— Сильно сомневаюсь. Впрочем, всё может случиться, — отмахнулся от него Гаврила Семёнович, продолжая разбирать ящик.

Витя снова отошёл к зеркалу и долго молчал, рассматривая шпагу.

— Гаврила Семёнович, знаете что? — наконец робко сказал он. — Продайте мне эту шпагу!

— Что-о? Да зачем она тебе понадобилась?

— Я заплачу. В рассрочку. В кино не буду ходить, накоплю. Продайте!

В голосе у Вити послышалась такая мольба, что Гаврила Семёнович засмеялся.

— Нельзя, Витя, — он покачал головой. — Шпага называется «холодное оружие», и носить её не разрешается.

— Да она же сломанная, тупая! Перочинный ножик — и то опасней… — горячо убеждал Витя.

— Нет, дружок. Знаю я вас, сорванцов. Начнёте баловаться, а мне отвечать придется. Ещё под суд попадёшь.

Витя сложил на груди руки:

— Гаврила Семёнович, честное слово, из дома не вынесу, вот честное пионерское! Не верите? Я вас никогда не обманывал!

Гаврила Семёнович серьёзно посмотрел на него.

— Верю тебе, Витя. Но не могу. Что твои родители скажут?

— Родители согласятся, я знаю! — обрадовался Витя, загораясь надеждой, — Вот увидите, что согласятся. Вот увидите!

Гаврила Семёнович несколько минут подумал. Потом сказал:

— Ну хорошо. Давай с тобой договоримся так: если ты обещаешь мне шпагу из дома не выносить, не баловаться и, самое главное, сегодня же принести от родителей расписку, что они разрешают, тогда я дарю её тебе.

— Ура! — завопил Витя, размахивая ножнами, но тут же спохватился: — Что вы, Гаврила Семёнович, такую драгоценную вещь… Нет, я заплачу, я накоплю…

— Дарю тебе, Витя, в знак нашей дружбы, — повторил Гаврила Семёнович. — Только, смотри, никогда не забывай надпись: «Береги честь», — и он похлопал Витю по плечу.

— Спасибо! Спасибо! Вот это подарочек! — бормотал Витя.

Он засунул шпагу в штанину и, придерживая её, забыв про всё на свете, даже не попрощавшись с Гаврилой Семёновичем и не взглянув на обиженную таким невниманием собачонку, выбежал из комнаты.

С художником Гаврилой Семёновичем Поповым и его женой Марьей Ивановной Витя познакомился так.

Однажды после школы — дело было ещё зимой — Витя с Шуркой Кривошиповым катались на лыжах. У реки собралось много мальчишек: сбили из снега трамплин и съезжали с горы вниз.

Витя только приготовился показать высший класс, воткнул палки в снег и вдруг услышал отчаянный крик.

По заснеженной реке бежала девочка, махала руками и звала:

— Пуделька, назад! Назад, Пуделька!

Перед ней скакала, волоча поводок, рыжая мохнатая собачонка. Она мчалась к полынье у моста, где ребятам было строго-настрого запрещено кататься. Над полыньей кружились вороны и курился пар: в этом месте завод спускал в реку горячую воду с отработанным мазутом.

Собачонка домчалась до ворон и, не удержавшись, с размаху полетела в полынью. Девочка завизжала что было сил.

Тогда Витя, не раздумывая, скатился с берега, развернулся и понёсся к мосту.

Собачонка хотела вылезти из полыньи, но подтаявший лёд обламывался под её лапами.

Витя крикнул:

— Кривошип, на помощь!

Шурка прыгал на одной ноге, надевая лыжу, мальчишки посыпались с берега.

Но Витя опередил всех. Сбросил лыжи, лёг на них животом и пополз к полынье.

Собачонка, увидев его, взвизгнула. На глазах у неё появились слёзы. Девочка замерла в ужасе.

Витя дополз на лыжах до края полыньи, протянул руки и через минуту вытащил дрожащую, чёрную от мазута Пудельку. От неё валил пар.

Что же было дальше?

Девочка так растерялась, так жалобно всхлипывала, повторяя: «Ой, что ж теперь делать! Пуделька замёрзнет…», — что Вите волей-неволей пришлось нести за ней мокрую собачонку.

Шурка Кривошип кричал:

— Да пустите сё, ногами скорей добежит! Витька, а лыжи?

