— О, Боже, — сказала Эмма. — Мне очень жаль! Ну, пошли, маленький плутишка, веди меня к этому месту, если сможешь его найти.

Джонни вывел ее на террасу, где промокшая бугонвилла роняла капли на каменную плитку. Подул легкий ветерок, и потоки дождевой воды хлынули как из душа с вьющихся по стене роз и с олеандров.

— Оно вон там, — сказал Джонни, хлюпая по намокшей траве, туда, где за живой изгородью благоухающего кустарника, названия которого Эмма не знала, был расчищен кусочек сада. — Вот здесь! — заявил он гордо, указывая на угол того, что, очевидно, было грядкой, засаженной овощами. — Я планирую заняться раскопками, — продолжал он, — там, где они еще не успели ничего посадить. Но сегодня мне не разрешают, потому что очень мокро.

— Археологи всегда останавливают работы, когда идет дождь, — сказала Эмма, задумавшись, что она будет отвечать, если Джонни спросит «Почему?». И тут она увидела Ника Уоррендера, который шел огромными шагами к ним через роняющий капли сад.

— Что ты себе позволяешь? — спросил Ник обманчиво спокойным тоном, который, однако, не ввел в заблуждение ни Эмму, ни его маленького сына. — Заставить твою тетю Анну звонить мисс Лейси и вытаскивать ее сюда! Ты видишь, в какой грязи ее туфли?

— Меня это не беспокоит, — сказала она поспешно. — На самом деле мне было интересно посмотреть, где он нашел эту бусину…

Но Ник Уоррендер не слушал. — Тебе говорили много-много раз, что ты не должен приставать к гостям отеля! Если ты хочешь что-то сделать, ты должен спросить разрешения у меня, а не у своей тети Анны, которая готова плясать по мановению твоего маленького пальца!

— Я пытался спросить у тебя, — запротестовал Джонни, но ты все разговаривал с Марией и потом пошел провожать ее в машину.

Мария! Эмма посмотрела на Ника, который продолжал бушевать.

— Мисс Лейси пожалеет о том, что взяла тебя с собой к археологам, если ты и дальше будешь приставать ко всем со своей бусиной.

Эмма закричала:

— Это нечестно!

— Иди сию же минуту и немедленно сними эти мерзкие ботинки до того, как ты перепачкаешь чистые полы!

Сдерживая рыдания, Джонни повернулся и побежал.

Дрожа от внезапного гнева, Эмма сказала:

— Нельзя так обращаться с этим ребенком!

— Ты, конечно, знаешь лучше!

— Последняя вещь, которую можно сделать с ребенком, это убить в нем энтузиазм. Это, может быть, удобно для тебя, но…

— Кажется, ты мне уже читала лекцию, — заметил он едко, — по семейным отношениям, не так ли? Как это должно быть приятно, знать ответы на все вопросы!

— Он замечательный маленький мальчик. Вопрос не в том, быть ли ему греком или англичанином. Вопрос в том, быть ли ему самим собой, будут ли его любить и понимать.

Но это было уже не ее дело. Ее дело была Алтея.

— Ты видел Марию?

— Я все ждал, когда ты вернешься к этому. Да, — сказал он. — Я видел Марию. Она приехала, чтобы забрать свою мать в Афины, до того как отцу сделают операцию. У нее проблемы, которые ты вряд ли себе представляешь, и поэтому я не решился беспокоить ее вопросами о твоей Алтее!

Как холодны были его глаза. Как он был враждебен!

Она стиснула руки.

— Я могу понять это, — сказала она. — Я почти готова поверить, что так оно и было. Естественно ты должен глубоко переживать за Марию. Здесь у тебя нет причин чувствовать себя обиженным. Правда в том, что ты не готов отступить ни на дюйм там, где замешана леди Чартерис Браун, не так ли? Однажды ты говорил о правах. Если бы в этом мире у нас были только права, какой бесцветной была бы наша жизнь! Но вы не должны беспокоиться, доктор Уоррендер. Мы освобождаем вас от себя, леди Чартерис Браун и я. Утром мы уезжаем в Ретимнон и вы никогда больше не увидите нас.

Было нелегко с достоинством идти по хлюпающей траве, но Эмма изо всех сил старалась высоко держать голову. Такой холодный, бессердечный, неотесанный и грубый. Как она могла вообразить себе, что влюблена в него?

