Он выдвинул стул и сел, как она просила. Но стало только хуже, потому что теперь, когда он сидел за столом напротив, его глаза были на одном уровне с ее глазами.

— Доктор Уоррендер, — она заставила себя произнести его имя и продолжила:

— Я не стала говорить об этом раньше, потому что здесь был Янни, но прошлой ночью я встретила вашего друга Дамьена. Он рассказал мне о вас. Я считала вас греком.

Он позволил себе вежливую улыбку.

— Это имеет какое-то значение?

— Вы позволяли и дальше так думать, когда я рассыпала вам комплименты за ваш английский.

Теперь он улыбался сардонически, наслаждаясь ее неловкостью.

— А вы не позволяли мне узнать, что говорите по-гречески. Давайте считать, что мы квиты.

— Но я не говорю по-гречески, по крайней мере, недостаточно хорошо, чтобы справиться с его критским вариантом.

— Местный диалект немного неразборчив.

— Сегодня я ездила по домам, в которых сдаются комнаты, пыталась выяснить не узнает ли кто-нибудь внучку леди Чартерис Браун по фотографиям. Я зашла в один дом, почему-то я была почти уверена, что Алтея жила там, — и она подробно рассказала ему обо всем, что произошло на Одос Лефтериоу, 23.

— И ты хотела, чтобы я поехал с тобой и выступил переводчиком?

— Ты можешь сделать это?

— Прямо сейчас?

— Я не думала о том, когда. Я просто хотела спросить не согласишься ли ты.

— Я уже сказал, что завтра я целый день простою на регистрации. Сейчас дела идут не очень хорошо. У них не хватает людей. Дела идут не очень хорошо.

— Мне жаль слышать это.

— Да, это печально. На них давят владельцы крупных отелей, которые хотят выкупить у них дело. Моя мать и отчим — вон тот старик, который сходит с ума по своим розам — отошли от дел пару лет назад. Теперь этот бизнес принадлежит Спиро, а он уже смертельно устал от него.

— Кто это, Спиро?

— Обходительный парень на регистрации. Женат на моей маленькой сестренке Анне. Ваше пребывание в «Артемисе» началось бы более приятно, если бы в тот день, когда вы приехали, работал Спиро.

«Нет, все равно я не хотела бы чтобы все сложилось по-другому», — подумала Эмма, но она не смогла бы хорошо выразить это.

— Но, что касается вашей проблемы, — продолжал он. — Почему не сейчас?

— Леди Ч. Б. Я не хочу тревожить ее, если нет повода для радости.

— Она на этом шоу в зале? — Он поднялся со своего места. — Мы вернемся раньше, чем оно закончится.

— Она может не захотеть сидеть до конца. Я узнаю, все ли будет в порядке в случае моего отъезда.

Через несколько минут она догнала его в фойе.

— С ней все в порядке. Оказывается, Хэллидеи устраивают вечеринку у себя в номере после шоу, и она собирается пойти к ним.

Она копалась в сумочке в поисках ключей от машины.

Ник открыл дверь перед ней и помахал рукой Спиро, когда они выходили.

— Только транспорт — мой, сказал он. — Я не люблю, когда меня везут.

— Особенно женщина?

— Я этого не сказал.

«Но подумал!» Эмма не стала спорить, не испытывая особого желания вести машину через Аджио Стефанос ночью. Смиренно она шла следом за ним в гараж, но здесь остановилась как вкопанная.

— Только не мотоцикл!

— А что плохого в мотоцикле? — спросил он, взяв с полки два шлема и протянул один ей.

— Много чего.

— Я езжу очень хорошо и очень осторожно, — заверил он ее. — Тебе не будет никакого вреда. Обхвати меня за талию и держись крепко.

«Обхвати меня за талию». Она снова почувствовала, что не может пошевелиться, лицо горело.

Он вывел мотоцикл через двор и, балансируя, выехал на дорогу.

— Я сказал, держись крепче, — прокричал он.

И тут они стали набирать скорость. Эмма выкрикнула: «Да, хорошо», — но ее голос унес ветер. До этого Эмма никогда не ездила на мотоцикле. Тем более она была влюблена. Позже она не смогла бы сказать, что больше занимало ее мысли: страх перед скоростью, когда они мчались, рассекая теплый ночной воздух, или самозабвенный восторг от того, что обнимает тело мужчины, которого любила.