Но Витя, забыв про лыжи, молча тащил свою ношу к дому, на который показывала девочка.

Она всю дорогу твердила:

— Ой, что ж теперь делать! Что теперь будет…

— Ничего не будет, — отрезал Витя. — Надо только её отмыть.

Что он сам был весь в мазуте, Витя сгоряча и не заметил.

Однако, когда им открыла дверь сердитая старуха и с торжеством закричала: «Так я и знала! Марья Ивановна, полюбуйтесь, что ваши дети с несчастной собакой сделали!» — Витя оробел тоже.

В переднюю выбежала нарядная темноволосая женщина и всплеснула руками.

— Что случилось. Милочка? Что случилось? — ахнула она.

— Ой… вот он… вытащил! — всхлипнула Милочка, — За воронами погналась…

— Кто погнался? Мальчик, расскажи всё по порядку! Пуделька, бедная, вся в грязи!..

— Это мазут, — Витя опустил на пол чумазую Пудельку, — Надо керосином, а то не отойдёт.

— Керосином? — испуганно переспросила Марья Ивановна. — Батюшки мои, да где же это вы её искупали? А если содой? Мальчик, помоги, пожалуйста, принести корыто…

И все засуетились вокруг Пудельки.

Она тихонько скулила и смотрела на Витю благодарными глазами. Милочка — тоже.

Витя, скинув куртку, скрёб и мыл Пудельку, наплескал целую лужу воды… А Милочка подтирала пол и всё спрашивала:

— Она не простудится? Она не умрёт?

Наконец собаку завернули в чистую, сухую тряпку, и Витя решил, что ему пора уходить.

Но в это время в переднюю вышел мужчина с мохнатыми бровями. Это и был Гаврила Семёнович. Он сказал:

— Что за шум, а драки нету? Ну, герои, выкладывайте по порядку, как всё произошло!

Милочка, волнуясь, показывая на Витю, стала объяснять, но Витя перебил её:

— Она у вас, наверно, охотничья? Я знаю, у которых уши длинные, те охотничьи… Увидела ворон и как побежит!

— Ты прав, но не совсем, — ответил Гаврила Семёнович. — Длинные уши бывают и у собак других пород. Эта порода, верно, охотничья, по уткам, называется спаниэль.

— А почему её зовут Пуделька?

— Гм, да так уж прозвали…

А Пуделька лежала на подстилке, закутанная, поблескивала глазом и изредка в знак признательности стучала по полу хвостом.

— Милочка, теперь умойтесь оба, — сказала Марья Ивановна, — и зови мальчика пить чай. Пойдёмте к нам в комнату!

Витя посмотрел на девочку, покраснел и быстро сказал:

— Спасибо, что вы, я уже давно напился! Мне домой надо…

— Тогда пойдём, выбери себе, какую хочешь, почитать книжку. Прочитаешь и принесёшь обратно! — предложил Гаврила Семёнович.

На это Витя, конечно, согласился.

Его повели в тесно уставленную мебелью большую комнату с высокими окнами. Глаза у Вити разбежались: в шкафах, на полках стояло и лежало столько книг, что комната была похожа на библиотеку.

Гаврила Семёнович открыл шкаф и коротко сказал:

— Выбирай!

…В тот вечер Вите здорово попало от матери за перепачканную мазутом куртку. Но он ничуть не обиделся. Знакомство с Гаврилой Семёновичем. Марьей Ивановной и Милочкой стоило этого.

К тому же принесённая книга оказалась такой интересной, что Витя просидел над ней весь вечер и даже не успел приготовить уроки на завтра.

У Гаврилы Семёновича и Марьи Ивановны своих детей не было.

Наверно, поэтому они очень любили всех чужих детей — и больших и маленьких, — и к ним постоянно ходило столько ребят, что соседи ворчали и были недовольны.

Больше всех всегда ворчала старая пенсионерка Калерия Геннадиевна.

— Ходят и ходят… — говорила она. — Будто на постоялый двор. Только грязь носят.

Тогда Марья Ивановна собирала во дворе ребят и внушала им: ходить не больше чем по два человека, звонить один раз, а еще лучше стучать в окно, ноги вытирать и в коридоре не топать. Ребята, конечно, обещали, но тут же забывали — такой уж это народ!