Тимми задохнулся от неожиданности и злости, но Каттер рассмеялся:

— Умойся, мой мальчик Нам надо на поезд и… поймать Дули.

В последующие морозные дни у Сьюзан было мало времени, чтобы вспоминать о той ночи, когда Дэниел пришел в ее комнату. И если за дневными заботами ей удавалось отогнать это воспоминание, то в темноте своей комнаты, засыпая, она часто ловила себя на том, что вспоминает жар кожи Дэниела, запах мыла и пены для бритья, и ее охватывало неясное томление, словно после долгой зимы наступала весна.

И с каждым днем росло чувство вины, поедая Сьюзан, пока ей уже совсем стало невмоготу. Молодая незамужняя женщина не должна принимать в своей комнате мужчину, особенно если он полураздет и болен, а она вот-вот навсегда должна связать свою жизнь с церковью.

Навсегда.

Почему будущее кажется ей не таким ясным, как раньше? Почему ей не удается подавить тревожащие желания? Сьюзан надеялась, что некоторое время, проведенное вне школы, подскажет ей решение. Но она находится в еще большем смятении, чем когда-либо.

— Ты очень хорошо выглядишь, Сьюзан.

«Дэниел».

Внезапно заколотившееся сердце напомнило ей, что с той ночи они не оставались наедине. Сьюзан одарила Дэниела застенчивой улыбкой. Она хотела отвергнуть комплимент, потому что читала, что напоминает ворону в своей черной одежде, но с языка сорвалось:

— Спасибо. Я собираюсь в город и закажу там твое лекарство.

В ответ на ее слова он скорчил гримасу. Сьюзан до сих пор сердилась на него за то, что с неделю назад он, никому не сказав, перестал принимать морфий. Она знала, что Дэниел не хотел волновать Эстер или заставить ее подумать, будто он не доверяет ее мазям и порошкам. Сьюзан застала его, когда он выливал свое лекарство в ночной горшок, и отругала за невыполнение предписаний врача. Дэниел пожаловался, что от этого снадобья ему становится хуже. Сьюзан заявила, что это невозможно, и унесла бутылочку с остатками порошка, чтобы собственноручно восполнить лекарство. Тогда уж она, если понадобится, вольет его в Дэниела насильно.

Но девушка не могла не отметить, что Дэниел и без прописанного лекарства поправляется весьма быстро. За исключением того, что он придерживал бок, когда вставал, или морщился от слишком резкого движения, Дэниел практически выздоровел. Если верить Эсси, рана зарастала прекрасно. След, конечно, останется, но одним шрамом больше — одним меньше в добавление к уже имеющимся.

— Пожалуй, я лучше пойду, — сказала наконец Сьюзан, когда Дэниел так и не заговорил.

— Постой. Я хочу дать тебе вот это, — тихо проговорил он, а когда вслед за этим улыбнулся, Сьюзан уловила образ того мальчика, каким когда-то был Дэниел. Тем мальчиком, который приносил ей подарки, когда получал деньги за работу на конюшне. Сьюзан и не помнила, сколько раз, соскучившись, выбегала на дорогу встретить его и получала мятные леденцы.

— Что? — выдохнула она.

Он поднял руку, разжал пальцы.

При виде изящного золотого медальона, лежащего на ладони Дэниела, у Сьюзан перехватило дыхание.

— Дэниел, какая прелесть! Но я не могу взять его.

— Пожалуйста. — Это не было требование, лишь просьба, но отметающая любые возражения. — Я хочу, чтобы ты его взяла. Он принадлежал моей сестре.

Лицо Дэниела было скрыто тенью, но Сьюзан и так поняла, что он очень дорожит медальоном.

— Я не знала, что у тебя была сестра.

— Думала, что я вылупился из яйца?

— Ну, нет, я…

Он вложил медальон и цепочку в руку Сьюзан и сделал это так нерешительно и нежно, что девушка поняла — Дэниел очень любил свою сестру.

— Энни умерла до того, как я дошел до приюта. — Сьюзан впервые услышала хоть что-то о его жизни до «Бентон-хауса». — На самом деле это медальон моей матери, но когда родилась Энни, мама повесила его ей на шею — на счастье. — Он сжал пальцы Сьюзан вокруг золотой вещицы. Непонятная нотка разлуки прозвучала в его голосе, когда он добавил: — Я подумал, что он должен быть у тебя.

