Июньское солнце накалило палубу. Во рту пересохло, ноги дрожали. Мы изнывали от жары и напряжения и все же не хотели сдаваться — упорно продолжали ходить то левее, то правее буйков.

И вот почти перед обедом, когда нам был передан категорический приказ — «в двенадцать вернуться на место стоянки», в кипящей за кормой струе, наконец, взорвалась одна из неподатливых мин. По днищу катера как бы ударило тяжелым молотом. Корму «морского охотника» подкинуло так, что оголились винты, а нос глубоко зарылся в волны.

Вода хлынула на палубу, сбила с ног впередсмотрящего.

Почти одновременно и справа по носу горой вспучилась поверхность моря... раздался второй взрыв, похожий на извержение вулкана.

Катер сильно тряхнуло, подбросило и повалило на борт. Моторы заглохли, и наш корабль беспомощно закрутился на месте.

Покатившиеся по палубе люди хватались за тумбы и леера[3], чтобы не быть смытыми в море.

Пухов тоже упал, но моментально поднялся.

Старший лейтенант, видимо, сильно ударился, потому что бессмысленно тряс головой и, казалось, не мог вспомнить, какую сейчас требуется подать команду. Я подсказал ему. И он, несколько придя в себя, хриплым голосом повторил:

— Аварийная! Всем осмотреться!..

Не слыша гудения моторов, Пухов неверной походкой направился к люку машинного отделения, морщась, откинул крышку и крикнул:

— Механика ко мне!

Механик с трудом выбрался наверх. Он был бледен и едва стоял на ногах.

— Что у вас там случилось?

— Всех раскидало... И меня здорово ушибло. Моторы заливает... Запускаю вспомогательный.

От сотрясения сработали «минемаксы» — катерные огнетушители. Кислотной пеной обдало людей. Вода попала во все отсеки. Она, шипя, струйками била из появившихся щелей. В кубрике всплыли пробковые матрацы, одеяла, простыни, обмундирование... Казалось, что «морской охотник» тонет.

Но когда к нам подошел катер контр-адмирала, то окончательно оправившийся Пухов по-обычному спокойно рапортовал:

— Тяжело раненных нет. Фарватер очищен от мин. К берегу дойдем своим ходом.

На одном моторе, который фыркал и чадил, словно примус, мы двинулись к месту стоянки. Вода по-прежнему сочилась из всех щелей и плескалась в трюмах. Катер клевал носом и полз одиноко по Северной бухте со скоростью захудалой баржи...

Мы свернули в более тихую Южную бухту. И вот тут случилось неожиданное: на двух миноносцах, подготовленных к выходу в море, командиры вдруг сыграли большой сбор, выстроили, как на параде, свои команды по бортам и встретили нашу подбитую «мошку» перекатившимся с палубы на палубу «ура!»

Торжественное приветствие больших кораблей было столь трогательным, что Пухов от растерянности выронил изо рта свою трубку. Смущенный, он стоял навытяжку и отдавал честь дрожавшей рукой. Глаза его как-то странно светились. Мне показалось, что в них вот-вот блеснут слезы. И, видимо, поэтому у меня самого невольно защекотало в носу, и я подумал: «В нашем подразделении не найдешь человека красивее Пухова».

В этот миг его усталое, дубленное солнцем и ветром лицо и в самом деле было каким-то по-своему красивым и мужественным.

Нелегка дозорная служба на катере. По нескольку суток приходится болтаться в изнурительном дрейфе вдали от берега. Течением и ветром катер сносит на подводные камни, на минные поля; каждые полчаса надо запускать моторы, чтобы удержаться на линии сторожевого дозора.

В свежую погоду, когда на большом корабле едва чувствуется легкое покачивание, катер кренит и бросает из стороны в сторону так, что в глазах рябит и к горлу подкатывается дурнота. А о шторме и говорить нечего. Бьет волна, взлетая на мостик, пронизывает и валит с ног ветер. Особенно тяжелы ночные дозоры: ночью, как бы тебя ни мотало, забудь об усталости, забудь о том, что ты промок до нитки, вслушивайся и смотри во все глаза. В темноте самолеты, приглушив моторы, постараются незаметно набросать мин на фарватер, могут проскользнуть к базе торпедные катера и подводные лодки противника. Ты дозорный передовой линии. Что бы ни случилось, ты должен выстоять и оповестить флот.

