— Ради мадемуазель Алисы я все… Но что я могу сделать?
— Вам ничего не надо делать, мой мальчик, ничегошеньки. Вы только не смейте никому рассказывать… И без этого никакого сладу нет с командой. Они способны отобрать у меня судно!..
Эта мысль была невыносима. Забыв, что перед ним радист, Квиесис изливал свою боль:
— Мое судно! Самое лучшее, самое современное в Латвии! Я продал «Кримулду», продал «Намейкиса», продал все, чтобы купить «Тобаго». Он мой, он кусок моей плоти! — Тут он опомнился. — Артур, так вы обещаете? Я полагаюсь на вас!
— Да, господин Квиесис… Но я не имею права… В море, на судне ничего нельзя делать без ведома капитана… Я обязан доложить капитану…
— Никому! Даже Алисе! Вилсон мне друг, но у него нет вашего характера, нет вашей школы. Вы умеете ставить интересы отечества превыше всего, а он еще может проболтаться. Попадет это судно в лапы большевикам или нет — зависит от нашей выдержки… Я знаю Алису, она этого не забудет, она сумеет отблагодарить вас.
Квиесис был убежден, что говорит правду. В конце концов, небольшой романчик Алисы с этим симпатичным парнем сравнительно скромная плата за такое судно, как «Тобаго».
Казалось, Артур все еще колеблется.
— В чем дело, Артур? Или, может, я ошибся? Вы не любите Алису?
— Но Алиса… она не любит меня… у нее есть другой…
Квиесис горько усмехнулся:
— Чепуха! Паруп вам больше не конкурент. Неужели вы действительно думаете, что моя дочь способна выйти замуж за этого пьяницу?
— Нет. Но тот, кого она прячет в своей каюте…
Перспектива визита к Алисе порядком смущала Вилсона. Басням про любовника он не верил. Скорее, барышня из милосердия взяла какого-нибудь безбилетника к себе в каюту. Разве мало таких, кто не может найти себе работы в Латвии? Вилсон сам полвека тому назад так же пробрался на корабль и пустился на поиски счастья. В пути никто его не кормил, и уже на второй день пришлось вылезти из убежища, пойти с повинной к капитану… Теперь он сам капитан. Вилсону отнюдь не хотелось вмешиваться в Алисину затею. Однако отказаться от выяснения, в чем там дело, он не имел права — хозяин остается хозяином…
— Ну, что вы мешкаете, капитан Вилсон? Скорее! — сердито подгонял его Квиесис.
В Квиесисе все кипело. Даже родной дочери он не позволит стать на его пути! В этот момент он совсем забыл, что сам недавно предлагал Алисе расплатиться с Парупом той же монетой. Он знал лишь одно — поведение дочери угрожает его единственному шансу сохранить судно. Спрятать в каюте любовника и еще позволить уличить себя! Просто непростительно! И особенно при нынешних обстоятельствах, когда так много зависит от отношений Алисы с радистом.
— Открой, Алиса! Я все знаю!
В минуты гнева голос Квиесиса мог вселить страх в кого угодно.
— Я не открою. — Алиса ответила спокойно, но твердо.
Квиесис испытующе посмотрел на капитана.
— Мадемуазель Алиса, прошу вас, будьте благоразумны, — сказал Вилсон. — В противном случае я буду принужден сломать дверь. Господин Квиесис имеет право потребовать этого… Даю вам слово, вашему пассажиру ничто не угрожает.
— Что делать? — прошептала Алиса. Дрезинь пожал плечами.
— А что нам еще остается? Надо открыть… Очень жаль, что так получилось, что тебе из-за меня…
— Павил! — перебила его Алиса, но Дрезинь уже успел отпереть дверь.
В каюту, словно разъяренный вепрь, ворвался Квиесис.
— Какой позор! Какой позор! Разве я так тебя воспитывал?! Тебя любит порядочный человек, а ты бог знает с кем!..
Лишь теперь он метнул взгляд на Дрезиня. Измученное заросшее лицо, помятый костюм — нет, он никак не походил на любовника.
— Я… я запрещаю тебе! Ты кому веришь больше, своей дочери или тому мерзавцу?
— Паруп — дело прошлое! Он тебе больше не жених.
— Значит, ты уже знаешь, что Паруп шпион, агент охранки… И ты не откажешь Павилу в убежище только потому, что он коммунист?
