Отхлебнув глоток из своего фужера, Виктор продолжал:

— Вот хотя бы один пример. Кларенс Браун был замечательным режиссером, снявшим множество фильмов с участием Греты Гарбо. Снимая «Анну Каренину», он никак не мог добиться от актрисы того, чего хотел, заставляя переснимать одну и ту же сцену несколько раз. Но впоследствии, увидев эту сцену на экране, он осознал, что актриса сделала все именно так, как он хотел, причем с первой же попытки. Понимаете, Гарбо делала нечто неулавливаемое человеческим глазом, но фиксируемое глазом камеры. Она вложила в игру свои сокровенные мысли и — да, я действительно так считаю — свою душу. И все это было блестяще схвачено камерой. В этом действительно есть что-то сверхъестественное и даже магическое. Другой режиссер, Фред Зиннеманн, всегда говорил: «Камера должна вас любить», и он был абсолютно прав. Если этого не происходит, если в дело не включаются химические процессы вашего взаимодействия с камерой, тогда вы мертвы для нее. Вы следите за моей мыслью?

— Да, вы объясняете это очень понятно. Значит, вы не уверены, что между Катарин и камерой возникнет эта… эта химическая реакция?

— Именно так. О, я понимаю, что она обладает талантом, прекрасной дикцией, что ее изображение в цвете будет выглядеть потрясающе, но есть нечто, что может свести на нет все эти бесспорные достоинства. Мне повезло — у меня с камерой всегда были довольно гармоничные отношения, и все же я не уверен, что буду так же хорош на сцене, как Катарин. Я могу позорно провалиться, как проваливались до меня многие кинозвезды на театральных подмостках. Это смешно, но вы просто не можете солгать камере. Если вы это сделаете, ложь станет составной частью фильма.

— Но Катарин, безусловно, должна понимать эти особенности работы с камерой. Она же профессионал…

— Не знаю, насколько она их понимает. Честно говоря, я никогда их с Катарин не обсуждал. Надо было, конечно, но вначале я хотел согласовать кинопробу для нее.

— Но вы ей поможете, поговорите с ней, не правда ли?

— Конечно. Я сделаю это как-нибудь на следующей неделе. Подскажу ей кое-какие секреты, а ответственный за пробу режиссер порепетирует с ней до начала съемки.

— Я очень надеюсь, что все будет хорошо!

Виктор посмотрел на нее с некоторым удивлением.

— Скажите мне, Франческа, а почему вы так печетесь о карьере Катарин?

— Потому что она мне понравилась, и я знаю, насколько важна для нее эта проба. В этом трудно было ошибиться, увидев ее реакцию за ужином. Поэтому я сожалею о своих словах. Я имею в виду книгу. Меня это совершенно не касалось, вы даже не спрашивали моего мнения. Я виновата в том, что она была так расстроена. Мне кажется, вы были готовы убить меня.

— Вовсе нет, — он криво улыбнулся. — Но мне придется проследить, чтобы вы не вели пространных бесед с моим сценаристом. Мне бы не хотелось, чтобы вы внедрили столь радикальные идеи в его голову.

— Господи, мне и в голову ничего подобного не могло прийти!

— Шучу, конечно. Зная Ники, я не могу сомневаться в том, что он не понимает главной идеи книги.

— Ники?

— Николаса Латимера.

— Вы имеете в виду знаменитого романиста?

— Совершенно верно. Молодое чудо американской литературы. Вижу по выражению вашего лица, что вы удивлены тем, что я привлекаю американского автора для написания сценария по английскому классическому роману. Вы, конечно, не одобряете этого.

— Напротив, — возразила Франческа.

Виктор ухмыльнулся.

— Кроме того, что Ник Латимер — действительно замечательный писатель, он еще имеет счастье быть учеником Родса.

— Я его большая поклонница.

— У вас хороший вкус. — Виктор допил коньяк и поднялся. — Теперь вы знаете, в чем заключаются особенности моего ремесла. Я немного просветил вас и сейчас готов откланяться, чтобы дать вам наконец возможность отдохнуть. — Он взял пиджак, надел его, и они вдвоем вышли в холл.

