Я нервничаю. Карл спокоен. Родерик молчит, а Микк ведет себя, как при любом обычном погружении. И хотя его разбирает любопытство, он не лезет с расспросами, понимая: на этот раз его роль сведена к минимуму.

Мы не швартуемся у Комнаты — это слишком опасно, когда двигатель скипа выключен, — но протягиваем спасательный линь. Карл делает это в угоду мне: я не иду на погружение без страховки. Слишком много я видела дайверов, пораженных болезнью, сродни куриной слепоте: они включают головные лампочки на шлеме в тесном пространстве. Лазерный луч бьет в глаза — и смотровое отверстие перестает функционировать. Дайвер не может выбраться назад без посторонней помощи. И линь — простейшая форма этой помощи. Если идти по нему от скипа к месту погружения, дайверы знают, как вернуться. Внутри самих обломков мы линь не протягиваем, хотя я предложила сделать это в Комнате.

Карл долго обдумывал мое предложение и внес некоторые изменения. Как только он доберется до двери, привяжет поводок к одной из петель на ремне. Если он потеряет там сознание, мы сможем вытащить его.

Микк и Карл шагают к воздушному шлюзу. И, входя, машут нам руками. Они ждут требуемые две минуты, пока их костюмы приспособятся к окружающей среде. Потом Микк нажимает защелку — и Карл выбрасывает поводок наружу. Буквально секунды уходят на то, чтобы расколоть нечто вроде наличника рядом с дверью. Мы выбрали его, потому что он казался достаточно мягким и, следовательно, к нему можно привязать линь. Все остальное вокруг Комнаты было каменно-твердым.

Они выходят из воздушного шлюза. Сейчас они будут двигаться крайне медленно, как все опытные дайверы. Они проверят линь. Они убедятся, что все части их костюмов функционируют. А потом неспешно подберутся к двери и определятся с дальнейшими действиями, прежде чем Карл войдет.

Я использую эти несколько минут, чтобы войти в рубку. Родерик сидит на том месте, которое я считаю своим — в кресле пилота, и уже следит за показаниями. Кроме камер скипа информацию прямо сюда посылают и мониторы костюма. Информация содержит, в частности, частоту пульса и дыхания, и это будет продолжаться до конца погружения, если только ничто не исказит сигнал.

Я включаю портативный компьютер Карла в маленький экран, но смотрю на него, только чтобы убедиться: информация поступает непосредственно ко мне. На экране появляются зернистые плоские изображения, состоящие, в основном, из линий.

Потом я поднимаю глаза. Родерик оставил иллюминаторы затемненными.

— Давай понаблюдаем за всем этим в реальном времени, — предлагаю я.

Но он не поднимает глаз от приборов.

— Не люблю смотреть на внутренние стены станции, когда нахожусь в скипе.

— А мне плевать! — взрываюсь я. — Там сейчас команда дайверов. Нам необходимы не только приборы, но и глаза. Любое преимущество, которое мы можем получить!

Я содрогаюсь при мысли о том, что он следит за погружениями в жилые отсеки исключительно по приборам, и даю себе слово сегодня же вечером рассказать об этом Карлу. Необходимо взять за правило, что при каждом погружении пилот обязан наблюдать за дайверами в иллюминатор. Конечно, внутрь пространства ему не заглянуть, но он сразу увидит, существует ли проблема на отрезке между линем и самим скипом.

— Карл говорит, что я сам должен принимать решения, — огрызается Родерик.

— Видишь ли, у меня двадцать лет опыта работы дайвером, и я знаю, что только любители позволяют себе следить за погружением исключительно по приборам.

Он морщится, но прижимает ладонь к панели управления. Раздается жужжание — все иллюминаторы медленно становятся видимыми.

Обычно, когда сидишь внутри скипа с прозрачными иллюминаторами, ощущение такое, словно ты оказался в куске черного стекла, летящего через открытый космос. Но сейчас кажется, будто мы врезались в самую середину большой свалки. Слева, сквозь проломы во взорванной стене, виден космос. Пол под нами превращен в осколки. Над нами высится цельный потолок, служащий одновременно полом для следующего уровня. А справа — линь, ведущий к двери Комнаты.

Карл уже добрался до середины линя. Микк спешит догнать его.

