— Алджернона Суинберна, — вздохнул Суинберн.

— Рад встрече, — сказал Хокинс, вышел вперед и пожал им руки. Это был человек среднего роста и самого обыкновенного вида; его бесцветное лицо совсем не соответствовало его репутации. Бёртон слышал о «висельнике Хокинсе» и знал, что его перекрестные допросы в суде считались чрезвычайно резкими, даже «дикими», как говорил кое-кто. Намек на это содержался в следующих словах Хокинса:

— Конечно, смерть вдовы — скорее удар по нашим оппонентам, чем по нам. Признание матери, произнесенное лично, было бы очень трудно опровергнуть в суде. Теперь же мы сможем представить его как вздорный слух.

— А этот человек, утверждающий, будто он ее сын, был с ней в момент смерти? — спросил Бёртон.

— Нет. Он уже в Лондоне. А сюда приедет завтра днем.

— Что с сэром Альфредом? — вмешался Суинберн. — Ему уже сообщили?

Полковник Лашингтон кивнул:

— Час назад. Боюсь, это сильный удар по его нервам. Сейчас с ним Дженкин. Как ваш ночной патруль? Вы повстречали мышь, то есть леди Мабеллу?

— Прошу прощения, о чем речь? — спросил Хокинс.

— О, обычная чепуха о проклятии Тичборнов, — ответил Лашингтон. — В высшей степени вздор и галиматья, вне всякого сомнения! Молодой Альфред вбил себе в голову, что дом посещает призрак. Можете себе представить? Призрак, будь я проклят!

— Ну и ну! Необходимо не дать ему упомянуть об этом в суде. После этого никто не поверит ни одному его слову!

— А вдруг это правда? — спросил Суинберн. Бёртон ткнул поэта пальцами под ребра.

— Нет, полковник, — ответил Бёртон, — я не видел призрака женщины, плавающего в воздухе, и, откровенно говоря, даже не ожидал увидеть. Однако и на склоне холма, и на озере я видел великолепный ползучий туман.

— Ах, да, — сказал Лашингтон, — самый обыкновенный случай. Туман, вот и всё. Он поднимается с Карачек и сползает вниз. Покрывает озеро.

— Очень интересно! — воскликнул Бёртон. — Он что, образуется только над Карачками? Не над другими пшеничными полями?

— Так оно и есть. Тот самый случай. Странно, если подумать. Не знаю, почему. Что-то, связанное с положением полей, возможно. Вы ели?

— Нет.

— Как и мистер Хокинс. И, если подумать, я тоже. Полагаю, завтрак не помешает, даже такой поздний. Что вы скажете? Чашка чая, по меньшей мере, да? Поддерживает силы.

Позже, когда Лашингтон и Хокинс работали в библиотеке над судебным делом, Бёртон и Суинберн сидели в курительной и обсуждали поэму Тичборна.

— Я совершенно уверен, что «чернющий глаз, как у самой Мабеллы»— это ссылка на Глаз Нага, — объявил Бёртон.

— Не могу не согласиться, — сказал Суинберн. Потом передразнил Лашингтона: — Или нет? Я не знаю!

— Прекрати, Алджи.

— Конечно. Или конечно нет. В зависимости от обстоятельств.

Бёртон вздохнул и, безнадежно покачав головой, продолжал:

— И, как мне кажется, значительная часть первой строфы относится к Карачкам.

Суинберн кивнул:

—  «Миледи»и «скован цепью Дара».Быть может, «покрыт слезами, что из глаз текут»— это намек на туман?

— Не знаю. Но мне так не кажется. А что вот с этой строчкой: «От чертовых проклятий не сбежать»?

— Ее проклятие: семья должна выдавать Дар вечно, иначе останется без наследника, — заметил Суинберн. — Но вспомни: Дар привлекал в имение орды бродяг. Может, именно это и имеется в виду: одно проклятие влечет за собой другое?

— Возможно. Но «недовольству бедных нет предела».Недовольству! Почему бедняки должны быть недовольны бесплатным зерном? Нет, Алджи, это не то. — Королевский агент зажег спичку и прикурил от нее уже третью манильскую чируту за день. Суинберн сморщил нос. — Если алмаз закопан под Карачками, — задумчиво сказал Бёртон, — то «побольше ешь, коль хочешь обнажить»становится указанием: обнажишь сокровище, если съешь зерно.

