и когда та боль пройдёт,
я не знаю.
Ах ты, доченька краса,
милей милой,
как косой траву, отца
ты скосила.
Мне не в радость белый свет,
не в удачу.
Я молюсь на твой портрет
и всё плачу.
Что нашла ты в том краю,
на чужбине,
здесь жила бы, как в раю,
как в малине.
дочка, доченька моя,
в дальнем крае
твоя новая родня –
вся чужая.
Может, станет обижать
смеха ради,
а свекровка-то не мать
не погладит.
Поживи ещё чуть-чуть
вольной птицей,
смотришь, здесь когда-нибудь
приземлишься.
Здесь вокруг одна родня:
дяди, тёти.
Я умру – вы без меня
проживёте.
Прошептала тихо дочь:
«Милый, папа,
я с тобою жить не прочь,
ты б не плакал.
Без тебя мне жизнь не в раж,
не в удачу.
Я сама неделю аж
горько плачу.
Всё реву и не могу
нареветься,
слёзы падают на грудь
прямо в сердце.
Знаю я, что там вдали –
всё чужбина,
буду жиь я без родни,
как былина.
Может, станет нелегка
моя участь,
и к тебе из далека
не домчусь я.
Но без милого, отец,
много хуже,
ухожу я под венец
прямо к мужу.
Улечу с ним в дальний край
птицей сильной.
Ты мне, папа, пожелай
лёгких крыльев».
ТОСКА – ПЕЧАЛЬ
Как на море-океане
да на острове Буяне
возле дуба на поляне
красна девица сидит,
умывается слезами,
как святой перед образами,
укрывается руками,
грусть-тоска её томит.
Ну, зачем, скажи, кручина,
ты измучила дивчину,
иссушила, как былину
сушит жаркий суховей,
угони свои печали
ты в заоблачные дали,
чтоб они не обижали
никогда простых людей.
Если вздумаешь остаться
и со мною потягаться,
то тогда святого старца
я на помощь призову.
Он приблизится к девице,
скажет: «Надо помолиться,
как же так могло случиться,
что ты грезишь наяву?»
И заплачет горько дева,
как в темнице королева,
обошли, мол, справа-слева
думы чёрные меня.
Опьянев от полной власти,
душу рвут они на части,
и она горит от страсти
и сгорает без огня.
Скажет старец: «Что ж, дивчина,
поборюсь с твоей кручиной
и кнутами, как скотину,
угоню отсюда вдаль.
И тогда засвищут птицы,
друг твой вздумает жениться,
на тебе, краса-девица,
и пройдёт твоя печаль».
***
Сегодня небо синее,
как у тебя глаза,
и мы с тобой счастливые,
счастливее нельзя.
На небе нет ни облачка,
и так же мы чисты.
Твоя цветная кофточка,
как на лугу цветы.
Приветная улыбочка –
не девичья игра.
Гуляем мы в обнимочку
до самого утра.
Тебя зову любимой я
и радуюсь сполна.
Глядит на нас, завидуя,
печальная луна.
А звёзды, словно семечки,
так просятся на зуб.
Шепнула на скамеечке:
«И ты мне тоже люб»
До зореньки милуемся,
не жизнь, а просто рай.
Захочем – поцелуемся,
как будто невзначай.
И ангелом хранимые
смеёмся над собой:
«Стань мне женой, родимая. –
Пожалуйста, родной».
МЕЧТА
Она мечтала о том мгновенье,
когда в аллее, где листьев рой,
ей повстречается, как провиденье,
высокий добрый и молодой.
Он скажет нежно: «Вы так красивы,
к лицу Вам шляпка и сарафан,
а если хочется Вам стать счастливой,
прошу к венцу Вас со мной, мадам».
Он взглянет томно, прошепчет страстно,
ища улыбку в её глазах,
и станут небо и мир прекрасны,
точь-в-точь как пишут про них в стихах.
А солнце жжёт ей худые плечи,
терзает шляпу и сарафан.
Она торопится, спешит на встречу:
мечта – неправда, но не обман.
***
Ты подошла ко мне и прошептала:
«Я так люблю…». И взгляд твой был красив,
что сердце мотыльком затрепетало,
в безумном танце крылья распрямив.
Я затаился, я ступить не смею,
чтоб не спугнуть удачу в этот миг.
Так перед бурей в страхе глупом млеет
невежественный верущий мужик.
Ах, сколько лет я жаждал этой встречи
и этих слов, солгать не даст Господь.
Ты, словно доктор, душу мою лечишь,
бальзамом счастья поливаешь плоть.
Мир засиял средь темноты кромешной.
Твои слова, как добрые стихи.
Ресницы уронив, сказала ты с усмешкой:
«Я так люблю… французские духи».
ТРУБКА СТЕПАНА РАЗИНА
Думу думал атаман,
как всегда с любимой трубкой.
Говорят, связал Степан
с ней судьбу свою не в шутку.
Но скользнула невзначай
трубка за борт, словно рыбка.
«Казаки, не подкачай,
здесь, скорей всего, не глыбко».
Раздевались казаки,
кто шустрее – те в одёже
дна искали у реки,
да, видать, не вышли рожей.
Не схотела Волга-мать
отдавать назад потерю.
«Будем день и ночь искать,
воздаётся-то по вере».
Но ничто не помогло,
пусто, как в худом кармане.
За ночь много утекло
и воды, и ожиданий.
Закручинился Степан.
Казаки всю ночь не спали,
раз в печали атаман,
есть причина для печали.
Предлагали казаки
трубки разного фасона.
«Дураки вы, дураки,
трубки ваши – ваши жёны.
И не смейте отдавать
их ни другу и ни брату,
мне же счастья не видать,
сам во всём я виноватый».
Ах ты, матушка-река,
знала ль ты про бунт казачий,
что Степан без табака
растерял свою удачу?
И не царские стрелки
победили вольных братьев,
а красавицы реки
то ли зависть, то ль проклятье.
Говорят, где уплыла
трубка рыбкой золотою,
плачет древняя ветла
над могучею рекою.
Может, просит у реки