— Вы кто? — спросил он, подойдя к шлагбауму. Хотел было опереться, но передумал — металл на солнце раскалился, обжечься можно.

— Комендант района. Вот документ. Он взял приказ и внимательно прочел.

— Очень приятно. И что вы хотите?

— Для начала узнать, кто передо мной.

— Руководитель экспедиции. Можете звать меня Олсен.

— Русский?

— Почему русский? Я из Норвегии. Вас только русские интересуют? Могу пригласить.

— Не стоит. Я хотел бы ознакомиться с объектом и согласовать наши возможные взаимные действия.

— С какой целью?

— Мы допускаем возможность скорой атаки зверей. Поэтому в целях вашей же безопасности предлагаю на время забыть всякие мандаты и неприкосновенности…

— В том числе ваш? — безмятежно спросил Олсен.

— Что — мой? — начал заводиться я.

— Мандат. Или как его? — Он посмотрел на бумагу в своей руке. — Приказ, да. Его тоже игнорируем?

— Его — нет! — отрезал я.

— Почему так? Неравноправие, не находите? Тем более, что наши полномочия гораздо шире ваших.

Он прав, конечно. Только вот признавать эту правоту мне совсем не хочется.

— Вы собираетесь в одиночку противостоять зверям? — жестко попер я. — Да они от вас места мокрого не оставят! И это еще вопрос, чьи полномочия шире. Вот я могу прямо сейчас…

— Сеанс связи с вашим командованием вас устроит? — невозмутимо поинтересовался Олсен. — Я имею в виду высшее командование, разумеется.

Честно сказать, такого поворота я не ожидал. Высшее командование привыкло мыслить стратегическими, то есть условными категориями. Оперируя тем, чего, может быть, и на свете-то нет. Левой рукой взмахнул: «Здесь станет Рай». Правой: «Отсюда и до горизонта дворцы в сто этажей. Из голубого мрамора и невиданного зеленого золота». А уж кто и как те дворцы будет строить, где взять невиданное золото да еще в таком количестве — решайте на местах. Знаю, сталкивался. Больше не хочу.

— Устроит. Открывайте.

— Прошу простить. Только вы. Один. Пожалуйста. У нас свои правила.

Я обернулся к своим.

— Ждите, парни. Пятнадцать минут. Дальше сами знаете.

Ни черта они не знают, зеленые еще совсем. Но кивнули — насупленные каски качнулись вниз — уверенно. Пальцы сжимают автоматы — костяшки побелели.

Мы пошли с ним в лагерь. Я, истекая потом в своей спецухе, и он, ловя легкий ветерок широченными рукавами, вытертыми на сгибах.

Несмотря на общий академический порядок тут уже угадывались следы грядущего запустения. Эвакуация, что уж говорить. Вон за углом жилого домика валяется распавшаяся картонная коробка, из которой вываливаются какие-то книги. На чахлом кусте повисла связанная шнурками пара истоптанных кроссовок с дыркой на носке. Приоткрытая дверь жилого домика, за которой виден угол какого-то агрегата домашнего свойства — не то холодильник, не то стиральная машина. Зацепившийся за провод рваный полиэтиленовый пакет ядовито-зеленого цвета. Разбитый автомобильный аккумулятор рядом со стоянкой. Безмолвные приметы бегства, которое еще не закончилось. И люди, выглядывающие из окон и выходящие на улицу. Чувствуется, что я для них, как цирковой медведь — диковинка. И незаданные вопросы на лицах. На грани отчаяния. Я это понимаю, вижу, проходил.

У них тут оказался отличный узел связи. От примитивного УКВ-диапазона до спутниковой связи военного образца. Давненько я такого не видел. Ох, и давненько.

— Присаживайтесь, майор, — указал он мне на кресло оператора. — Обращаться умеете?

Ну, я-то умею. Или умел? Годы прошли. А вот где их радист?

— У вас нет своего специалиста?

— Так это же было ваше желание поговорить, не мое. Флаг вам в руки!

Уж лучше бы тут оказался русский. У них свои закидоны, но они попроще, чем этот лысый петух.

Я уперся взглядом в аппаратуру. Такой техники я не видел, но, если отбросить частности, все то же самое. Ура компаниям, которые блюдут собственные традиции. Питание. Просто тумблер вверх. Он всегда справа внизу. Ровно загудели встроенные вентиляторы. Все остальное, в общем-то, не сложно.

— Номерок дадите? — через плечо спросил я. — Или мне сразу в штаб обращаться, по общей?

— Постойте.

— Не понял. Мне встать?

— Не надо вставать. Послушайте меня. Я хочу вам кое-что пояснить.

