Отдохнувшие лошади резво рванули вперед, понесли в проход, отмеченный белеющим снегом. Враг не сразу заметил маневр красных. Потом спохватился. Затрещали выстрелы, засвистели пули, но уже поздно. Всадники проскочили через огненное кольцо.
Вихорев отошел на двадцать верст к западу. Там встретил роту Озоля в девяносто девять штыков, шедшую к нему на подкрепление. Вместе двинулись к лагерю Хутоярова. Но, придя на место боя, белых не застали. У жителей узнали, куда они ушли, двинулись следом.
К вечеру наткнулись на сильно укрепленную позицию Хутоярова в Олбе. Пытались наступать, но сильный огонь белых, хорошо защищенных толстым валом из балбах, остановил атаку, потом вторую.
Что делать? Сил для атаки мало. Послали донесение в Чурапчу. Через два дня подошла рота Моторина в пятьдесят штыков, привезла с собой скорострельную малокалиберную пушку.
Наутро снова перешли в наступление, и опять безрезультатно. Пушка не пробивала почти двухаршинные белогвардейские укрытия.
Снова в Чурапчу полетело донесение о результатах вторичного наступления и с просьбой выслать трехдюймовое орудие. Но такого орудия в Чурапче не оказалось.
Начальник восточно-боевого участка приказал Вихореву отойти в Татту. Не станут же белые вечно сидеть в окопах, пусть выйдут в поле.
Красный отряд отступил. Полковник Хутояров торжествовал. Чувство победителя окрылило его. По всему району он разослал агитаторов вербовать добровольцев, но запись шла туго. За все время в отряд вступило всего десять человек.
Чувствуя, что в народе сильно влияние большевиков, Хутояров издал и распространил среди населения такой приказ:
«Принимая во внимание, что государственным и политическим управлениям ЯАССР по Якутской области организована сеть осведомителей (шпионов), и находя такое явление очень вредным в деле освобождения края от Советской власти (коммунистической диктатуры) и установления правовых устоев общественно-государственной жизни, и что шпионами являются люди, потерявшие свою общественную совесть и очень вредные для общества, приказываю:
1. Осведомителям-шпионам (список коих имеется у нас, который будет опубликован в следующем приказе) Советской власти в однодневный срок со дня опубликования настоящего приказа выехать из районов, освобожденных от большевиков, в г. Якутск.
2. За неисполнение настоящего приказа виновные будут арестованы и преданы военно-полевому суду.
3. Всем воинским частям и органам местной народной власти вменяется в обязанность неуклонно наблюдать за точным исполнением.
Наверное, полковник рассчитывал, что после такого приказа советские подпольные работники выпучат глаза и с ужасом разбегутся кто куда. А в душе они останутся даже благодарными Хутоярову за предупреждение. Смотрите, какой, мол, добряк этот полковник: знает всех, имеет на руках список и никого не трогает, разрешает спокойно выехать в Якутск. Не догадался только предоставить перевозочные средства!
Приказ полковника Хутоярова остался взмахом картонного меча. Нашими помощниками в деле ликвидации белых авантюристов являлось все трудовое население Якутии. Оно никуда не уехало, оно не имело никакого желания бросать свое хозяйство на разграбление, зная, что все полковники и генералы скоро сами будут улепетывать восвояси.
Нерадостная обстановка сложилась и у генерала Ракитина. Его отряд в двести пятьдесят человек во второй половине февраля прибыл в Баягантайский наслег, в двадцати верстах восточнее Чурапчи.
Якутское советское правительство предложило генералу прекратить борьбу и гарантировало всем добровольно сдавшимся неприкосновенность личности. Обращение Якутского советского правительства было передано Ракитину товарищами Жарных и Байкаловым (первый являлся братом, а второй — сыном командующего. — И. С.).
Генерал Ракитин сложить оружие отказался, а парламентеров арестовал. Но потом, отобрав у них оружие и документы, отпустил в Якутск. Таким образом, и на эту попытку Советской власти мирным путем разрешить авантюру Пепеляева белогвардейцы не реагировали.
Больше того, вскоре генерал Ракитин открыл военные действия, решив занять селение Мягинская управа и тем самым прервать связь красных отрядов, находящихся в Чурапче, с Якутском. Незаметно подобравшись к самой околице селения, отряд генерала бросился в атаку. Но гарнизон селения не растерялся и встретил атакующих убийственным огнем. При первых же выстрелах красных якуты-отрядники залегли на открытом месте, стали нести большие потери. Никакие приказания и личный пример офицеров не могли поднять их на продолжение атаки.
Потеряв до сорока человек убитыми и ранеными, Ракитин вынужден был снова возвратиться к Чурапче.
После этой неудачи среди якутов стало наблюдаться недоверчивое отношение к русским командирам. Привыкшие действовать только из засад, они считали мягинскую атаку бессмысленной затеей русских офицеров, которым, дескать, не жалко якутов.
Скоро генерал Ракитин совершил нападение на Чурапчу. Но и этот налет оказался неудачным. Здесь белогвардейцы потеряли около тридцати человек убитыми и ранеными.
А вскоре чурапчинский отряд, которым командовал опытный боевой красный командир Е. И. Курашов, получил от командующего Байкалова приказ выступить на выручку осажденного в Сасыл-сысы нашего отряда.
