Ничтожные фрагменты, да и то сохранившиеся, как правило, в пересказе более поздних авторов, не дают возможности охарактеризовать манеру и своеобразные черты творчества старших анналистов по отдельности, но зато можно довольно четко определить общее направление старшей анналистики как историко-литературного жанра, главным образом, в плане его расхождений, его отличий от анналистики младшей.
Труды старших анналистов представляли собой (быть может, за исключением лишь «Начал» Катона) хроники, подвергшиеся некоторой литературной обработке. В них сравнительно добросовестно, в чисто внешней последовательности, излагались события, передавалась традиция, правда, без критической ее оценки, но и без сознательно вводимых «дополнений» и «улучшений». Общие черты и «установки» старших анналистов: романоцентризм, культивирование патриотических настроений, изложение истории как в летописях — «с самого начала», то есть ab urbe condita, и, наконец, интерпретация истории в сугубо политическом аспекте, с явным пристрастием к описанию военных и внешнеполитических событий. Именно эти общие черты и характеризуют старшую анналистику в целом как определенное идейное явление и как определенный историко-литературный жанр.
Что касается так называемой младшей анналистики, то этот, по существу, новый жанр или новое направление в римской историографии возникает примерно в эпоху Гракхов. Произведения младших анналистов до нас также не дошли, поэтому о каждом из них можно сказать весьма немногое, но какие-то общие особенности могут быть намечены и в данном случае.
Одним из первых представителей младшей анналистики считают обычно Луция Целия Антипатра. Его труд, видимо, уже отличался характерными для нового жанра особенностями. Он был построен не в форме летописи, но скорее исторической монографии, в частности изложение событий начиналось не ab urbe condita, но с описания Второй Пунической войны. Кроме того, автор отдавал весьма заметную дань увлечению риторикой, считая, что в историческом повествовании главное значение имеет сила воздействия, эффект, производимый на читателя.
Такими же особенностями отличалось творчество другого анналиста, жившего также во времена Гракхов — Семпрония Азеллиона. Его труд известен нам по небольшим извлечениям у компилятора Авла Геллия (II в. н. э.). Азеллион сознательно отказывался от летописного способа изложения. Он говорил: «Летопись не в состоянии побудить к более горячей защите отечества или остановить людей от дурных поступков». Рассказ о случившемся также еще не есть история, и не столь существенно рассказать о том, при каких консулах началась (или окончилась) та или иная война, кто получил триумф, сколь важно объяснить, по какой причине и с какой целью произошло описываемое событие. В этой установке автора нетрудно вскрыть довольно четко выраженный прагматический подход, что делает Азеллиона вероятным последователем его старшего современника — выдающегося греческого историка Полибия.
Наиболее известные представители младшей анналистики — Клавдий Квадригарий, Валерий Анциат, Лициний Макр, Корнелий Сизенна — жили во времена Суллы (80-70 гг. I в. до н. э.). В трудах некоторых из них наблюдаются попытки возрождения летописного жанра, но в остальном они отмечены всеми характерными чертами младшей анналистики, то есть для этих исторических трудов типичны большие риторические отступления, сознательное приукрашивание событий, а иногда и прямое их искажение, вычурность языка и т. п. Характерной чертой всей младшей анналистики можно считать проецирование современной авторам исторических трудов политической борьбы в далекое прошлое и освещение этого прошлого под углом зрения политических взаимоотношений современности.
Для младших анналистов история превращается в раздел риторики и в орудие политической борьбы. Они — и в этом их отличие от представителей старшей анналистики — не отказываются в интересах той или иной политической группировки от прямой фальсификации исторического материала (удвоение событий, перенесение позднейших событий в более раннюю эпоху, заимствование фактов и подробностей из греческой истории и т. п.). Младшая анналистика — на вид довольно стройное, завершенное построение, без пробелов и противоречий, а на самом деле — построение насквозь искусственное, где исторические факты тесно переплетаются с легендами и вымыслом и где рассказ о событиях излагается с точки зрения более поздних политических группировок и приукрашен многочисленными риторическими эффектами.
Явлением младшей анналистики завершается ранний период развития римской историографии. Из всего изложенного выше мы извлекли некоторую общую и сравнительную характеристику старшей и младшей анналистики. Можно ли говорить о каких-то общих чертах этих жанров, о каких-то особенностях или специфических признаках ранней римской историографии в целом?
Очевидно, это возможно. Более того, как мы убедимся ниже, многие характерные черты ранней римской историографии сохраняются и в более позднее время, в период ее зрелости и расцвета. Не стремясь к исчерпывающему перечислению, остановимся лишь на тех из них, которые можно считать наиболее общими и наиболее бесспорными.
Прежде всего нетрудно убедиться, что римские анналисты — и ранние и поздние — пишут всегда ради определенной практической цели: активного содействия благу общества, благу государства. Некое отвлеченное исследование исторической истины ради истины им вообще не может прийти в голову. Как таблицы понтификов служили практическим и повседневным интересам общины, а фамильные хроники — интересам рода, так и римские анналисты писали в интересах res publica, причем, разумеется, в меру своего собственного понимания этих интересов.
Другая не менее характерная черта ранней римской историографии в целом — ее романоцентристская и патриотическая установка. Рим был всегда не только в центре изложения, но, собственно говоря, все изложение ограничивалось рамками Рима (опять-таки, за исключением «Начал» Катона). В этом смысле римская историография делала шаг назад по сравнению с историографией эллинистической, ибо для последней — в лице ее наиболее видных представителей и, в частности, Полибия — уже может быть констатировано стремление к созданию универсальной, всемирной истории. Что касается открыто выражаемой, а часто и подчеркиваемой патриотической установки римских анналистов, то она закономерно вытекала из отмеченной выше практической цели, стоявшей перед каждым автором, — поставить свой труд на службу интересов res publica.
И, наконец, следует отметить, что римские анналисты, в значительной мере, принадлежали к высшему, то есть сенаторскому сословию. Этим и определялись их политические позиции и симпатии, а также наблюдаемое нами единство или, точнее говоря, «однонаправленность». Этих симпатий (за исключением, очевидно, Лициния Макра, который пытался — насколько мы можем об этом судить — внести в римскую историографию демократическую струю). Что касается объективности изложения исторического материала, то давно уже известно, что честолюбивая конкуренция отдельных знатных фамилий и была одной из основных причин извращения фактов. Так, например, Фабий Пиктор, принадлежавший к древнейшей gens Fabia, издавна враждовавшей с не менее древней gens Cornelia, несомненно, ярче оттенял деятельность рода Фабиев, в то время как подвиги Корнелиев (а следовательно, и представителей такой ветви этого рода, как Сципионы) отодвигал на задний план. Такой же сторонник сципионовой политики, как, скажем, Гай Фанний, несомненно, поступал наоборот. Этим путем и возникали самые различные варианты «улучшения» или, наоборот, «ухудшения» истории, в особенности при изображении событий раннего времени, для которого не существовало более надежных источников.
Таковы некоторые общие черты и особенности ранней римской историографии. Однако прежде чем перейти к римской историографии периода ее зрелости, представляется целесообразным определить некоторые принципиальные тенденции развития античной историографии вообще (а на ее фоне, в частности, и римской!).