Едва погрузившись в мыльный раствор, кофточка прямо у Светы под пальцами пошла какими-то дырочками, дорожками распустившихся петель, разошедшимися швами…

Заливаясь слезами, Света осторожно выполоскала кофточку и положила ее на батарею в комнате девочек сушиться. Потом, поздно вечером, неумелыми руками Света штопала дырки и затягивала дорожки. По счастью, почти все раны находились на относительно незаметных местах, были эстетически не смертельны, и кофточку можно было носить под пиджак, хотя под пиджаком оригинальности не было видно совсем. Бусина не отскочила ни одна, и это отчасти утешало.

Когда она рассказала об этом коллегам, Лена, со свойственной ей грубоватой решительностью, обозвала ее «слепой дурой, которая не умеет тратить деньги», а Нина, сначала молча слушавшая их диалог, потом как-то подозрительно тихо спросила:

— И сколько же вы выложили за этот шедевр рыночного дизайна?

Света нехотя ответила.

— Сколько-сколько?!! — поперхнулась Нина. — Да это же…

Она мигом вывела на дисплей калькулятор и набрала цифры.

— Двести шестьдесят два доллара! За эту цену можно было фирменный костюм купить! Настоящий! Качественный! Э-ле-гант-ный!

— Вот, а я купила кофточку.

— Быстрорастворимую. Это у вас последствия злоупотребления растворимым кофе, не иначе.

Потом Нина несколько раз и разным людям, очень смешно, рассказывала в лицах, как Света выбирала, стирала и штопала быстрорастворимые двести шестьдесят долларов, и Света смеялась вместе со всеми.

Надо сказать, «костюм из трех блюд», как назвала его Нина, действительно обошелся Свете дешевле злосчастной кофтенки, и его было не стыдно надеть для выезда за границу.

В Англии же Свете предстояло обучаться в Международной академии бизнеса и овладеть искусством ведения переговоров. Фактически, Свете эту поездку сделала Нина, в руки которой, поскольку она обычно забирала в канцелярии почту, попал рекламный буклет академии. Она перевела из него кое-какие отрывки и отправила материальчик на рассмотрение Алексашину. Тот, щедро тративший прибыль на зарубежные поездки, решил, видимо, поощрить Свету и отписал ей деньги на курс искусства ведения переговоров, наверняка уверенный, что этим ее до безумия осчастливит. Света была бы гораздо довольнее, если б эти две тысячи фунтов отдали ей лично на руки, но не скажешь же это Алексашину, да еще и негласно опальному.

Словом, день отъезда приближался, а Света не могла заставить себя даже бегло просмотреть материалы, срочной почтой пришедшие ей из Англии, — не будешь же просить Нину переводить для нее на русский! Благо бы еще эта академия находилась в Лондоне, так нет! Надо было еще ехать на электричке или автобусе через Лондон. Несколько раз ей звонила англичанка по имени Мэнди, ее английский куратор по обучению. И каждый раз обходилось: то трубку брала сама Нина, а потом, пощебетав с Мэнди о том о сем, пересказывала ей содержание беседы, то Света пила кофе и, с нарочито полным ртом, жестами просила Нину поговорить, что та с удовольствием и делала. Нина вообще говорила, что процесс общения на иностранных языках ее стимулирует и возбуждает.

— Очевидно, активируются какие-то более сложные интеллектуальные структуры, в которые родной язык просто не может проникнуть, — глубокомысленно рассуждала она, — усиливается выброс эндорфинов… Во все времена люди, постоянно занятые напряженным умственным трудом — не излишне, конечно, как дедушка Ленин, а в меру, — были здоровее и жили заметно дольше. Так что лодыри, перекладывающие на чужие плечи свои хлопоты и думающие, что они выиграют от своего безделья, глубоко заблуждаются. Напротив. Безделье — мать всех пороков. Болезней — тоже. Так что товарищам лодырям и бюллетенщикам стоит об этом подумать.

— Это вы нас лодырями считаете? — спросила Лена, отвлекаясь от очередного бесконечно-мыльного сериала про Хосе-Марию-Диего-Гарсию.

— Вопрос этот чисто риторический, сударыня. Я б его никогда никому не задала, потому что все знают: я, например, не лодырь. И я это знаю.