Она вся дрожала, когда слезла с мотоцикла на Одос Лефтериоу и сняла шлем. Внизу под их ногами маленький город был похож на красочный калейдоскоп света. Небо над их головами было глубоко черным, с точечными проколами звезд.

Когда он ставил свой мотоцикл, то возвышался рядом с Эммой как башня.

— Не так уж плохо, правда?

Может быть. Она не была уверена ни в себе, ни в своих чувствах, ни в здравом уме. Она повела его вверх по ступеням к дому номер 23 и постучала в дверь.

Все оказалось так просто в этот раз. Эмма достала фотографии. Ник и женщина разговаривали. Женщина провела их в комнату с чудесным видом на город и снова достала карандашные наброски из шкафа.

Потом Ник повернулся к Эмме.

— Да, девушка на этих фотографиях приходила сюда в конце прошлого года и сняла эту комнату. На неопределенное время. Вносила плату по восемь тысяч драхм каждую неделю вперед. Потом, приблизительно через две недели, девушка исчезла.

— Исчезла? Что она имеет в виду?

— Она вышла однажды утром с рюкзаком, говорит наша дама, и никогда больше не вернулась.

— Когда это было? — спросила Эмма. Ник переспросил у домовладелицы.

— В конце ноября.

— Но это сто лет назад.

— Эта дама даже не знала, что ей делать. Она думала, что должна пойти в полицию, но у нее уже бывали студенты перед этим. Которые просто вставали и уходили, и она предоставила всему идти своим чередом. Сначала она оставила комнату, хотя ей и не заплатили, а потом ее сын вернулся домой с моря, и она отдала эту комнату ему. А вещи девушки и ее чемодан сложила в шкаф в холле. Однажды, некоторое время спустя, пришла женщина и сказала, что англичанка прислала ее забрать вещи и хотела бы заплатить за то время, которое домовладелице пришлось продержать комнату. Но она взяла деньги только за одну неделю.

Эмма перевела взгляд с Ника на домовладелицу.

— Что это была за женщина, — спросила она по-гречески.

Ник переводил, когда она не понимала.

— Приблизительно того же возраста, как и она сама. Гречанка, возможно с Крита. Это все, что она знает. Наброски она нашла в шкафу гораздо позже, и она не уверена принадлежат ли они Алтее или кому-то еще, кто жил потом в этой комнате. Она думала, они могут помочь. Она сожалеет. Она считает, что это на ее совести, что она не сообщила об исчезновении девушки в полицию.

— Она не догадалась спросить у женщины, которая приходила за вещами, что все-таки случилось?

Ник сказал:

— Я спрашивал ее об этом. Очевидно, нет. Она не хотела показаться назойливой, я полагаю.

— Девушка была одна все это время? — спросила Эмма на правильном греческом, так как женщина, казалось, понимала ее, тогда как Эмма не могла понять ее критский греческий. — Приходили к ней друзья?

Домовладелица покачала головой, и Нику не пришлось переводить.

Они ушли, пожав друг другу руки со взаимными наилучшими пожеланиями.

— Вы были очень добры и очень помогли нам, — добавила Эмма на своем четком правильном греческом.

Снаружи, на Одос Лефтериоу темнота, казалось, стала еще гуще, чем раньше. Эмма дрожала, когда они спускались вниз по каменным ступеням мимо цветов.

— Ты замерзла, — сказал он. — И эта надежда тоже рассеялась. Будет лучше, если ты выпьешь чего-нибудь перед обратной дорогой. Я приметил кафе-бар, когда мы ехали сюда.

Оставив мотоцикл там, где он припарковал его, Ник повел ее вдоль узкой улочки, сделав несколько шагов вниз, чтобы срезать расстояние до переулка, который был уровнем ниже. Померанцы и фиговые деревья в изобилии росли на крошечных участках между домами, своими кронами они закрывали звезды над головой. Вдруг на углу в глубокой тени из под ног Эммы с воплем выскочила кошка. Эмма споткнулась.

— Держись! — произнес Ник, подхватывая ее под локоть. Но она потеряла равновесие и тяжело рухнула на него. Она чувствовала движение его рук, старавшихся поддержать ее, ощущала тепло и упругость его тела. С долгим прерывистым вздохом она позволила себе утонуть в его объятиях. Она почувствовала, как огромной и трогательно-неуклюжей рукой он провел по ее волосам. Потом его руки сомкнулись вокруг нее, и его губы нашли ее рот.