Одновременно туда же должен был выступить из Якутска и сам Байкалов.
Чтобы ввести Ракитина в заблуждение, «дед» сделал хитрый ход. Он подготовил два приказа по гарнизону. Первый был фиктивным и предлагал гарнизону отойти на Якутск. Второй же, настоящий, ставил чурапчинскому гарнизону задачу выступить на Амгу и соединиться с осажденным в Сасыл-сысы отрядом.
Курашов сделал так, что нарочный, посланный из Чурапчи в Якутск с донесением и ложным приказом, был захвачен белыми. Радуясь возможности одним ударом уничтожить подразделение красных и поднять уверенность якутов и свой престиж, Ракитин, долго не раздумывая, в ту же ночь обошел Чурапчу с запада, вышел на якутский тракт и верстах в тридцати пяти сделал засаду.
Таким образом, Курашов избавился от генерала Ракитина и, оставив в хорошо укрепленной Чурапче небольшой гарнизон, выступил на Амгу. Теперь на его пути был только отряд белых полковника Варгасова.
История этого отряда невелика. Еще после занятия Пепеляевым Амги к нему явились три представителя тойонства — Д. И. Слепцов, Протасов и А. И. Слепцов. Они уверяли, что в северных областях имеется до девятисот повстанцев, но нет руководителей.
Пепеляев внял заявлению «представителей» и отправил с ними в район Чурапчи полковника Варгасова. Но вместо ожидаемых девятисот, полковник набрал там всего восемьдесят два человека и с этим отрядом перехватил дорогу Чурапча — Амга, чтобы отрезать Курашова от Сасыл-сысы. Сейчас при подходе «деда» отряд белых разбежался и открыл ему путь.
Варгасов тут же послал Пепеляеву донесение. Оно характерно, так как показывает настроение в белогвардейских отрядах, и я приведу его.
«По моем приезде численность всех партизанских[7] отрядов оказалась в 82 человека, — писал полковник.
На следующий день я занял тракт Чурапча — Амга. Два часа с Д. И. Следовым уговаривали Протасова, который ни за что не хотел перебросить отряд из своего наслега. Тогда я собрал весь отряд, сказал, кто я, кем и для чего сюда послан, что под Амгой идут бои и что нам надо готовиться к выступлению.
Обвешанные патронами, молодцеватого вида партизаны дали мне полную уверенность в том, что с ними можно дело сделать. Но как только они узнали о переброске отряда, то сразу начали ходить с кислыми минами и совершенно неожиданно для меня начали просить уволить их, мотивируя усталостью и домашними обстоятельствами. Егор Аммосов заявил, что поступал в отряд как наслежный милиционер, и воевать не желает.
Только после моего категорического заявления, что увольнения генералом запрещены, я смог отправиться на фронт. Отряд уже не имел никакой силы, а по внешнему виду представлял толпу.
В это время везде и всюду якуты только и говорили о событиях в Сасыл-сысы и что из Якутска движутся на Амгу крупные силы противника. Кем-то распространялся слух, что красных около тысячи человек.
Принятые мною меры к опровержению этих слухов цели не достигали, так как Д. И. и А. И. Слепцовы заблаговременно убрались — первый еще 16 февраля к Ракитину, а второй 20 февраля удрал к красным. Остался один Протасов.
22 февраля, на рассвете, красные — 250 человек при одном орудии — выступили из Чурапчи на Амгу. Моя застава очистила дорогу, и только пять человек дрались до последнего, и все погибли.
Я послал с донесением генералу Ракитину поручика Токарева, который был захвачен красными.
После этого заявления об увольнении стали более настойчивыми. Тот же Егор Аммосов в присутствии партизан и Протасова бросил мне винтовку и патроны и заявил, что больше служить не будет.
Я его арестовал, но пример его оказался заразительным, на другой день из 2-й роты ушли около 25 человек.
23 февраля, около 10 часов утра, мне сообщили, что показалась колонна всадников около 50 человек, которые спешиваются.
Обливаясь потом, таща каждого буквально за рукав, я разместил партизан на позиции и с пятисот шагов открыл огонь по наступавшему противнику, который в свою очередь открыл огонь из кольта и шоша.
Чтобы ликвидировать угрозу с правого фланга, я решил отвести вправо, на очень хорошую позицию имевшийся у меня резерв в 14 человек. Скомандовал: «За мной, бегом!» — и под пулеметным огнем мы перебрались и залегли за балбахами.
Только тогда я увидел, что со мной только один переводчик, а все остальные якуты садятся на коней.
Мне с переводчиком путь отступления уже был отрезан уничтожающим огнем, а лошади мне мои подчиненные не соблаговолили оставить. Однако красные дальше не пошли, и я пролежал до вечера в снегу, потом пришел в юрту и хотел догнать свой отряд, но не знал, где он, да и якуты стали совсем другими; нарочным никто ехать не желает, лошадей, говорят, нет и о положении на фронте никто ничего не знает».
7
Партизанскими белогвардейцы называли отставшие при бегстве колчаковских войск небольшие отряды, остававшиеся в тылу наших частей и превращавшиеся, по существу, в бандитские шайки.