Взяв свое пальто, Виктор перекинул его через руку и повернулся к Франческе, чтобы попрощаться. При взгляде на девушку он снова испытал тот же удивительный шок узнавания, который выбил его из привычной колеи в начале вечера. Она стояла у двери гостиной, скрытая тенью. В рассеянном свете ее лицо казалось слегка расплывчатым, его черты только угадывались, и в этот момент она показалась невероятно близкой и давно знакомой ему, хотя Виктор прекрасно осознавал, что лишь сегодня вечером впервые увидел эту девушку. И все же… Какое-то мимолетное воспоминание проскочило в самом дальнем уголке его мозга, но исчезло раньше, чем он смог сосредоточиться на нем. Он сделал шаг в сторону Франчески, чтобы рассмотреть ее получше, и ощутил, как его окатила мощная спонтанная волна желания. Ему захотелось схватить ее, обнять, прижать к себе. Желание было настолько сильным, что он с трудом удержался, чтобы не сотворить этой непоправимой глупости.

Вместо этого Виктор услышал себя, произносившего небрежным тоном:

— Сколько вам лет, Франческа?

Она подняла к нему лицо и посмотрела большими ясными глазами:

— Девятнадцать.

— Я примерно так и думал. — Он вытащил из кармана руку. — Спасибо за прекрасный вечер. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Виктор.

Он повернулся и вышел. Какое-то время Франческа, нахмурившись, смотрела на дверь, а потом прошла по комнатам, чтобы выключить свет. Переходя из одной комнаты в другую, она пыталась понять, откуда у нее было это необъяснимое ощущение беспокойства.

10

Виктор Мейсон сидел за столом в гостиной своего номера в отеле «Клэридж», изучая смету расходов на экранизацию романа «Грозовой перевал».

Со своей обычной щепетильностью он анализировал каждую цифру, с целью ее возможного сокращения. Через два часа в результате упорной и кропотливой работы он сумел сэкономить четыреста тысяч долларов. Он положил ручку, и на его лице появилась довольная улыбка. Этого еще было недостаточно, но это было началом. Единственное, чего он боялся, так это снизить качество постановки. Он всегда чувствовал, когда смета была завышена. И когда Джейк Уотсон, директор его картины, позвонил ему вчера вечером из Голливуда, его сомнения подтвердились. Джейк довольно красноречиво убеждал его, что намеченная сумма в три миллиона долларов слишком велика для такого рода фильма.

— Я знал, что проект не пойдет, — сказал ему Виктор, — несмотря на то, что он подготовлен одним из наиболее опытных людей в Голливуде, Может быть, в этом суть проблемы. Поскольку фильм ставится практически полностью в Англии, существует много способов экономии, что я не учел и о чем, возможно, даже не знал. Надо постараться сократить расходы до двух с половиной миллионов.

Джейк, с которым Виктор недавно подписал контракт на осуществление своего проекта, мрачно возразил:

— Это все еще слишком много. Постарайся согнать как можно больше жиру. Я поработаю над сметой в выходные. Ко вторнику у меня должны быть другие цифры.

«Джейк, конечно, прав, — думал Виктор. — Цифра в два миллиона ближе к желанной отметке. Но каким образом мне сократить еще шестьсот тысяч долларов?» Он потянулся к телефону, чтобы позвонить Джерри Мессингему, английскому менеджеру, которого он нанял на прошлой неделе, но передумал и опустил руку. Зачем беспокоить человека в воскресенье? Они договорились встретиться завтра. Вот завтра при встрече и обсудят все интересующие их детали. В ближайшие два дня не предвидится ничего экстраординарного, и сам он, и Джейк, и Джерри сумеют найти сообща более приемлемые цифры. Будучи человеком целеустремленным и прагматичным, Виктор стремился как можно быстрее утрясти все детали своего проекта. Имея на руках необходимые данные и цифры, он мог двигаться вперед и вести переговоры с позиции силы.

Виктор снял очки в роговой оправе и потер глаза, затем встал и прошелся по комнате, разминая ноги. Он сидел за столом уже три часа, и хотя прогресс был небольшим, а решения мучительными и трудными, игра стоила свеч. Но теперь он хотел сделать перерыв. Ему захотелось вернуться в Южную Калифорнию на свое ранчо, чтобы проскакать галопом на одной из своих лошадей. Будучи практиком, привыкшим проводить большую часть времени на воздухе, он считал канцелярскую работу вынужденным занятием, хотя цифры и интриговали его.