Я проверяю показания частоты их пульса и сердцебиения. Все в пределах нормы. Но Карл движется чересчур быстро. На него непохоже…

Я касаюсь панели связи.

— Ты что-то видишь?

— Что можно видеть между скипом и дверью, Босс? — с усмешкой спрашивает Карл, словно ожидал этого вопроса. — Расслабься.

Я снимаю палец с панели. Родерик злобно пялится на меня, но по лицу видно: он смирился и знает, что пока Карла нет, командовать этим скипом буду я.

Карл останавливается перед дверью и дергает за линь, проверяя, как он держит. Похоже, все в порядке. Микк присоединяется к нему через минуту. Он подобрал под себя ноги, но если вытянет, они коснутся пола.

Терпеть не могу эту часть погружения Микка: его роль — ждать, пока всю работу выполняет Карл. Впервые с тех пор, как Карл изменил планы, я счастлива находиться в скипе. По крайней мере, здесь хоть ходить можно.

Карл проводит рукой в перчатке по косяку двери. Камера на его левом запястье включается и показывает то, что мы видели при наружном осмотре: сплошные выбоины на краях двери. И виноваты не время и не падающие обломки, а люди, пытающиеся вломиться в Комнату. Но в этом месте металл сильно сглажен, словно сотни рук в перчатках проводили по нему в прошлом.

— Чудесно, не правда ли? — спрашивает мать сквозь лобовую панель. Она слегка поворачивает ко мне голову, и я смутно вижу очертания ее головы внутри шлема. За ее спиной что-то жужжит.

На моем лбу собираются капли пота. Черт бы побрал Карла, он прав! Пойди я сегодня одна, заблудилась бы в собственном сознании. В собственных воспоминаниях.

Я трясу головой, словно стараясь освободиться от прошлого, и сажусь в кресло второго пилота.

Карл проверяет, не изменилось ли что-то со времени последнего осмотра. Потом рука в перчатке скользит к защелке.

У меня перехватывает дыхание. Когда дверь открывается, индикаторы на его костюме вспыхивают. Он оборачивается, снова машет нам рукой и входит внутрь.

Какое-то мгновение я вижу его силуэт на фоне тьмы в комнате. Затем он делает еще шаг и исчезает. Сквозь прозрачные иллюминаторы скипа уже ничего не видно.

Мониторы показывают, что его сердцебиение слегка участилось. Дыхание тоже частое, но не настолько, чтобы потребовать немедленного прекращения погружения. Так дышит человек взволнованный, ожидающий чего-то необычного. Не впавший в панику. Не подверженный истерикам.

— Боже! — говорит он. — Здесь так чудесно!

— А внутри еще прекраснее, — продолжает мать, и ее голос звучит, словно откуда-то издалека. Отблески цветных огней переливаются на ее костюме, и кажется, словно на нем пляшут радуги.

— Жаль, что ты этого не видишь! — восклицает Карл.

Камеры выключились. Мы не получаем никакого изображения. И слышимость очень слабая.

— Мне это не нравится, — бормочет Родерик, когда приборы отказывают один за другим.

Я знала, что так будет. Может, в моем сознании или подсознании сохранилось воспоминание о том, каким тихим вдруг стал голос матери. Но я знала.

Я предупреждала Карла, но он сказал, что подготовлен.

Мне вдруг становится холодно. Я сижу в кресле второго пилота, обхватив себя руками, и изнемогаю от страха.

Отец уверял, что прибор сработает.

Но что если он откажет, как отказали камеры?

Райя говорит, что десятки людей входили и выходили из Комнаты. Она предъявляла мне доказательства.

Руки Родерика летают над клавиатурой в безуспешной попытке восстановить показания. Я смотрю на экран портативного компьютера. Изображение хоть и нечеткое, но все еще есть, и это немного успокаивает. На экране — полосы, среди которых движется нечто, напоминающее человеческий силуэт.

Карл идет вперед.

Но я не собираюсь уверять Родерика, что все обойдется. И вместо этого смотрю в иллюминатор. На Микка.

Он держит поводок, второй конец которого привязан к ремню Карла. И ждет, как ему было приказано. Хороший исполнитель, ничего не скажешь. Даже не смотрит на дверь. Следует каждому пункту приказа.