— А сейчас, — рявкнул он, — принеси три факела и кремень для розжига. Да поживей, идиот!

Хобсон поспешно убежал. Де Тичборн открыл бутылку зубами и сделал большой глоток.

— Пей! — приказал он Дженкину.

— Милорд, я…

— Пей!

Дженкин откупорил бутыль, поднес ее ко рту и немного отпил. Когда вернулся Хобсон, де Тичборн воткнул по факелу с каждой стороны скамьи и зажег их. Потом он взял в руку третий факел и прогнал Хобсона.

— Вот она! — выдохнул он спустя несколько мгновений, посмотрев на дом. Обернувшись, Дженкин вскрикнул от ужаса: поддерживаемая служанками, леди Мабелла, высохшая старая женщина, почти ничем не отличавшаяся от завернутого в саван скелета, вышла неверной походкой и стала спускаться по лестнице. Поверх ночной рубашки на ней был накинут халат, голова обернута шалью, ноги обуты в тапочки.

— Пресвятая Дева Мария, Матерь Божья! — воскликнул Дженкин. — Что всё это значит?

— Погоди, лекарь! Заткнись и не вмешивайся!

Дженкин снова поднес бутыль к губам и на этот раз отпил большой глоток.

— Будь здорова, жена! — проревел де Тичборн. — Прекрасная ночь, хоть и немного прохладная! — захохотал он.

Женщина, которая упала бы на землю, не будь рядом служанок, дрожа, стояла перед ним.

— Ты настаиваешь на своем? — прохрипела она.

— Ты истребовала сей дар? Изволь назначить его меру: это твой жребий. Или, может быть, хочешь отказаться от своей последней воли?

— Нет.

— Тогда вот тебе факел. Пшеничные поля вон там. — Он повернулся к лекарю: — Мой дорогой Дженкин, леди Мабелла возжелала, чтобы я каждый год жертвовал зерно беднякам нашего прихода. И я дал согласие. Сейчас добрая леди обойдет те поля, урожай с которых пойдет на это благодеяние.

Дженкин, вставший при появлении леди, снова упал на скамью: ноги не держали его.

— Но она едва ходит, милорд! — выдохнул он.

Не обращая на него внимания, де Тичборн зажег факел и протянул жене:

— Бери и прикажи девкам отойти. Теперь покажи мне поля, урожай с которых я должен жертвовать. У тебя есть время, пока горит этот факел.

Костлявая рука вытянулась и взяла мерцающий факел. Какой-то миг бездонные черные глаза вглядывались в де Тичборна. Потом беззубый рот прошептал:

— Отпустите меня!

Служанки отступили. Леди Мабелла немного постояла, покачиваясь, потом повернулась и, похрустывая суставами, побрела к краю поля. Сквайр зло рассмеялся, поднес бутыль ко рту и стал пить большими глотками; потом он сел. Безмолвный и беспомощный, лекарь Дженкин смотрел, как старуха упала на колени и поползла, одной рукой помогая себе, а в другой держа факел.

— Ты только посмотри, мастер лекарь, — хихикнул де Тичборн, — сегодня ночью у нас турнир! Не желаешь ли заключить пари? Бьюсь об заклад, что она обойдет поле на пол мешка зерна, а потом дьявол схватит ее за грудки!

— Не желаю и помыслить о таком нечестивом пари! — воскликнул Дженкин и попытался встать, но рука де Тичборна крепко ухватила его.

— Сиди! Бог свидетель: попытаешься уйти — продырявлю тебя мечом!

Дженкин сел, вынул из кармана платок и отер лоб. А старуха ползла — всё дальше, дальше и дальше. Сквайр Роджер де Тичборн с мрачным видом глядел на то, как его жена пересекла одно длинное поле, потом переползла к следующему, протащила себя вдоль длинного откоса, достигла дальнего конца и поползла обратно. В оранжевом свете факела он видел, что из ее коленей сочится кровь, а по щекам текут слезы.

— И откуда только у старой карги столько силы? — пробормотал он. — Это от дьявола! Вот чертова ведьма!

— Ради всего святого, милорд, — спросил лекарь, слегка запинаясь: — сколько акров леди Мабелла собирается обойти?

— Если она вернется сюда до того, как погаснет факел, тогда двадцать три!

Болезненно преодолевая дюйм за дюймом, умирающая проползла по оставшейся границе поля, переползла через дорогу и упала на землю у ног де Тичборна. Факел затрещал, оплыл и погас.

Сквайр влил в себя последние капли вина, в бешенстве отбросил бутыль, посмотрел на женщину и рявкнул Дженкину, скривив губы:

— Позаботься о ней!

Лекарь присел и перевернул леди Мабеллу на спину. Ее глаза округлились, и она уставилась на мужа, шевеля губами.

— Что? — рявкнул де Тичборн. — Что она говорит?

— Милорд, она просит вас склониться к ней.

Аристократ фыркнул, но все-таки встал на колени.

