Ветер перемен нам морозит лицо.

Где ж тебе сойти, нет ступеней и ног.

Жизнь свою б отдал за благое словцо,

Но ты теперь один, тебе поможет Бог.

Голос взлетал и падал, гремел и рыдал, и казалось невозможным, чтобы живое существо могло петь так.

…и не прошло еще полумесяца — вот,

Раны вдруг заныли, не заснуть дотемна.

Ласточка на крыльях серый пепел несет

Вестью — вот она, мама война.

Не туман, а дым — то горят города.

Сердце моего бьется в луже крови.

Северной иглой колет с неба звезда,

Холодна она, ты ее не зови…

Холод проникал, казалось, в самое сердце, тоска сжимала свои ядовитые когти, и не было в мире силы, способной отогреть замерзшую душу.

…Делу не поможешь кровью малой, поверь.

Завтра мы выходим в крестовый поход.

Выпью я росинку в холодной траве –

Может быть, спасет, может, спасет.

Или все же была?

…Яблони над крышей и сиреневый цвет –

Чья мечта о доме, тот победит.

Кто же меня встретит, скажет: 'Привет'?

Верю и надеюсь, что все впереди,

Верю и надеюсь — все впереди…

Под потолком зала медленно затихали последние аккорды, люди возвращались в себя, и реальность казалась странно не-реальной после путешествия в жестокое Далеко. А потом лич внезапно повернул голову, и кипящий луч изумрудно-зеленых глаз встретил глубокую льдистую синь бездонных северных озер. Ксения почувствовала что летит.

Они были бы красивой парой. Она — средоточие немыслимых достоинств, богиня, единственный взгляд на которую долго еще кровоточит восхитительной раной на душе, он — похожий на обсидиановый скальпель символ хрупкости бытия.

После концерта тихие и окрыленные слушатели споро погрузились в прибывшие транспортеры и деликатно не заметили двинувшую пешком пару. Последним захлопнул люк мрачный и задумчивый авиатор. Всю дорогу он вспоминал сказанные девушкой, которую с невероятным апломбом он считал уже наполовину своей, слова. Отнюдь не дурак, летчик сразу заметил тот взгляд, да и трудно было бы это упустить.

Бесконечно долго длилось это мгновенное единение. Когда взгляды их нехотя, с явственным скрипом разомкнулись, каждый знал друг о друге если и не все, то самое главное точно. Он теперь понимал, сколь изумительно чиста пронизанная теплым светом душа стоящей напротив девушки, омрачаемая лишь пережитым когда-то страшным горем и вызванной этим горем в противоход ненавистью — костылем сильных. И заранее, без всяких причин закипала в груди, стягивалась тугой пружиной испепеляющая ярость; при одной мысли о том, что ее укусит какой-нибудь комар хотелось сдуть невесомым прахом с ладони весь комариный род. Он молча поклялся, без слов, в общем-то, даже не до конца оформленной мыслью, что никто никогда ее не обидит, даже мухи на нее не будут садиться, ибо чревато. Даже лужа расступится и не замочит ног, иначе будет обращена в омертвленную плазму вместе с породившей ее тучей и всем циклоном, частью которого та является. Горы будут снесены и раскатаны в блин, чтобы ей было удобно идти и ничто не заслоняло вид, да и сама планета умерит биение плюмов, иначе…

А она с восторгом видела пусть и беспамятную, но совершенную в своей неукротимости сущность лича. Океаны неистового смарагдового огня катились по безбрежной пустоте, пляшущее пламя дышало ей в лицо квазарным джетом, и было ясно, что сила, ярящаяся на дне столь невозможно зеленых глаз, не может быть покоренной по самой своей сути. Но пламя свивалось чарующе изящными кольцами у ног и ласкалось тысячами тысяч голодных щенков, дружелюбно тыкалось теплым дыханием в щеку и укрывало спину невесомым плащом, который был надежнее брони атомных линкоров. Наконец-то! Само собой выплыло из глубин памяти немного чужое, но единственно подходящее для него слово.

— Мринн Феанор!

— Жѝвинка…

Как-то само собой вышло, что он оказался рядом, незаметно расточились черные коридоры бункера, и они пошли по грунтовой рокаде, ярко освещаемой гигантской луной. На выходе позабытый спутник попытался было вновь заявить о себе, лич взглянул лишь и только на нее, после чего тихо отошел вернуть гитару, а она ответила с мягкой полуулыбкой:

— Леша, я совсем-совсем другая, ты же чувствуешь. Ты хороший парень, и любая девушка будет тебе рада. А мне нужно несбыточное.