Быстро пройдя через сад отеля, она пошла по дорожке вдоль берега. Ящерица скользнула через дорожку и скрылась в высокой траве. Стоя на каменистом берегу, она слушала шум морских волн.

— Люблю его? Мне он даже не нравится, — сказала она громко, заставив маленьких коричневых пичужек вспорхнуть с кроны низкорослого дерева. Он не выказывал никакой симпатии к печальной и одинокой старой женщине. Он был нетерпелив и раздражителен со своим маленьким сыном. Он, казалось, получал удовольствие в том, чтобы поддеть ее за то, что она так старается выполнить свою работу. Солнце набирало силу по мере того, как приближалось к горам. Эмма отбросила назад волосы и почувствовала тепло на своих щеках.

— С этого момента, — сказала она себе твердо, — безумие окончено!..

Она была свободна от него.

Глава 6

Для Эммы было делом нелегким убедить леди Чартерис Браун в том, что они должны переехать в центральную часть Крита, чтобы там продолжить поиски Алтеи.

— Это будет пустой тратой времени, как и все остальные попытки, — сказала она подавленно. — Я хочу ехать домой.

Однако, в конце концов, было решено, что они едут в Ретимнон и, используя отель, рекомендованный Ником, как базу, обследуют долину Амари. Спиро забронировал для них номера.

— Три дня, — подтвердил он. — В отеле «Аретуза». Я забронировал для вас два прелестных номера.

Оставив часть своего багажа в отеле «Артемис» и зарезервировав свои номера до возвращения, они выехали рано утром. Спиро и Анна проводили их до главного входа, пока Йоргиос складывал багаж, который они брали с собой, в машину.

В последний момент Джонни с шумом выскочил из отеля и бросился Эмме в ноги. Он плакал.

— Завтра мы уезжаем ночным кораблем в Афины, — сказал он. — Анна говорит, ты не вернешься к этому времени. Я тебя больше никогда не увижу!

Эмма чувствовала, что с трудом сдерживает слезы.

— Никогда не знаешь! Я буду работать в Лондоне, когда лето кончится. Мы могли бы встретиться в Британском музее, посмотреть есть ли у них такие же синие бусины, как твоя.

Он вскинул голову.

— Правда?

Что дернуло ее сказать такое? Его отец будет в ярости. Но Джонни всего шесть лет, а дети быстро забывают.

Эмма не очень-то радовалась поездке вдоль Национальной магистрали, мимо Гераклиона, в Ретимнон. Горло и голова болели. В последний раз она видела Ника Уоррендера с лицом холодным и искаженным от гнева. Она произнесла те горькие слова, хотя на самом деле так не думала. Она вспомнила, какая боль живет в его сердце, груз его проблем. Она отдала бы все на свете, чтобы облегчить положение вещей для него. Но она не помогла ему.

Было уже поздно, когда они доехали до Ретимнона вдоль длинного песчаного пляжа. Его прекрасные венецианские фасады и турецкие минареты купались в золотом вечернем свете. Следуя брошюре, которую Ник дал ей, найти отель «Аретуза» оказалось несложно.

В течение следующих двух дней, сопровождаемые мягким солнечным светом, они обследовали старые византийские храмы по списку молодой американки. После, в памяти у Эммы остались холмы и леса, узкие боковые дорожки, ведущие в оазисы покоя и мира, где потоки воды разбивались о скалы, и дикие цветы все еще пестрели на крутых склонах. В одной маленькой выбеленной церкви под красной черепичной крышей, им пришлось идти за ключами в соседний деревенский дом. Несколько мгновений Эмма, затаив дыхание, думала, что вот сейчас они могут встретиться лицом к лицу с Алтеей. Но церковь им открыла старуха-гречанка в черном, со сморщенным коричневым улыбающимся лицом. Никто из тех, кого они спрашивали, ничего не помнили о девушке на фотографиях.

За ужином, в их последний вечер, Эмма была тронута новым проявлением слабости со стороны старой леди.

— Алтея приняла свое собственное решение…, похоже, мне придется смириться с ним. Мне интересно, что делала бы я, если бы мне была предоставлена такая же свобода в ее возрасте? Все тогда было совсем по-другому! Если она не собирается возвращаться, я думаю, нет большого смысла держать мою дорогую квартиру в Лондоне.