Вел расследование профессионал, давнишний аналитик ЦРУ Джон Леонард Хелджерсон, ненавязчиво интеллигентный бывший преподаватель университета в Цинциннати, удививший даже собственное начальство превращением в одного из самых строгих и непримиримо независимых генеральных инспекторов в истории Управления. Хелджерсон установил, что Центр антитеррора ЦРУ в 2000 году не отреагировал на серию телеграмм, предупреждавших о прибытии двоих агентов «Аль-Каиды», которые позже вошли в состав банды, устроившей кошмар 11 сентября. Первое предупреждение поступило в январе, когда эти двое агентов, Наваф аль-Хазми и Халид аль-Мидхар, были замечены в Малайзии на совещании, которое созвали вероятные террористы. Вскоре в ЦРУ выяснили, что один из них получил визу на въезд в США, а другой, видимо, проник в Соединенные Штаты еще раньше. С этими телеграммами были ознакомлены, по меньшей мере, шестьдесят сотрудников ЦРУ, и тем не менее, имена этих агентов не были переданы ФБР, где, надо полагать, могли бы найтись свободные сотрудники, чтобы установить за ними слежку; не поделились именами подозрительной парочки и с Госдепом, где тоже могли внести их в какой-нибудь черный список. В теории арест каждого из них мог вывести следователей на других бандитов и в результате сорвать все то, что теперь именуется «заговором 9/11».

В отчете Хелджерсона упоминались конкретные имена менеджеров, на которых лежит основная тяжесть ответственности за то, что столь важная информация не была передана в ФБР. Кроме того, в этом отчете (полностью так никогда и не опубликованном) содержались намеки на то, что желательно бы кое-кого из этих менеджеров проверить и, может быть, наказать в дисциплинарном порядке.

Среди них фигурировало и имя Дженнифер Мэтьюс.

В штаб-квартире ЦРУ этот отчет произвел фурор: высшие руководители принялись руками и ногами отпихиваться от самой идеи персональной ответственности, предлагаемой Хелджерсоном. Было бы несправедливо, возмущались критики Хелджерсона, возлагать вину за коллективный провал на нескольких менеджеров. Портер Госс, который, будучи предшественником Хейдена, возглавлял в тот момент ведомство, разобрался с этим вопросом одним росчерком, официально запретив дисциплинарные проверки. После чего приказал, чтобы список Хелджерсона засекретили.

Все помилованные сотрудники вздохнули с облегчением. Но Мэтьюс была безутешна. Ее просто убивало то, что в 2001 году, оказавшись среди считаной горстки экспертов ЦРУ, посвященных в дела с «Аль-Каидой», она угодила в список виновных в том, что к «Аль-Каиде» не отнеслись с должной серьезностью. Она-то как раз полагала верным обратное — ведь именно она была из тех немногих, кто еще в девяностые разглядел в фигуре Усамы бен Ладена серьезную угрозу. Как и остальные члены команды, занимавшейся «Аль-Каидой» в ЦРУ, вину за множество упущенных шансов убить или поймать этого террориста из Саудовской Аравии она возлагала на политическое руководство страны.

Больше всего Мэтьюс претило то, что ее имя будет теперь навеки связано с одним из худших провалов разведки в истории США. Заноза продолжала терзать ее душу годами, не исчезла и после отправки в Лондон, когда общественный интерес к недоработкам ЦРУ, приведшим к катастрофе 9/11, в значительной мере увял.

Сидя в своем скупо обставленном кабинете с видом на Гроувнор-сквер, Мэтьюс заранее тревожилась, чем это может для нее обернуться. Сперва утечка, в результате которой обнаружится, что ее имя фигурирует в списке виновных. Потом переполох в прессе. И карьере конец. Но самое худшее — о чем даже подумать больно — это публичный позор.

«Тяжелее всего ей было представить себе, что об этом узнают ее дети, — сказал навещавший ее адвокат. — Она была бы опорочена навсегда, навеки связана с провалом 11 сентября».

