— И тогда ты написал заявление?

Он кивнул:

— Да, когда все решительно отказались даже взглянуть на мою работу. А на мой взгляд, все как раз и упиралось в нее. — Адам грустно посмотрел на Ли. — Я мечтал стать профессором истории с семнадцати лет. Я восхищался учеными типа твоей тети так же, как большинство подростков восхищаются звездами эстрады. Я хотел стать частью этой жизни, полной увлекательных исследований, тяжко завоеванных грантов, белых от мела досок в аудиториях, гудящих как улей общежитий… — Он пожал плечами. — Таким мне виделось мое будущее. Но я был уже вполне взрослым человеком, когда столкнулся с полным непониманием и безразличием.

— И поскольку ты завершил работу над диссертацией, то решил, что имеешь право называть себя доктором, — тихо подытожила Ли.

— Ничего подобного. Когда я покинул Баррингтон, то раз и навсегда распрощался с академическим миром. Был сыт им по горло.

— Тогда я не понимаю, как ты… почему Вербена…

— Я резко изменил свою жизнь. У меня не было даже степени, чтобы как-то оправдать проведенные в университете годы. И мне пришлось срочно искать способ зарабатывать деньги. Студентом я иногда подрабатывал на стройке и вначале снова вернулся к этому проверенному способу. И все это время пытался как-то упорядочить свою жизнь, найти новый стержень. У меня есть старый друг, который работает в издательстве в Нью-Йорке. Он и предложил мне переделать свою диссертацию в исторический роман, пробы. И обещал дать почитать его редакторам.

— И тебя опубликовали?

— Да. Конечно, мне повезло, что у меня есть знакомства внутри издательства. Но независимо от этого книга пришлась по душе читателю и очень хорошо раскупалась. Никто даже не ожидал этого. Так что, когда я принялся за «Протяни руку к скипетру», издательство «Лэвиш букс» предложило мне внушительный аванс и заключило со мной выгодный контракт. Я и не надеялся заработать такую сумму! — Он горько усмехнулся. — И тут Мелькиор и другие «великие умы» в Баррингтоне, увидев, что мои романы стали бестселлерами, а меня самого ждет бешеная популярность, сообразили, что я могу весьма подпортить их репутацию, если разоткровенничаюсь о том, как они по-свински обошлись с «блестящим молодым писателем-историком», которого вдруг все кинулись интервьюировать. Так что Мелькиор и его приспешники усмирили свою гордыню и тихо присвоили мне почетную степень доктора философии, чтобы как бы возместить мне ту степень, в которой они мне когда-то отказали — которую я, однако, честно заработал. Подсластили пилюлю, что называется.

— О небо! — охнула Ли полушепотом.

— Меня так и подмывало сообщить им в деталях, что они могут сделать со своей так называемой почетной степенью. Но видишь ли, эта степень очень много значит для моих родителей. Мой отец — простой сварщик, брат работает на стройке, а сестра — танцовщица. Я единственный в семье посещал колледж. И они так гордились мной и всячески старались помогать деньгами. Моя мать мечтала о том дне, когда сможет сказать: «Мой сын, доктор наук…» Вот я и решил, что они заслужили право гордиться своим сыном. Так что я принял эту степень и помалкиваю. Но Мелькиор Браунинг — единственный человек на земле, которому я не позволю обращаться к себе иначе как к «доктору» Джордану.

— Кажется, у меня совершенно пропал аппетит. — Ли отодвинула в сторону свою тарелку и вдруг изо всех сил стукнула кулаком по столу. — Этот лицемер!

— Кто? — на всякий случай уточнил Адам.

— Мелькиор! Я и тогда возмутилась, но сейчас, когда знаю, что именно он лишил тебя всех шансов на получение степени, а потом пытался заткнуть тебе рот почетным званием… Как же у него хватило наглости сообщить мне о твоем «обмане»? Господи, попадись он мне сейчас, так бы и задушила его собственными руками!

— Какая у меня появилась защитница!

— Ох, Адам, мне так стыдно, — виновато пробормотала она.

— Пустяки! Я действительно ушел из университета, чтобы они не выгнали меня с позором. И не заслужил ту степень, которую они мне присудили. Как ты сама догадалась, это была обыкновенная взятка.