Лучше всех дозорную службу нес катер, прозванный шутниками «Анютой». Он был необыкновенно легок на ходу, по-особому строен и опрятен. Когда поднимались на его мачте сигнальные флаги, он очень походил на девушку-украинку, убранную разноцветными лентами.

Команда «Анюты» в самые темные ночи умудрялась первой обнаруживать воздушного противника, быстро оповещать флот и своим огнем не давать вражеским самолетам сбрасывать мины на охраняемом участке фарватера.

Командиром этого катера был Алексей Ванюков. Если бы удалось выстроить всех моряков Черноморского флота по росту в одну шеренгу, то лейтенант Ванюков непременно стоял бы на самом краю левого фланга. Ростом он был не выше тринадцатилетнего мальчика, а по весу числился в категории наилегчайших бойцов, которых в боксе называют «мухами». Но мускулатуру он имел крепкую и отличался ловкостью.

Из всех видов спорта Ванюков больше всего уважал бокс. На ринге он работал с быстротой пневматического молота, нанося точные и резкие удары. Перед ним не могли устоять не только «мухи», но и «петухи», поэтому он прочно держал звание чемпиона флота в наилегчайшем весе.

Чтобы управлять катером, лейтенант вынужден был соорудить на мостике деревянную подставку и во время похода стоять на ней, — иначе он ничего бы не увидел впереди. Об этом знали даже наблюдательные посты охраны рейда. Если они издали не могли разглядеть на мостике командира, а видели над рубкой одну лишь щегольскую фуражку с большим козырьком, то уверенно заявляли: «Это идет «Анюта». И никогда не ошибались.

На крейсере, где в юности лейтенант служил горнистом, его сверстники не раз шутили:

— Хорошо, что на свете существуют МО, иначе какой другой корабль подобрали бы по росту нашему Ванюкову?

— А торпедные катера и подводные лодки? — возражали другие. — С таким ростом воевать удобнее...

Подобные рассуждения злили друзей Ванюкова, особенно тех, которые стояли с ним когда-то на левом фланге.

— Видите ли, — горячились они, — ум и храбрость не длиной ног определяются. Если кто смелостью не наделен, то и большая фигура его не спасет. Делом только можно доказать, большой ты человек или маленький.

Ванюкова, конечно, огорчал его мальчишеский вид, поэтому он был застенчив с незнакомыми людьми и на берегу старался не бывать в компании рослых сверстников; но на корабле он держался солидно, как подобает командиру, и сумел дело поставить так, что его уважало командование и любили матросы.

В августе 1941 года фашистские дивизии, обойдя полукругом Одессу, хлынули в южные степи. Из Одессы только морем можно было вывозить жителей и оборудование заводов. Этой работой занялись корабли торгового флота и огромные черноморские теплоходы, ходившие на Кавказ.

Охранять эти громады приходилось военным кораблям.

В первый большой переход отправился катер Ванюкова. В окруженную Одессу он пришел с госпитальным транспортом, а там, в перерыве между двумя воздушными тревогами, получил назначение конвоировать океанский теплоход, до отказа наполненный женщинами и детьми. Пассажиры занимали все трюмы, каюты и палубы, сидели на узлах, чемоданах, сундуках. Мужчин почти не было видно: они остались защищать родной город.

Усатый капитан теплохода, увидев, что его будет сопровождать какой-то МО, запротестовал.

— Неужели нельзя было выделить миноносец или сторожевой корабль? — обиженно выговаривал он коменданту по эвакуации. — У меня четыре тысячи народу... Встретится подводная лодка или налетит авиация, — тут горя не оберешься! Кто их защитит? Вот это корытце с пулеметами, да? У меня винт больше размером, чем конвоир... Тоже охранника нашли! Лучше уж одному идти...