— Два поля пшеницы, сэр, — прошептала умирающая. — Два поля!

— Неужто ты мнишь, будто я сдержу слово перед ведьмой и шлюхой? — яростно прошипел сквайр. — Грязная некромантка! Сварливая мегера! Два поля беднякам? Да ни за что! Они не получат от меня ни зернышка!

— Тогда выслушай последние мои слова, муж мой, — прошептала леди Мабелла. — Всем сердцем моим проклинаю тебя и семя твое, и да падет проклятие мое на всех потомков твоих! И если хотя бы в одном году дар сей не будет выдан, родится в сем нечестивом роду семь сыновей, и ни у кого из них не будет мужеского потомства. Семь дочерей последуют за ними, и имя де Тичборнов исчезнет навсегда. И да рухнет дом сей, и только ветер да тронет пыль над останками семьи твоей!

Ее глаза закрылись, из горла раздался хрип. Дженкин посмотрел на де Тичборна:

— Леди Мабелла мертва, милорд.

— Так пусть душу ее заберет дьявол! — Сквайр посмотрел на пшеничные поля. — Вот же ведьма! Двадцать три акра, [50]будь я проклят!

— И вы исполните последнюю волю леди?

— У меня нет выбора: ведь она прокляла всю мою семью! — Де Тичборн взглянул на звезды и пробормотал: — И да помилуют небеса тех, кто придет следом!

Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон сидел с открытым ртом, держа перед собой бокал с вином.

— Боже! Этот де Тичборн — настоящее животное! — моргнув, выдохнул он.

— Верно, — согласился Генри Арунделл, — первостепенный хам. И его жестокость имела далеко идущие последствия. С тех пор как он убил свою жену — будем называть вещи своими именами, — каждый год Тичборны выдавали Дар, за исключением краткого периода, начавшегося в 1796 году.

— И что же тогда произошло?

— Сэр Генри, седьмой баронет, после долгих путешествий по миру вернулся в Тичборн-хаус и прекратил платить, утверждая, что поместье и так на грани разорения. Следующие несколько лет он прожил отшельником и не покидал добровольного заточения вплоть до наполеоновских войн. К тому времени у старшего из его семерых сыновей родилось семь девочек, а все остальные оказались бездетны. Лишь когда большая часть имения превратилась в руины, сэр Генри сообразил, что проклятие настигло его. Он немедленно возобновил ежегодную выплату, снес дом и на его фундаменте построил новый особняк.

— Вы сказали, что он много путешествовал, — прервал его Бёртон. — Не знаете ли, где именно?

— Насколько я знаю, главным образом по обеим Америкам. Однако, несмотря на возобновление Дара, несчастья Тичборнов на этом не закончились. Третий сын сэра Генри, Джеймс, воевал во Франции и там женился на очень взбалмошной особе по имени Анриетта-Фелисите. И хотя в январе 1829 года она родила ему наследника, Роджера Чарльза Даути-Тичборна, их брак с Джеймсом очень скоро дал трещину.

Заметив приближающегося официанта, Арунделл прервался:

— Мы что-нибудь закажем?

Бёртон, полностью поглощенный рассказом, рассеянно махнул рукой:

— Да-да, конечно.

Генри Арунделл заказал куриное филе с картофелем в горчичном соусе. Бёртон, которому было всё равно, что́ есть, взял себе то же.

— Стало быть, этот Роджер Тичборн и есть тот самый повеса, о котором сейчас пишут все журналисты?

— Да, это он. Мать любила его до безумия, и он вырос французом: до двенадцати лет он вообще не говорил по-английски, да и потом говорил с сильным французским акцентом. И тут родился второй сын. Настоящая неожиданность, знаете ли, учитывая то, что Джеймс и его жена к тому времени возненавидели друг друга. Этот Альфред — очень слабовольный парень, и Анриетта-Фелисите почти не обращала на него внимания: вся ее любовь досталась первенцу. Но вернемся на мгновение к деду, сэру Генри: после его смерти Эдвард, старший брат Джеймса, стал восьмым баронетом. Эдвард сменил фамилию на Даути — только при этом условии он мог получить наследство. И вот здесь в игру вступила моя семья, потому что сэр Эдвард Даути женился на моей тетке, Кэтрин Арунделл, и в 1834-м у них родилась дочь, Кэтти Даути. У нее были романтические отношения с Роджером Тичборном, который, окончив иезуитский колледж Стоунихёрст, [51]поступил в Шестой Драгунский гвардейский полк и проводил отпуск в Тичборн-хаусе. Моя тетка категорически возражала против этого романа, полагая, что у Роджера нет никаких перспектив, так как он не обладал манерами истинного английского аристократа; кроме того, девушка была его кузиной. Роджер, которому запретили видеться с ней три года, решил показать себя и, как всегда, дал волю своей фантазии. Согласно семейной легенде, сэр Генри обнаружил в Южной Америке мифический алмаз…