— Единственное, чего я не понимаю, — почему ты не рассказал обо всем этом Вербене.

— Но это давно уже не занимает мои мысли, Ли. Не довлеет надо мной и не тяготит. Я и думать об этом забыл, потому что у меня голова забита новыми идеями и планами.

— Адам, извини, пожалуйста, если это как-то заденет тебя, но мне интересно, почему все же Вербена выбрала именно тебя?

Он чуть улыбнулся.

— Этот вопрос куда безобиднее тех, что ты задавала мне раньше. Ответ прост — ей нужен именно я.

На лице Ли отразилось недоверие.

— Это чистая правда, — спокойно продолжил он. — Она — великолепный и непревзойденный преподаватель, потрясающий исследователь, чудная женщина, но пишет еще хуже, чем готовит. Ей нужен настоящий писатель в качестве соавтора. Она умная женщина и мигом поняла это.

— Наверное, это действительно так, — задумчиво сказала Ли. — Меня волнует лишь одно — чтобы никто, включая тебя, не смог причинить вред тетиной репутации.

— Тебе никогда не казалось, — спросил Адам, решив затронуть проблему, которая больше всего волновала его, — что твоя совершенно слепая преданность Вербене лишь причиняет вред тебе и ей?

— Я считаю, что слово «слепая» — в данном случае преувеличение, Адам.

— Тогда почему тебе не хватило духа сказать ей, что последний ее труд никуда не годится? Только подумай, от скольких унижений и слез ты могла бы спасти ее, поступи ты так, как советовала тебе твоя совесть, и скажи ты ей, что книгу надо бы переделать заново.

— Как ты смеешь предполагать, что я…

— Или ты слишком боялась, что вы поссоритесь? Что она обидится или, что еще хуже, разочаруется в тебе? Ты не стала рисковать даже ради того, чтобы помочь ей?

Ли побледнела.

— В том, как отношусь к семье и как я… я…

Адам не отступился.

— Ты ведешь себя так, словно в душе чувствуешь вину.

— Я знаю, но…

— Что «но»? Ты думаешь, Вербена умрет, если ты чем-то огорчишь ее? Ли, неудивительно, что тебя не было дома целых два года. Деньги тут ни при чем. Вербена могла бы тут же выслать тебе оплаченный билет туда и обратно, без проблем. И могла бы делать это каждый уик-энд, если бы была уверена, что ты приедешь. Но ты знаешь, что по приезде сюда тебе сразу придется стать терпеливой, любящей и взваливающей на себя столько ответственности, что любой другой человек уже давно бы не выдержал этого. Естественно, тебе этого не хочется. Вербена любит тебя. И прекрасно справляется со всеми делами в твое отсутствие.

— Я чувствую себя такой виноватой, — призналась Ли. — Каждый раз, когда я лишь думаю о поездке домой, на меня наваливаются усталость и апатия. Но я люблю Вербену. И люблю этот дом. Только…

Адам поцеловал ее ладонь.

— Пора тебе избавляться от своих кошмаров, Ли, так же как от других предрассудков, если мы хотим, чтобы наши отношения переросли в нечто большее, чем летний флирт.

Их глаза встретились… Он только что облек в слова ее заветное желание, но все же в душе ее царила полная сумятица.

— Все меняется так быстро, с тех пор как я встретила тебя, — прошептала она.

— Со мной творится то же самое.

По ее щекам потекли слезы.

— Я уже ни в чем не уверена и не знаю, что для меня хорошо, а что плохо.

— Ли! — Он встал и обогнул угол стола. Она вскочила со своего стула и бросилась к нему в объятия. — Я тоже жутко боюсь, тихо признался он ей.

— Ты… мне так нужен.

Он схватил ее на руки. Ли беспрестанно целовала и гладила Адама, пока он нес ее в спальню. Там они рухнули на свежие простыни и торопливо избавились от одежды.

Эта ночь была особенной для них. Страсть бурлила в их телах, словно молодое вино, дурманила головы. Они отдавались любви все с той же увлеченностью, переживая бесстыдные экстазы страсти в объятиях друг друга.

Потом они лежали рядом, не чувствуя сил на новые любовные подвиги, и наслаждались каждой минутой этой близости, все больше узнавая друг друга, заново открывая для себя предмет своей любви.