— Ехали бы вы сами в эту академию, — сказала Света в сердцах.

— Да я б поехала, но ехать за границу на учебу или по делам я категорически не согласна. Да и меня как студентку господин Алексашин счел бесперспективной.

— А вот не надо было с ним ссориться.

— А я с ним никогда и не ссорилась. Я вообще никогда ни с кем не ссорюсь. Просто на моем жизненном пути очень часто встречаются люди, которым очень хочется поссориться со мной. Самооценку это им повышает. Психокомплексы лечит. Приятно, знаете ли, иметь врага с тремя высшими образованиями — сам себе умнее кажешься.

— И в чем же это вам Алексашин завидует? — с нескрываемой иронией спросила Лена.

— А в чем раб завидует свободному человеку? Или больной здоровому? — спокойно, без тени вызова и без отрыва от долбежки по клавиатуре ответила Нина. — Или он не знает, что я не страдаю от вредных привычек, а он без ежеминутной сигареты и без ежевечерней выпивки просто с воем на стенку полезет? Не настолько он глуп, чтобы не осознавать этого и не завидовать. Он и Гаврилова вашего за это не терпел. Что, не так?

Гаврилов был любимчиком и ставленником Анны Павловны. В студенчестве, учась в МГИМО, он подрабатывал у нее в цехе. Он тоже не пил и не курил, слыл остряком, красавчиком и бывшим женихом Лены. Взяв его в замы по протекции Анны Павловны, Алексашин его тоже невзлюбил, несмотря на интеллектуальные качества, в конце концов довел похмельными придирками до обострения язвы и вынудил уйти. Теперь Гаврилов злорадно ждал, когда «уйдут» Алексашина, чтобы вернуться на еще не остывшее, удобное и насиженное местечко.

Тем временем день отъезда в Англию неумолимо приближался. Немного подняло Светино настроение получение командировочных. Но их предстояло потратить на еду и переезды — самой Свете на покупки осталось бы совсем чуть-чуть.

А дома у Светы был раздрай. Евсеев находился хоть и в наличии, но ходил злым и угрюмым. Света пыталась хоть что-то настирать и наготовить впрок девочкам и мужу, но этого не получалось: все съедалось и пачкалось в тот же день. Неясно было до сих пор, как добраться до места в Англии.

К вечеру в четверг — лететь Свете предстояло в воскресенье утром — она все-таки набралась храбрости и, дождавшись, когда Лена вышла из отдела, уже в нескрываемой истерике обратилась к Нине:

— Я вас умоляю, я вас на ко-ле-нях умоляю — позвоните этой Мэнди, спросите, как мне лучше добраться до этой академии!

Нина подняла брови.

— А зачем мне испорченным телефоном работать? Позвоните сами да спросите. Вам же туда ехать, вдруг я что-нибудь не так пойму.

Света почувствовала, как на нее еще круче накатывает волна тоски и безысходности.

— Ой, ну вы же знаете, что для меня говорить по-английски…

— Я об этом ничего не знаю и знать не желаю. У вас такой же титул, как у меня, — переводчик первой категории. Да и как вы собираетесь там-то общаться?.. Хоть потренируетесь пока…

Света утерла уже показавшиеся слезы, взяла себя в руки и твердо произнесла:

— Да, конечно, сделать я это должна сама. Но вот если уж не судьба, так не судьба — у Мэнди отвечал соловьиными трелями факс, и Свете не пришлось пережить еще одно профессиональное унижение. Но оптимистичная Нина и здесь нашла хорошее:

— Вот и отпишите ей просьбицу на вашем изящном английском — мол, дайте маршрут следования. Она вам все подробно напишет, и вы прямо с этой бумажкой поедете, как с картой. В чем проблема?.. Не в Африку ж к людоедам едете, чай, в Европу…

Свете вдруг стало радостно и хорошо. Нина всегда найдет решение!

— Вы не возражаете, если я отпрошусь на пятницу? — осторожно спросила Света. — А то у меня ничего не уложено, не собрано…

— Нет, почему же, я не против. Отпрашивайтесь на доброе здоровье. Только начальству не говорите, что это для сборов.

— Почему? — удивилась Света.

— Потому что ни один мужик не поймет, зачем нужно два дня на то, чтобы положить в сумку зубную щетку и пару чистых трусов.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: