше царство, запер в осаде того, кого вы поставили властелином над нумидийцами! Во что ценит Югурта речи ваших послов, показывает опасность, которою он грозит мне. Что же еще, кроме вашей силы, способно на него подействовать? Можете не сомневаться, я предпочел бы, чтобы и эти мои слова, и прежние жалобы в сенате оказались пустыми, чтобы мои несчастья не служили подтверждением моей правоты!

Но коль скоро я для того и появился на свет, чтобы через меня открывались преступления Югурты, я молю избавить меня уже не от смерти и не от муки, а лишь от власти моего врага и от его надругательств. Нумидийским царством, которое принадлежит вам, распорядитесь, как сочтете нужным, меня же только вырвите из рук нечестивца — заклинаю вас величием Рима и верностью дружбе, если не совсем еще изгладился из вашей памяти мой дед Масинисса!»

XXV. Когда письмо было оглашено, послышались предложения отправить в Африку войско и подать Адгербалу немедленную помощь, а тем временем обдумать, как поступить с Югуртою, не подчинившимся сенатскому посольству. Но те же покровители царя приложили все усилия, чтобы такое постановление не состоялось, и, как в большинстве подобных случаев, общее благо подчинилось частной приязни. Тем не менее в Африку отряжаются знатные мужи, старше прежних летами и выше достоинством, и среди них — Марк Скавр, которого мы уже упоминали, в прошлом консул, а тогда первый в сенаторском списке.137 Уже через три дня они сели на корабль — чтобы утишить всеобщее негодование и уступая мольбам нумидийцев. Через короткое время они высадились в Утике138 и оттуда написали Югурте, что посланы к нему сенатом и чтобы он как можно скорее явился в Провинцию.

Проведав, что помешать его планам прибыли люди известные и, как он слышал, очень влиятельные в Риме, Югурта сперва разрывался между страхом и желанием: он боялся гнева сената, если не подчинится послам, но дух, ослепленный страстью, неудержимо тянуло к начатому преступлению. В конце концов злой умысел взял верх в алчном сердце, и, окружив Цирту, он употребляет все меры, чтобы ворваться в город, твердо надеясь найти либо прямой, либо обходный путь к победе, если силы врага будут рассредоточены. Но вышло по-иному, он не достигнул того, к чему стремился, не захватил Адгербала прежде, чем встретиться с послами, и, чтобы не раздражать дальнейшим промедлением Скавра, которого боялся всего больше, с немногими всадниками прибыл в Провинцию. От имени сената ему были сделаны самые грозные предупреждения за то, что он не снял осады, и, однако же, после долгих переговоров послы уехали ни с чем.