— Нет, дорогой мой Олсен. Это я вам хочу объяснить. Я! Ваше поведение в условиях военного времени я расцениваю как саботаж. Хуже того — пособничество врагу. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Хотите знать, какими?!

— Все это бессмысленно. Какие враги?

— Звери! Или как вам больше нравится? Пинчинос?

— Мне, может быть, никак не нравится. Только это не имеет значения. Они не звери.

— А кто?!

— Продукт. Просто продукт. Порождение человечества. Способ. Инструмент. Как стиральный порошок, помогающий очистить, ну, отмыть грязное белье. А потом он пошел в канализацию, затем в реку, в море, убивая там всё. Вы будете расстреливать порошок?

— Не надо путать какой-то там порошок с гадами, которые не только лишили людей работы, но и… — Я захлебнулся словами и чувствами. На моих глазах рушилась цивилизация, создававшаяся многими и многими. Моими предками, в конце концов. И это что, просто так взять и вычеркнуть?

Ладно, отбросим историю. К этому нас, в конце концов, столько раз призывали и призывают, обвешивая прошлое красными флажками, перешагивать которые нельзя. Я видел… Видел! Своими собственными голубыми глазами! Как твари… после того, как они… Теплоэлектростанция. Наш городок не на всякой карте углядишь. Но мы там жили! А звери, тогда они еще маленькие были, не больше помойного ведра, всё там… в листовках писали «вычистили». Под ноль. Зимой. Без ничего. Без предупреждения. И половина города — людей! — просто замерзла. Вот взяли и замерзли. До смерти. До… я не знаю. Мумии, что ли. Скрюченные под покрытыми инеем одеялами дети с остекленевшими глазами, в которых не было слез. Мороженая женщина, по всей видимости, угоревшая в своей квартире от самодельной печки, устроенной из двух тазов и полудюжины кирпичей. Растерзанный заправщик на бензоколонке. Прохожий, у которого вырвали бок только потому, что у него в кармане была бензиновая зажигалка. А аварии на дорогах? А… тошно вспоминать. У полицейского, у любого полицейского служаки таких историй не счесть. Я видел своих коллег в больницах. Психиатрических. Видел. И мне этого достаточно.

— Я никого не могу оправдывать, — сказал Олсен, приваливаясь плечом к стойке сервера. — Это даже не в моей компетенции. Могу только одно высказать. Мнение. Кстати, оно не только мое.

— А короче нельзя?

— Можно. Только это ничего не меняет. Мы хищники. Не спешите. Теперь уже некуда спешить. Еще через день мы отсюда уйдем. Или через два, какая разница. Дело не во мне персонально. Во всех нас. Проект ПИ — «Петролеум Импичмент» — уже все равно работает. Наша цивилизация больше не будет нефтяной.

Наслушался я этих разговоров. Первый раз еще там, дома. Я в баре сидел, обедал. Хороший бар, очень старый, со своим камином, из-за которого все мы и торчали там. Дело уже весной было, солнце лупит, ручьи бегут, но вечерами и особенно ночами жуть как холодно. И они приехали. Не знаю, туристы или еще кто. Молодые ребята. Человек двадцать. Остановились, чтобы перекусить. Время обеденное, посетителей в это время мало — местных человека четыре было. Пятеро, спросив разрешения, сели за мой столик, где я яичницу доедал. Я разрешил, почему нет. Приличные с виду парни. Сделали заказ. Не помню, что-то стандартное, скорее всего. Изыски у нас не в чести. Взяли по стаканчику. Они выпивают, разговаривают, я ем и слушаю. Как я тогда сдержался, ума не приложу.

Разговор как-то сразу про зверьков зашел. И один — до сих пор лицо его помню, вихрастый такой, маленький шрамик на верхней губе, все ищу и не могу встретить — начал втирать, что гады эти, мол, не просто так себе гады, а продукт высоких технологий. Много позже я это слыхал в сотне вариантов. Будто какой-то тип, явно сбрендивший, не то сто миллионов, не то десять миллиардов грохнул, чтобы вывели ему что-то, что будет очищать воду от пролившейся нефти, почву от бензина, воздух от выхлопов и все такое. И это, вихрастый говорит, благо, хотя любое большое благо не обходится без накладок. Ну и прочую чушь в этом духе. Да так задиристо, как будто дружки его возражают, а не поддакивают. Прямо соловьем заливается. А в минувшем феврале на соседней улице у меня сестра умерла. Замерзла вместе с семьей. Меня самого в то время не было, нас, двоих от участка, на курсы повышения отправили. На месяц. А когда приехал… И опоздал-то всего на пару дней.