Назначение в Лондон дало Мэтьюс и ее домашним желанную передышку, причем как раз тогда, когда она в ней действительно нуждалась. А уж как она радовалась праздникам и длинным уик-эндам, во время которых можно было попутешествовать с семьей по Европе! Много раз ходила на свой любимый мюзикл «Отверженные», шедший тогда на лондонской сцене, ящиками покупала французские вина для коллекции, которую собирала дома.

На работе Мэтьюс полностью погрузилась в расследование нескольких международных террористических заговоров, в том числе идеи «Аль-Каиды» взрывать авиалайнеры при помощи жидкой взрывчатки. Британские коллеги высоко ценили осведомленность в предмете и вскоре приспособились к ее манере обращаться с людьми безжалостно и беспощадно. «Мне было сразу видно, кто из моих сотрудников только что встречался с Дженнифер, — вспоминал потом один из британских офицеров разведки. — Это всегда тот, кто потом вкалывает с наибольшим рвением».

Но теперь все это осталось в прошлом, и Мэтьюс разрывалась между разными вариантами будущей деятельности. Для людей с ее послужным списком наиболее вероятна дальнейшая служба где-нибудь в офисе опять в Лэнгли, но такая перспектива не очень влекла Дженнифер и сразу по многим причинам. Согласно табели о рангах, назначенное ей жалованье было уже весьма близко к тому максимуму, на который может рассчитывать гражданский государственный служащий, а для прыжка наверх, в еще более высокие сферы, чтобы занять место среди высшей администрации, где минимальные оклады начинаются со 111 тысяч долларов в год, ей не хватало опыта в некоторых важнейших областях.

Наездами бывая в Вашингтоне, она поднималась в лифте на седьмой этаж административного крыла, просила что-нибудь посоветовать. Советовали, как правило, одно и то же: в вашем резюме, Мэтьюс, есть лакуны, и, если хотите подняться выше, надо их заполнить. Кто у нас сейчас Мэтьюс? Опытный менеджер, справлявшийся и в Лондоне, и в Лэнгли. Но за два десятилетия работы в антитерроре вы ведь ни разу не служили ни в Кабуле, ни в Багдаде, не занимали передовых — можно сказать, фронтовых — постов на линии главного удара. Если действительно хотите рассчитывать на повышение, надо побывать на войне.

Но не все, как вскоре она обнаружила, ох, не все должности в зоне военных действий равноценны. Назначение в багдадскую «зеленую зону» тоже, конечно, не сахар: оно означает три года каторжной работы в отрыве от семьи. Но есть в созвездии учреждений ЦРУ несколько совсем гиблых местечек, где условия настолько суровы или настолько опасны, что год службы там приравнивается к трем годам в любом другом месте.

Мэтьюс вызнала, что с приходом осени как раз должна будет открыться вакансия начальника базы в одном из таких мест. Где-то в глуши Восточного Афганистана, невдалеке от Тора-Боры[13], в краях, исторически признанных одним из суровейших районов этой самой неистовой из стран. По соседству там еще и парочка пакистанских провинций, которые для «Талибана» просто дом родной. Да и Усаму бен Ладена в последний раз видели именно там.

В общем, Мэтьюс понимала, что это за местечко. А называется оно Хост.

На это место уже метили несколько других сотрудников, но Мэтьюс сразу пошла подковерными тропками. В результате ее притязания поддержал кое-кто из начальства на самом верху, сказав вдобавок, что этот год (пока Мэтьюс командует базой) будет столь же полезен для конторы, сколь выгоден и для нее самой — в карьерном смысле.

Среди ближайших друзей, как и среди старших товарищей по работе, возникли разногласия: а справится ли она? Готова ли она занять такую должность? Некоторые выражали беспокойство — дескать, не рано ли, не слишком ли скоро? У Мэтьюс не было опыта в организации мер безопасности, необходимых для жизни и перемещений в зоне боевых действий. И науке обращения с тайными агентами она была недостаточно хорошо обучена, а ведь в любой шпионской конторе это отдельная специальность со своими весьма специфическими тренингами и навыками. Притом что в Хосте по пакистанской линии очень много работы как раз с сетью тайных информаторов.

Да и личностный фактор тоже. Товарищи по работе, имевшие дело с Мэтьюс регулярно, знали, с какой непосредственностью и страстью она отдается работе, не переставая, однако, быть грубой и нетерпимой.