— Что за хрень?! — придушенно просипел лейт, обращаясь ко всем присутствующим, но те были ошарашены не меньше. Потом неясное предчувствие заставило его повернуться обратно. Тварь в баке — а он как-то сразу понял, что это именно тварь, — открыла глаза, принявшие удивительный изумрудно-зеленый цвет, повернула голову и глядела теперь прямо на него. Холодный огонь этих глаз парализовал лейтенанта, он даже не пытался пошевелиться и лишь с болезненным любопытством смотрел, как легким непринужденным движением тварь разрывает держащие захваты, искорежив попутно толстенную раму, подходит к смотровому окну с той стороны и вплотную приближает свое черепообразное лицо, обтянутое пергаментом кожи. Бесконечно долго длился этот взгляд. Лейт даже не заметил, как тварь положила костлявые ладони на стенки — и весь металл бака разом стал обжигающе-холодной жидкостью, вместе с раствором обдав его волной до колен.

Грациозно переступив обрывки трубок и проводов, тварь подошла совсем близко, так, что лицом почти касалась забрала. Лейт очень, очень хотел зажмуриться, но не мог, этот взгляд делал его похожим на кролика перед пастью удава. Внешнего оружия у него не было, кто бы брал его в госпиталь, да если б и было, он все равно не мог пошевелить даже пальцем… Но смерти все не было. Тварь просто стояла напротив него, и он мог бы поклясться, что видит в этом совершенно нечеловеческом взгляде что-то очень знакомое.

Вдруг за открытой дверью в коридоре раздался взрыв громкого солдатского смеха. Тварь вздрогнула, и лейт почувствовал, что летит. Летит спиной вперед, в точности, как сам сержант третьего дня. Не будь на нем брони, толчок проломил бы ему грудь до самого позвоночника, а так комплект спас его, мгновенно отвердев, так что лейт летел подобно монолитному куску металла, подобно памятнику самому себе.

Скорость движений твари было просто неописуемой. Ни гончая, ни та помесь бронетранспортера с богомолом не могли с ней конкурировать. Движения просто не были видны. Раз — и она стоит в проеме. Два — и гвардейцы сшибленными кеглями валяются вдоль стен, а она присела возле одного солдата на колено. К слову, лейт заметил, что за эти минуты она вновь изменилась. На многих суставах отросли шипы, также они шли по спине вдоль позвоночника. Волосы то ли выпали, то ли превратились в эти свисающие с черепа серые жгуты. Вместо ногтей появились антрацитово-черные блестящие когти, то и дело задвигающиеся почти до самых кончиков обратно в пальцы.

Самое интересно — несмотря на весь ужасный облик твари, лейт не чувствовал никакой угрозы. Как всякий много повоевавший и выживший человек, он обзавелся особым чувством, боевой интуицией, если угодно, предупреждавшей о любой направленной лично на него опасности. Так вот, сейчас опасности не было. Полет и падение, при котором он изрядно побил коридорную плитку, оглушили его, но видел он до странности четко. Тварь никого еще не убила, и, похоже, раскидала его бойцов просто во время движения. Присев на колено возле солдата, она неотрывно на него смотрела, а потом вдруг скрежещуще-хриплым голосом произнесла:

— Грррхм, гхде я?

Не поверив своим ушам, лейт непроизвольно откликнулся:

— В госпитале, Моня.

Три — и бывший сержант присел уже возле него. Точно! Пусть облик Шварца был нынче далек от человеческого, пусть глаза обрели ядовито-зеленый цвет и иной разрез, но там, на самом дне, билась и трепетала та самая смешинка, которая не давала сержанту унывать даже в самые черные дни Чимкентской заварушки.

А потом осмысленное выражение покинуло его лицо, глаза закрылись, и тело безвольной грудой осело прямо на лейтенанта.

Северная энергетическая плеть представляла собой градиозный комплекс сооружений, цепочкой протянувшихся от Туруханска до Дудинки и от Норильска до Хатанги. Она обеспечивала треть потребностей континента в энергии. Колоссальные реакторные блоки и различные системы обвязки, заводы по производству топливных сборок и их утилизации, хранилища и распределительные станции. В общем, практически полный технологический цикл, за исключением разве что добычи кека. Комплекс имел одну не очень афишируемую особенность — все без исключения реакторные блоки находились глубоко под землей. Очень глубоко, не менее полукилометра, а некоторые и того глубже. Как все это могло быть построено на заре развития атомной промышленности — бог весть. Строительство удорожалось бы на порядки, не говоря уже о самой технической возможности чего-то подобного. Но построили.

