— А если не вы, то кто? — строго спросила она, повернулась и снова ушла за калитку.

Художник поплелся к березе. Какашка лежала в лопухе и плакала. Никто ее не любит. Никто не жалеет. Какаш променял ее на кефирную какашку, и даже девочка, выкакавшая ее, не смогла отличить свою собственную какашку от дохлого ежика.

— Мне никогда не войти в анналы современного искусства, — глотая слезы, пролепетала она, когда художник вынул ее из лопуха.

— Ты уже вышла из них, — ответил он и загоготал.

Он вынул из какашки все спички и принялся задумчиво смотреть на нее. От спичек в ней остались дырочки. Но они были мелочью по сравнению с душевной раной.

В обед пошел легкий летний дождь. Какашка лежала в траве, мокла и не шевелилась. Она хотела стать ягодой, но в погоне за красотой превратилась в дырявое чудище.

Художник поднял ее, отряхнул и сунул в пустой спичечный коробок. Какашке показалось, что она уже умерла.

Дождик закончился, и на мокрую травку снова вышла девочка. Теперь у нее в руках был зонтик в красно-бело-голубую полоску. Она крутила им над головой, и полоски превращались в переливчатую радугу.

На этот раз художник сделал вид, что не замечает девочку. Он чесал спину о березу и насвистывал себе под нос. Не переставая крутить зонтик, девочка приблизилась к нему.

Тогда художник открыл коробок, заглянул в него и, зажмурившись, снова закрыл. Он проделал это несколько раз, не забывая зажмуриваться и охать, как будто в коробке лежало что-то удивительное.

Девочке стало любопытно. Она вытянула голову, но художник так быстро закрывал коробок, что ей не удавалось ничего в нем разглядеть.

— Дяденька, что у тебя в коробке? — наконец, спросила девочка.

— Искусство… — многозначительно ответил художник.

— Я тоже хочу посмотреть, — сказала девочка. — Покажи мне, дяденька.

Художник протянул девочке коробок. Она открыла его. Какашка увидела склонившееся над ней лицо девочки — все в веснушках — и лучезарно улыбнулась ей, так рада она была ее видеть. Но девочка быстро отшвырнула коробок. Какашка больно ударилась о землю.

— Это не искусство, — сказала девочка, вытирая ручку о платьице.

— А что это? — мрачно спросил художник.

— Это — какашка, дяденька, — звонко проговорила девочка, повернулась и пошла прочь.

Дойдя до калитки, она оглянулась и сказала художнику:

— Ты — кто-то-плохой.

— А художник и не обязан быть хорошим! — закричал художник.

— Моя собака тебя съест, — крикнула в ответ девочка и позвала: — Ласка! Ласка!

Из-под забора высунулась большая белая морда и оскалилась желтыми клыками. Художник схватил с земли коробок, сунул его карман и побежал прочь, на прощание пнув березу. Он споткнулся о палку, брошенную в траве, растянулся, его штаны треснули на заду, но он быстро поднялся и, прихватив палку, бросился наутек.

Когда лай Ласки перестал быть слышен, он остановился передохнуть. Какашка тряслась от страха в его кармане.

Отдышавшись, художник пошел, куда глаза глядят, сбивая палкой головки крапивы.

— Буржуи, не признающие собственных какашек! — обиженно бубнил он, постепенно распаляясь все больше. — Дождетесь вы, когда мы придем и вынесем вас на свалку с вашими зонтиками и собачками!

Говоря это, художник все яростней охаживал палкой крапиву.

— Вы хотите запереть искусство в коробочку, чтобы оно сидело там и не развивалось! А вот вам! — художник изловчился и, не выпуская из рук палку, показал крапиве сразу две фиги.

— Ай! — подпрыгнул он, когда головка крапивы качнулась и ужалила его прямо в дырку на штанах.

Художник обиженно почесал зад. Вынул из кармана коробок, вывалил какашку себе на ладонь, забросил коробок далеко в крапиву и торжественно проговорил:

— Только мы вам не позволим!

Он пошел дальше, теперь уже повторяя про себя одно только слово — «Идея. Идея…».

Они пересекли одно поле, второе, третье. Какашка сидела в кармане, ни жива, ни мертва. Но вот они, наконец, дошли до трассы, по которой неслись машины. Художник перебежал дорогу в неположенном месте и остановился. Какашка высунулась наружу и увидела большущее желтое здание, на котором красными буквами было написано "Карусель".