Он попытался что-то сказать, но она прервала его одним движением ладони.

— Не говори ничего. Охота была хороша, но лань оказалась синей птицей. Не понимаешь? Тогда так — крылья есть не только у 'Беркута', твои могут быть гораздо шире.

Истребитель все время думал над странными для него словами, он чувствовал, что в них есть некий скрытый от него смысл. Временами ему казалось, что он начинает улавливать то, что хотела сказать девушка, и какое-то непривычное чувство стягивало мурашками кожу, а в животе возникали ощущения, до боли схожие с теми, что он испытывал при разгоне до динамического потолка своего самолета. Может, парень и смог бы подняться над обыденностью, расправить незримые крылья, но свое слово сказала война. Не судьба.

На этот раз враг приглядываться и заниматься экспериментами не собирался. Командование осуществлял не политик и администратор, пусть и могучий маг, а кадровый военный, имеющий на руках четкий и недвусмысленный приказ — очень редкую, а оттого непреходящую ценность для эльфийских армий. Расчет сил и средств произведен, выделено неожиданно еще почти вдвое от запрошенного, открыт доступ к наиболее секретным и могущественным разработкам, большего и желать было нельзя.

Транспортеры не успели доехать до входа. Сначала была серия вспышек. Они располагались далеко за горизонтом, и только поэтому никто не ослеп, но свет проникал, казалось, даже через броню. Это сработали термоядерные фугасы, заложенные в местах вероятного проявления порталов. Специальных боеприпасов такого типа в арсеналах не имелось, и военные инженеры соорудили их за сутки из 'Муравьев' и кусков отработанного лейнера. Вертолет-'корова' доставил автобуровую, та быстро высверлила дырку, в которой залили быстротвердеющим бетоном заваренный с одного конца кусок лейнера. Пара сенсоров, чип, аккумулятор и механическое реле — вот и вся конструкция. Просто и неубиваемо. Инженеры подумали даже о возможном наличии у врага гипотетического 'поля подавления', исключив всякие навороты и хитрую электронику. Устройства сработали штатно. Когда сенсоры зафиксировали знакомые комбинации колебаний физических полей, старые, еще пороховые 'макаронные' заряды вышвырнули 'Муравьев' на высоту около километра, где те подорвались по сработке временнОго взрывателя.

Но… это было зря. Враг тоже умел думать и учиться. В разбалансированных порталах сгорело по одной твари — далекий от равноценности размен! Новые же открылись высоко в воздухе спустя пару минут. Сквозь порталы прошли не какие-нибудь твари, а начала изливаться магия. Высшая магия. Задействованные силы люди оценить могли лишь косвенно — и даже так они поражали, а вот лич почуствовал все очень даже хорошо. Они с Ксенией одолели половину пути до входа, когда накатило. Тонкая угловатая фигура в камуфляже вытянулась струной, силясь всеми доступными чувствами упредить смертельную угрозу, шипы налились черным сиянием, от них оно змейками метнулось по телу, заключая его в пульсирующий кокон. Девушка с криком повалилась в дорожную пыль, зрачки ее закатились, но почти тут же все ушло. Она с трудом раскрыла слезящиеся глаза и увидела, что вокруг лича бушует, несется с сумасшедшей скоростью нечто вроде черного бликующего урагана, заключенного в пределы тесного кокона. Самого Мринна видно было плохо сквозь эту мельтешащую круговерть. Он висел в воздухе примерно в метре над землей, широко раскинув руки и прогнувшись назад. Голова была запрокинута, и из вихря то и дело вниз, в глаза ему били короткие серые молнии. Ксения удивилась, почему она еще жива. Ей рассказывали, когда Мринн работал на гораздо меньшей мощности, птицы дохли за сто метров, а она лежит практически у него под ногами — и ничего. Кольнуло запястье, девушка перевела взгляд на руку и вопрос тут же отпал. Тоненькая черная змейка трижды обернулась вокруг на манер изысканного браслета, изумрудные глазки хитро поблескивали на узкой вытянутой мордочке. Похоже, пока змейка на ней, мор не опасен. Но что происходит?