Сьюзан смотрела на их руки. Ладонь Дэниела была такой большой, темной, грубой.

— Я напоминаю тебе Энни?

Девушка подняла голову и успела заметить быструю улыбку, коснувшуюся губ Дэниела.

— Не совсем. — Он помолчал, думая о прошлом. — Но она была милая. Как ты. Возьми его, — снова попросил он и направился к лестнице.

— Дэниел?

Он остановился, повернулся и вопросительно поднял бровь.

— Помоги мне надеть его, — тихо попросила Сьюзан.

Дэниел неохотно вернулся. Сьюзан подала ему медальон и повернулась спиной, прекрасно сознавая близость Дэниела.

Украшение легло на лиф платья — золотое сияние на чернильно-черной ткани. Не успела Сьюзан до конца прочувствовать легкие, как пух, прикосновения пальцев Дэниела, как он уже убрал руки. Но все же по спине у нее побежали мурашки.

— Ну и как? — спросила Сьюзан, поворачиваясь к нему и вздергивая подбородок.

— Как будто так и было, — в тон ей ответил Дэниел.

— Здесь и останется. — Она протерла изящный медальон. — Я всегда буду его носить, что бы ни случилось.

Дэниел почувствовал удовольствие и некоторое смущение при этом заявлении и снова направился к лестнице.

— Что ж, увидимся, когда ты вернешься.

И только когда он исчез из виду, Сьюзан вспомнила: если она пострижется в монахини, ей придется отказаться от всех земных благ, даже от маленького золотого медальона, который когда-то принадлежал маленькой девочке по имени Энни.

Сьюзан хлестнула мерина поводьями и повернула сани на дорожку между соснами, которая должна была привести ее в город в два раза быстрее по сравнению с обычной дорогой.

Эстер попросила Сьюзан съездить в Эштон и привести все необходимое для готовящегося праздника. Поскольку зайти ей придется в несколько мест, девушка взяла и остатки лекарства Дэниела, чтобы попросить у аптекаря еще такого же снадобья.

Сани съехали с выветренного горного склона в долину. Сьюзан не проехала еще и половины пути, когда обнаружила, что она не одна. Справа на гребне горы стояли четыре всадника, почти не заметные на фоне деревьев. Лишь мельком глянув на них, Сьюзан пустила лошадь быстрее.

— Эй, вы там!

Один из мужчин отделился от группы и галопом направился к Сьюзан.

Девушка крепче сжала обмотанные вокруг пальцев поводья. Мерин, чувствуя неладное, дернулся, мотая головой. Сани накренились, выровнялись и снова рванулись вперед.

Сьюзан почувствовала знакомое чувство тошноты. Она постаралась взять себя в руки, говоря себе, что едущий к ней мужчина всего лишь кто-то из хорошо знакомых ей соседей. Всадник приблизился, она поняла, что ошибалась. Человек этот был ей незнаком.

Всадник наклонился, ухватил постромки и тянул до тех пор, пока сани не остановились. Сьюзан невольно сжалась на сиденье. Она быстро глянула на неопрятного вида длинноволосого наездника, потом на трех других, снова — на первого. За последние несколько лет она обрела некоторую уверенность в себе, но сейчас ей было явно не по себе при встрече со столь сурового вида людьми и так далеко от любой помощи.

Мужчина выпрямился, но не отпустил постромки лошади Сьюзан. Он внимательно оглядел ее, потом сообщил:

— Я подумал, может, вы поможете мне.

Сьюзан подавила нараставший страх и пристально посмотрела на руки мужчины, удерживавшие ее лошадь. Незнакомец проигнорировал молчаливый приказ и улыбнулся, показав потемневшие зубы, некоторые из которых были сломаны. Бледная кожа худого лица была изрыта оспинами.

— Вы здешняя, мэм?

Несмотря на улыбку, выражение его лица оставалось холодным и непроницаемым.

Сьюзан заставила себя посмотреть на него. Она чувствовала, что он осторожничает, но что-то еще стояло за всем этим, что-то витало в холодном воздухе. Девушка осторожно нащупала толстый конец хлыста, незаметного в складках ее платья.

Когда она не ответила, мужчина продолжил:

— Мои друзья и я ехали по дороге, но теперь, кажется, заблудились.