— Мы будем кататься! — обрадовалась какашка.

— Мы других прокатим, — ответил художник и загоготал.

Какашка до сих пор не научилась понимать его шуток. Впрочем, она заметила, что смеется он только над своими собственными.

Вдруг какашка увидела нечто — стеклянные двери, которые сами по себе, без какой-нибудь посторонней помощи, разъезжались в стороны.

— Где это мы? — прошептала какашка про себя.

Тут художник наклонился к ней и зашептал:

— Надо добыть сыворотку. Ты ее выпьешь и превратишься в ягоду.

— Ах… — выдохнула какашка.

— Но ее охраняют, — тут же расстроил ее художник.

Он, как ни в чем ни бывало, пошел к двери, и та любезно раздвинулась перед ним. Художник вошел внутрь, и они с какашкой оказались в огромном прохладном помещении, с пола до потолка уставленного полками. На этих полках было столько всякой еды, что изумленная какашка вертела головой в стороны, пока та чуть не оторвалась.

Что это за место? — спрашивала она себя. Увидев людей в синей форме и с черными палочками, она поняла, что они — волшебники. Сейчас она выпьет сыворотку, они взмахнут над ней черными палочками, и она станет ягодой. Какашка на прощание похлопала себя по липким коричневым бокам. Уже совсем недолго ей оставалось быть какашкой.

Перед ее глазами пронеслось несколько картинок, как будто в голове кто-то включил телевизор. Вот она какашка, источающая малиновый аромат, лежит, свернувшись улиткой, на полу деревянного туалета. Вот на дне ямки ее обнимает клубничный какаш. Вот она наряжается в фантик, надеясь, что какаш вернется. Какашке взгрустнулось, но она тут же напомнила себе, что ягодой быть во сто раз лучше.

— Раз, два, три… — в это время художник, загибая пальцы, считал людей в форме.

Они тоже внимательно смотрели на художника, особенно на его штаны, подвязанные веревкой.

Художник ринулся к полкам. Волшебники последовали за ним. Художник шел, как ни в чем ни бывало, и даже насвистывал какую-то мелодию. Теперь какашка могла вблизи рассмотреть продукты на полках. От такого количества у нее разбегались глаза.

— Это сколько же какашек можно накакать, съев все это, — восхищенно проговорила она.

— Цыц! — цыкнул на нее художник, и она поняла, что он чем-то встревожен.

Когда они прошли полки с фруктами и овощами, и дошли до полки с ягодами — малиной, клубникой, голубикой, смородиной и ежевикой, лежащими в пластиковых коробочках — какашка впала в недоумение.

— Художник, — тихо позвала она.

— Чего тебе? — отозвался он.

— А зачем делать из меня ягоду, если вокруг вон сколько ягод? — спросила какашка упавшим голосом.

Услышав вопрос какашки, художник даже подскочил на месте. Он схватил с полки упаковку ежевики, спрятал ее в карман и ответил:

— Потому что из нее невозможно сделать ягоду.

— Но она уже ягода, — возразила какашка.

— Ягодой ей быть недолго, — художник грустно покачал головой. — Вечером она станет какашкой. Уж я постараюсь, — добавил он и захихикал.

— А я? — спросила какашка.

— А ты станешь ягодой, — успокоил ее художник. — Нет ничего сложного в том, чтобы из ягоды сделать какашку. Но попробуй только сделать ягоду из какашки.

Дойдя до полок с пластиковыми бутылками, художник остановился. Здесь было холоднее всего. Увидев бутылки с кефиром, какашка снова расстроилась — вот значит, сколько у нее соперниц.

Какашке хотелось увидеть большую карусель, на которой художник обещал прокатить других. Карусели нигде не было видно, и какашка начала гадать — что же это за место такое «Карусель», где есть все, кроме самой карусели. Она представила как все находящиеся здесь продукты превращаются в какашки — кефирные, майонезные, помидорные — и текут широкой рекой. И тут какашка сама, своим какашечным умом, догадалась, что в «Карусели» живет бог всех какашек. Она даже начала ему молиться, сложив ладони. Она горячо просила вернуть ей какаша, но потом спохватилась и начала просить поскорее превратить ее в ягоду. Она была совсем неглупой какашкой, и понимала, что, стань она ягодой, какаш сразу к ней вернется.