— Коммунист?! Большевик?! — Глаза Квиесиса налились кровью. Сейчас это слово казалось ему воплощением всех зол. — Алиса, ты сошла с ума! Убежища? Ха, ха! Чего только нельзя вбить тебе в голову!.. — Приступ ярости Квиесиса постепенно переходил в истерику. — Он же специально пробрался на «Тобаго», чтобы подстрекать мою команду! Он красный комиссар! Ему поручили отобрать у меня судно! Но пока еще оно мое! Мое, мое, слышите? Пока еще я здесь хозяин!
Команда утомилась. Не от аврала — задраивать люки дело привычное. Гораздо труднее было переносить все усиливающуюся качку, которая не давала ни поесть спокойно, ни раздеться, ни выспаться как следует. Даже если и удавалось задремать, мускулы все равно оставались в напряжении — того гляди, свалишься с койки. На вахту люди шли неотдохнувшие, изломанные.
Матросы были злы, неразговорчивы. Тошнило от спертого влажного воздуха кубрика, разлитой похлебки и кофейных луж, сырой одежды, раскиданной в беспорядке. Даже сменившийся с вахты Курт больше не убирал свои резиновые сапоги на место — все равно через минуту они будут путешествовать по всему кубрику.
В первый момент матросы не обратили внимания на Августа, который еще в дверях возбужденно крикнул:
— Слушайте! Слушайте, эй, вы! Только что зайца нашли. Вы бы посмотрели на него! Парень — будь здоров! Тайком границу Латвии перешел. Из тюрьмы удрал. Разделался с десятком фараонов. Прыгнул в Даугаву и доплыл до «Тобаго». И теперь влип.
Август лишь мельком слышал о Дрезине, но ему очень хотелось подать новость в ореоле романтики.
— Твой таинственный корабль уже отправился на дно? — без энтузиазма поинтересовался Курт. — Что у тебя за новое чтиво?
— Я твои проклятые книги насмолю и заткну ими тебе глотку! — разозлился боцман.
— Ну, чего вы ерепенитесь, — оправдывался Август. — «Таинственный корабль» — мура! Заяц-то коммунистом оказался!
— Кто?
— Да говори ты толком, книжная душа! — «прикрикнул на него Галениек.
— Сколько раз вам говорить? Тот, кого Квиесис велел посадить под замок.
— Посадить? Кого? — не понимал Курт.
— Ну того… Сказал же, коммуниста.
— Кто тебе наплел все эти басни?
— Да про это уже вся Европа знает! Алиса рассказала Валлии, Валлия Цепуритису, он — мне…
— Трепешься! С каких пор Алиса такая умная?
— Так его нашли у нее в каюте. Сама прятала, а теперь на попятную…
— Ясно, — сказал Галениек. — Разве можно на баб полагаться? Лучше бы к братве пришел.
— А куда ему деться? Все равно здесь будет жить, когда кэп определит его на работу. — Курт задумался. — Робу я ему мог бы дать, а сапог у меня самого одна пара.
— Да вы что — спятили! — Август потерял терпение. — Никуда его не выпустят. Повезут обратно в Ригу и сдадут полиции. Его посадят!..
— Это ты Зигису расскажи, я не сегодня родился, — перебил его Галениек. — Сам отсидел шесть месяцев за контрабанду. Но меня поймали в порту. В море человек может делать что хочет…
— Контрабанда — другое дело. Это чистая коммерция, — сказал боцман. — А от политики — руки прочь. Хоть на суше, хоть на корабле, все одно! От политики — подальше.
— А я тебе говорю, что у них этот номер не пройдет! — распалялся Галениек. — Это им не плавучая тюрьма, а порядочный латвийский пароход!
— А Цепуритис что про это говорит? — спросил Курт у Августа.
— Что ему сказать, — развел руками боцман. — Закон есть закон.
— Ну, это мы еще поглядим! — Галениек поднялся. — В море человек есть человек. Пошли, братва, к Цепуритису, надо выручать малого!
…Каюта Квиесиса была самая роскошная на судне. Иначе и не могло быть. И Квиесис гордился этим. Он гордился треугольным письменным столом орехового дерева, помещавшимся в углу под иллюминатором; трехстворчатым зеркальным шкафом, сделанным лучшими краснодеревщиками; широкой кроватью, заменившей тут обычную для остальных кают койку. Но больше всего Квиесис любил похвастаться драпировкой, которую самолично выбирал в лучшем магазине Дублина: и шторы, и обивка кресел, и портьеры, и покрывало на кровати — все было из синего шелка, напоминавшего залитое солнцем море.