Гигантская каверна в скальных породах, в которой размещался сорок третий энергоблок, подавляла. Лантир стоял на выходе из лифт-шлюза и пораженно озирался вокруг. Сопровождающие деликатно молчали, помня собственные первые впечатления. Много где бывал Лантир по делам государственным, и даже здесь — на поверхности, но вот в глубины комплекса спускался впервые. Буквально все здесь носило печать гигантизма, дышало исполинской мощью и филигранной точностью. Трубы десяти метров в диаметре, громадные корпуса каких-то машин, широченные рельсовые пути, краны, уходящие на немыслимую высоту, кабельные сборки толще локомотива. Несколько нелепо смотрелись среди этого буйства инженерной мысли ажурные ограждающие поручни полированной стали.

Наконец, он оправился от невероятного вида и зашагал вперед. Его самолет встречал на заснеженном аэродроме человек Императора, который должен был проводить его на встречу с Неведомым. Государь так ничего и не сказал о том, кто его ждет, только прятал ухмылку в усах. Ну что ж, через несколько минут он увидит это сам. Стена — граница каверны. Тройной шлюз с грузовыми воротами. Такие удержат близкий ядерный взрыв. А это еще что? Станция. Платформа, висящая на решетчатых конструкциях в воздухе. Ромбовидного сечения тоннель, по углам снизу, сверху и с боков трубы и кабели, коробчатые каналы, а в середине — монорельс и небольшой состав из пяти вагонов. Необычно, метростроевские тоннели всегда были круглыми, в силу технологии проходческих щитов. Голый камень и металл. Тоннель уходит в бесконечность, редкие лампы слегка вырывают его из лап темноты. Состав разгоняется, влекомый мотор-вагоном, мчится, пожалуй, даже быстрее, чем метро, благо никаких стыков рельса и тоннель идеально прям, словно пробит лучом квадратного лазера. Трижды за огромным панорамным окном (зачем оно здесь-то?) мелькают хищные зубастые плиты аварийных переборок. Двадцать минут ровного шелеста колес, торможение, поворот под прямым углом, и вдалеке в пятне яркого света показывается конечная станция.

Все, ехать больше некуда. Платформа выступает из стены, прилепившись к ней, как ласточкино гнездо. В ровной наклонной стене заподлицо вделан исполинский шлюз. Лантир чуть повернул голову, что-то царапнуло глаз в той стороне. Точно. В полутьме притаились системы защиты — дальше платформы, метров через триста гулкой пустоты, тоннель заканчивался удивительно ровной отвесной плоскостью, а на ней в больших круглых нишах поблескивал металл. Из стальных полусфер казематных установок торчали сборки тонких стволов старых тридцатимиллиметровых семистволок, и ординарные стволы потолще — морские унитарные 'сотки'. Большего и желать нельзя, через пропасть не перепрыгнуть, а установки держат все под прицелом, на ровной бетонной поверхности спрятаться просто некуда. Он поднял взгляд вверх и с холодком в груди увидел точно такую же картину на высоком потолке искуственной пещеры. Да-а, серьезные люди тут обитают. Даже если каким-то чудом загнать в тоннель тяжелый танк, его разорвет на клочки перекрестный огонь автоматических артустановок. Его подкалиберник, конечно, может повредить орудия — но для этого нужно высунуться из-за поворота, подставиться под смертельную метлу стали и огня. Силой эту крепость было не взять.

Шлюз очень быстро для своих размеров открылся, причем сразу все три двери, и сопровождающий показал рукой на вход, за которым колыхалась тяжелая тьма. Заранее проинструктированная охрана также осталась на платформе, для свиты имелась своя небольшая дверь в рост человека, за которой находились помещения отдыха и ожидания. Лантир уже полностью собрался и совершенно спокойно шагнул вперед. Проходя шлюз, он несколько отвлеченно подивился его монументальности. Первая дверь была не менее полутора метров в толщину, а две последующие — около трех, причем странноватый их отлив намекал на иной, нежели сталь, материал.