— О, это большой номер, как в лучшем отеле, со всеми удобствами, расположенный в здании компании в Норт-Сиднее.

— А вы тоже там живете? В Норт-Сиднее, я имею в виду.

— Нет. Я живу в Линдсфилде.

— О...

Белинда огорчилась. Для осуществления ее плана было бы много лучше, если бы она жила неподалеку от Фергюссона.

— Вы, по-моему, разочарованы, — заметил он.

Похоже, он реагирует на малейшие смены моего настроения, удивленно и немного смущенно подметила Белинда и поспешила возразить:

— Нет, вовсе нет. Просто почему-то решила, что вы должны жить в центре.

— Так и было какое-то время, но потом мне наскучили постоянные суета и шум, и я переехал. Вы точно не разочарованы?

— Нет. Да и с какой стати мне быть разочарованной? — Но Белинда видела, что не совсем убедила его в своей искренности, и добавила: — Просто я удивлена. Мне всегда казалось странным, как кому-то может не нравиться жить в самом центре жизни.

— Одно время я считал, что это просто замечательно, но потом стал постарше и начал ценить вещи, которые в юности кажутся незначительными. Например, комфорт и глубокое внутреннее сродство с собственным домом.

— А он далеко от офиса?

— Нет, не очень.

— И вы бываете там каждый день?

— Да, когда в Сиднее, стараюсь не пропускать.

— А добираетесь долго?

— Все зависит, конечно, от пробок, но автомобиль с шофером значительно уменьшает неудобство. К тому же, в случае чего, я могу поработать и в машине.

— А я буду работать в том же здании, что и вы?

— Да. Пока не появится необходимость посетить производство и виноградники.

— Что ж, если я стану жить в том же здании, где находится офис, мне, по крайней мере, не придется ездить общественным транспортом и торчать в пробках.

— К сожалению, из-за того, что все решилось очень быстро, эта квартира еще занята.

— Что?!

— Она освободится через пару дней, и вы сможете переехать и устроиться с полным комфортом еще до Рождества. А до тех пор поживете у меня... если не возражаете.

— У вас?! — Белинда знала, что должна только радоваться такой возможности, но вместо этого перепугалась, и это было заметно по ее тону.

— Знаете, как и любой другой по-настоящему большой город, Сидней может показаться неприветливым и даже страшноватым человеку, впервые оказавшемуся тут, — совершенно спокойно сообщил Фергюссон. — Поэтому я не отдал распоряжения, чтобы вам забронировали номер в отеле, а решил предложить отдельное помещение в моем доме, которое обычно занимает домоправительница. Но если вы решительно против...

К окончанию этой короткой речи Белинда успела немного оправиться от смущения и испуга, в основном потому, что босс упомянул об отдельном помещении, и пролепетала:

— Н-ну... н-нет... я не против...

Фергюссон был искренне обрадован ее согласием и решил закрепить успех. Он вопросительно взглянул на свою будущую гостью и спросил:

— Возможно, пресса сумела убедить вас в том, что ни одна женщина не может приближаться ко мне ближе, чем на расстояние выстрела, не рискуя своей репутацией?

О, ей совсем не нужно было читать газеты, чтобы знать безжалостную правду. Она и так имела достаточно оснований считать своего босса самым настоящим бабником. Но ей удалось ответить легко и чуть беззаботно:

— Я не всегда верю тому, что читаю в газетах.

— Что ж, в таком случае договорились?

— Спасибо.

— Ну что вы, вам не за что благодарить меня, уверяю вас. — И Фергюссон улыбнулся, глядя ей в глаза, будто говорил этой улыбкой, что интересуется ею как женщиной, а не служащей.

Белинда улыбнулась в ответ, ощущая внутреннее ликование. Слава Богу, что официальная квартира оказалась занятой! Таким образом она получает еще несколько лишних дней, чтобы наладить личный контакт со своим противником, постараться усилить его зарождающийся интерес.

Пристальный взгляд синих глаз не отрывался от ее лица, и молодая женщина вдруг испугалась, что Фергюссон сможет прочесть ее мысли.

— Не расскажете ли мне немного о Линдсфилде? — поспешно спросила она.

— О, это превосходное место. На берегу залива, рядом с самым большим сиднейским парком. А неподалеку несколько отличных ресторанов и пара ночных клубов, так что нет необходимости ездить в центр, если появится желание развлечься.

Освальд продолжал рассказывать об истории и достопримечательностях Линдсфилда, пока они ехали.

Улицы Сиднея буквально кишели людьми, находящимися в приподнятом настроении, суетливо перебегающими от одного магазина к другому, ловящими такси, обвешанными разноцветными коробками. Приближение Рождества было заметно во всем, кроме погоды. Судя по красным потным лицам, стояла изнурительная жара, которой в комфортабельном лимузине практически не ощущалось.

Наконец он плавно свернул на Корнер-Бартон-стрит, въехал в чугунные ворота и вскоре остановился у красивого зелено-розового двухэтажного дома. Лестница из пяти ступеней с причудливо изукрашенными перилами вела к розовой двери с бронзовым молотком в виде полуоткрытой розы, один лепесток которой был небрежно отогнут. Над ней висел традиционный рождественский венок из остролиста и омелы. По обе стороны двери располагали четыре прихотливо-овальной формы окна.

Первое впечатление от дома было столь сильным, что Белинде захотелось ущипнуть себя и убедиться, что это не сон.

— Здесь я и живу, — сказал Фергюссон. — Дом невелик, но я люблю его.

После шумных улиц и напряженного ритма большого современного города это чудо казалось совершенным анахронизмом. Но его безмятежность, его элегантная красота пленяли воображение.

Шофер в униформе открыл дверцу.

— Благодарю вас, Джонсон, — кивнул Фергюссон и первым вышел из машины.

Повернувшись, он протянул руку, помог своей гостье и, обняв за талию, повел к дому. Хотя никакой явной необходимости поддерживать ее не было, но жест хозяина дома заставил Белинду почувствовать, что о ней заботятся. И это было приятно, очень приятно.

Освальд достал из кармана ключ, открыл чудную дверь и, отступив в сторону, сказал:

— Добро пожаловать в Розовый дворец.

— Благодарю, — вежливо ответила Белинда и вошла.

Он последовал за ней, с трудом сдерживая довольную улыбку. Наконец-то после стольких волнений женщина, которую он желал так долго, здесь, в его доме. Фергюссон просто дождаться не мог, когда уложит ее в постель.