Света, как глупенькая мушка, барахталась во всемирной паутине несколько дней, с трудом соображая, как ей дать поисковому механизму такое задание, чтобы тот вывел ее на Савицкого. Наконец она нашла страничку, где можно было найти человека в любом штате по первым пяти буквам фамилии, и Света с трепетом увидела, что машина выдала ей с полдюжины имен пользователей с похожими фамилиями. Один из них, некий Джин Сэвитски из солнечного штата Майами, в адресе почты, очевидно служебной, указывал название крупной компании, с которой они когда-то плодотворно сотрудничали…

Светино сердечко едва не выскочило из груди — это он! Он же уехал в Майами, где охотно работает по специальности, наверное, богат… Вот только как у него по личной части… Свету резанула горькая обида на самое себя — зачем она опять расписалась с Евсеевым? А вдруг Генка свободен и позовет ее вернуться?

Она тщательно списала адрес почты неведомого Джина Сэвитски на бумажку и в адресную книгу компьютера.

Пару дней она мучилась: что и как написать этому таинственному Джину Сэвитски? Вдруг это не он? Чужой человек проникнет в тайну ее сердца…

Вот Нина от никаких комплексов не страдала и таких вещей не боялась — давала свой прямой электронный адрес направо и налево, и ей в один день приходило по десять писем от разных импортных мужиков. Иногда, пользуясь тем, что у нее на столе был прямой телефон и международные переговоры были бесплатные, она звонила своим поклонникам и долго беседовала с ними по-иностранному. Она и Свете предлагала завести друга по переписке, но Света отказывалась, говоря, что боится. Кроме какого-то липкого страха перед чем-то неизведанным — какой она испытывала, идя на первый аборт, — был еще и страх перед английским в любом виде.

— Вы же знаете, что для меня говорить по-английски… Это у вас комплексов нет, а я вся создана из одних комплексов…

— Ну вот и потренируетесь на свободе, — говорила Нина. — Да где вы такую устную практику можете получить, да забесплатно? Ну, ошибетесь — это ж не переговоры. Я сама прошу моих мужиков указывать на ошибки — чтоб с них, гадов, хоть какая самомалейшая польза была.

— И чего они?

— А ничего. Не хотят мышей ловить. Молчат, как рыба об лед.

Нина действительно показывала Свете распечатанные письма от американцев, где они восхищались Нининым языком и чувством юмора.

— Ну, я ваш английский «превосходным» не считаю, — как-то, особенно сильно задетая американскими восторгами, сказала Света. — Я б здесь много чего поправила. Я б вообще все по-другому написала!

— Во-во! Я всю жизнь это слышу.

— Что?

— Да это — все бы сделали по-другому: и написали, и нарисовали, и сшили… Всю жизнь меня кто-то чему-то учит: безногие — танцевать, глухие — петь, слепые — рисовать. Только почему-то никто не танцует, не пишет, не шьет… Но все знают, как это сделать лучше меня… Писателей нет — одни редакторы! Не умеешь сам — научи другого. А? Или: что заканчивали, а если ничего, то где преподаете?

Теперь бы Нинин совет был бы в самый раз, но спрашивать, как она начинает диалог с совершенно незнакомым человеком, было чревато вполне понятными расспросами.

Нина была непредсказуема — могла тупо пропустить мимо ушей сенсацию местного значения (замдиректора Н. переспал с инженером МЛ), но могла привязаться к какому-нибудь пустяку и подвергнуть его садистско-придирчивому анализу. Под какое настроение попала бы Света, спроси она у Нины о такой тонкой вещи, знать заранее было совершенно невозможно. Гениальное решение пришло только через несколько дней.

Света — как бы между прочим — рассказала в отделе, что дочке задали в школе написать как бы письмо воображаемому мальчику в Англию. Нина в тот день пребывала в игривом настроении, поскольку была в новом, произведшем разговоры и шевеление в мозгах платье. Она сразу же повернулась к ней и Маше и, томно потягиваясь в кресле, мурлыкающим голосом спросила:

— Именно мальчику? А девочка ей не подойдет?

— Задали мальчику.