— Или сожжешь его.

— Верно. Но сейчас, когда пшеница только начинает расти, семья ни за что не позволит нам уничтожить урожай — хотя бы из-за того, что тогда невозможно будет выдать Дар. Впрочем, мы ничего не потеряем, если прогуляемся там. Заодно свежий воздух пойдет нам на пользу.

— Это уж точно, — заметил Суинберн, выразительно глядя на зажженную сигару.

Где-то через полчаса королевский агент и его помощник встретились под входным портиком. Оба надели твидовые костюмы, высокие сапоги, теплые матерчатые кепки и взяли с собой трости. Они уже спустились по лестнице, когда их окликнули:

— Эй, джентльмены, вы не будете против, если я к вам присоединюсь?

Оказалось, что это сэр Альфред; его изможденное лицо, красные глаза и седые волосы резко выделялись на фоне темного траурного костюма.

— Вовсе нет, — ответил Бёртон. — Мои соболезнования, сэр Альфред, мы слышали новость.

— Мать жила только ради брата, — ответил баронет. Они спустились к дороге и пошли по ней. — Когда он пропал, она очень быстро состарилась. В последний раз, когда я видел ее, она была очень слаба. И если прохвост, выдающий себя за Роджера, действительно тот, за кого себя выдает, тогда я с полным основанием могу обвинить его в ее кончине. Если же нет — а я по-прежнему считаю, что нет, — тогда я смогу обвинить его вдвойне. Я чувствую, что внутри, в сердце своем, она знала, что этот мужлан — самый обычный самозванец. И умерла от разочарования: я в этом полностью убежден.

— Но разве перед смертью она не утверждала, что ее старший сын вернулся?

— Утверждала. Последняя надежда несчастной, сломленной горем женщины. А куда мы идем? Просто гуляем?

— Я хочу взглянуть на Карачки и понять, почему туман поднимается только от них, а от соседних полей — нет.

— Ах, да. Загадка, верно? Я и сам часто спрашиваю себя об этом.

От края пшеничного поля все трое пошли вдоль его правой границы, отмеченной низкой изгородью.

— В этом году будет хороший урожай, — сказал Тичборн. — Посмотрите на яркую зелень всходов!

— Теперь, когда вы указали на это, — задумчиво сказал Бёртон, — мне кажется, что Карачки зеленее, чем другие поля.

— Верно, и в этом есть глубокая ирония, не так ли? Самое лучшее зерно мы вынуждены дарить!

Королевский агент остановился и внимательно оглядел ландшафт.

— Я не вижу никакого природного объяснения такому феномену. Все поля на этом склоне находятся в одинаковых климатических условиях. Если бы Карачки были чуть пониже других полей, тогда я мог бы заподозрить подземный источник, но, похоже, они, наоборот, слегка выпирают кверху.

Суинберн присел на корточки, использовал свою трость как уровень и посмотрел на горизонт.

— Ты прав, — сказал он, — эта часть склона определенно выше, хотя и едва заметно. Бог мой, Ричард, вот что значит глаз географа!

— Глаз вполне достаточный для того, чтобы понять: эти поля не лежат на одном уровне с другими. На этой высоте, достаточно низкой, туман должен формироваться в пустотах, а не подниматься с выпуклой части склона. Единственное объяснение — теплый подземный источник. Тем не менее, как я уже сказал, склон тогда был бы слегка опущен, а не поднят. Идемте дальше.

Они поднялись к концу поля и пошли вдоль него.

— Ничего себе! И леди Мабелла проползла весь этот путь? — воскликнул Суинберн.

— Влекомая дьяволом. — Тичборн дернул плечами. — Вы слышали стук прошлой ночью?

— Нет, — мгновенно ответил Бёртон, не дав Суинберну открыть рот. — А вы?

— Боюсь, я слегка перебрал за ужином, — сказал баронет, — и по голове словно ударили подушкой: ничего не соображал, пока не проснулся сегодня утром.

— Кое-что весьма странное произошло в музыкальной комнате. Пианино играло ноту…

— …но за ним никого не было, — договорил Тичборн. — Держу пари, что вы перепугались.

— Поздравляю, вы выиграли. Стало быть, подобное уже случалось раньше?

— Сколько себя помню. Три или четыре раза в неделю — бонг! — и безо всякой причины. Всегда одна и та же нота.