— Ну и порядки в современной школе, скажу я вам. Татьян Лариных растят грядками.

— А вы бы что написали?

— Что и всегда пишу своим мальчикам: «Не хочешь ли черкнуть пару строчек в Россию, приятель?»

— И все?!

— И все. Пусть сам мне пишет — я отвечу. Мы еще пока мало знакомы цивилизованному миру, а тот архаичный русский английский от Бонка, над которым потешаются в фильмах про шпионов, резко отличается от моего легкого, воздушного языка, так что мне всегда отвечают. К тому же у «мыла» своя этика. Надоело писать — бросаешь, и никто не в претензии, а если кто-то бросит писать тебе, ты тоже возникать не должен.

Воспользовавшись тем, что Нина, отговорив свой монолог, снова повернулась к дисплею, Света записала эту ее быстро бледневшую в памяти фразу. Потом, видя, что девчонки заняты своими делами, она быстро открыла электронную почту и, набив «волшебные слова», отправила их в Майами.

Если это действительно Генка, он увидит и название фирмы, и то имя, которым он называл ее в дни их любви — Светик, — и ответит ей. Если захочет. Если нет, или это другой человек, ну что ж — придется продолжить поиски. Света, если хотела, могла проявить завидное упорство, достойна которого была только одна вещь в мире — любовь!

Поскольку в Майами был глубокий вечер, то ответа можно было ждать только к концу следующего дня. Но это будет пятница. Опять же, если неведомый Сэвитски прочтет сообщение в пятницу и ответит, то она прочтет ответ в понедельник… Как нескладно!

Утром в понедельник Света позвонила на работу и, застав Нину в добром здравии, попросила сходить за нее на планерку у директора, а сама поехала на работу пораньше, чтобы добраться до почты как можно скорее. Не попив кофе, даже не сняв сапог, она бросилась к компьютеру — какая-то почта пришла. Среди нескольких рекламных сообщений торчал ответ на ее запрос…

Да, это был ответ из Майами, но как же долго на этот раз открывалось сообщение! Он — не он, он — не он, он — не он, выбивало Светино сердечко.

Сообщение было написано на английском, да по-другому и не могло быть. Света бегло пробежала письмо из пяти строчек, ничего не уяснила и, сделав титаническое усилие, вчиталась и поняла — это он!.. Генка, ее первая, последняя, единственная и настоящая любовь! Он писал, что страшно счастлив и рад услышать о ней, удивился, что она по-прежнему работает на том же месте, просил скорее написать ему, что она делает, какая у нее теперь семья… Там же были и его телефоны — рабочий и домашний.

Света была на седьмом небе — как героиня какого-нибудь страстного любовного романа, встретившая своего прекрасного, единственного и неповторимого через… сколько? Да, пятнадцать лет…

В тот же день Света попросила свою подружку из бывшего своего отдела автоматики поставить ей на компьютер защиту покруче — чтобы никто не мог войти в почту без ее ведома. Димку же она начала разводить на то, чтобы он поставил ей бесплатный междугородний телефон, благо что Творожков, закончив с грехом пополам заочный институт, тоже стал малюсеньким начальничком над телефонным обеспечением их фирмы.

Возобновление их с Савицким романа совпало с наступлением настоящей, бурной весны, когда в одночасье сошел снег, обнаружив все московское безобразие и мусор. Девчонки требовали новых нарядов, и их требования приходилось выполнять, потому что росли они как на дрожжах, а у старшей уже обнаружились признаки женственности и зачатки бюста.

В другой ситуации это бы огорчило Свету: она — мать молоденькой девушки и, следовательно, уже матрона, — но не сейчас. Перенесясь на двадцать лет назад, она чувствовала себя такой молодой, даже юной, просто какой-то прозрачно звенящей!

Днем они с Савицким обменивались коротенькими записочками невинного содержания и по-английски — на этом настоял сам Генка, чтобы избежать вопросов службы безопасности своей фирмы. Вечером, когда все уходили и Света ждала приезда Евсеева, она звонила Генке по бесплатному телефону, и они подолгу болтали, рассказывая старые новости за прошедшие с их досадного расставания годы.