— Ну, что? — то и дело просовывалась в рубку чья-нибудь голова. Но царившее тут безмолвие красноречиво говорило само за себя.

Наконец слабый писк морзянки в наушниках радиста заставил встрепенуться Дрезиня и капитана Вилсона. Бесстрастные точки и тире фразами ложились на бланк. Через минуту капитан уже читал радиограмму:

— «Рига призывает все суда возвратиться на родину. В случае нехватки продовольствия, воды и топлива заходить в ближайшие порты».

Команда собралась на баке.

Собрал ее сюда Дрезинь. Он прекрасно понимал, что посторонний человек не должен навязывать свою волю людям, которые впервые в жизни обрели право решать сами. Но, оказывается, решать собственную судьбу дело нелегкое. Никто не хотел сказать свое слово первым, все смущенно переглядывались. То ли дело раньше: прикажет тебе Квиесис или капитан, старший механик или боцман — и не надо ломать голову. Приказ есть приказ, выполняй и не рассуждай, если тебе дорог кусок хлеба.

— Орать вчера ночью «ура» да «долой» все были горазды, — ухмыльнулся Карклинь. — А теперь у всех языки отнялись. Кашу заварили, а расхлебывать неохота.

— Вопрос стоит просто, — сказал Дрезинь. — Идти прямым ходом домой или держать курс на Сантаринг?

— На родину! — сказал Нордэкис. Он думал о Марте. Он уже видел, как жена с маленьким Алоизом на руках встречает его у причала.

— В Сантаринг! — сказал Галениек. Сейчас его манил глоток обжигающего сантарингского рома и не менее обжигающий взгляд сантарингской сеньориты. А родина от него никуда не уйдет.

— Мне все равно, — сказал Антон. Он считал, что товарищи поумнее его. Как они скажут, так и будет.

— На родину! — сказал Цепуритис. Он видел перед собой украшенные красными флагами улицы, демонстрации, митинги. Зайга теперь устроится на настоящую работу, а сам он сможет последовать советам врача.

— В Сантаринг! — без колебаний сказал Вилсон. Он думал о своем капитанском долге, о грузе, который он должен доставить владельцам.

Зигису, честно говоря, не хотелось сразу возвращаться домой. Что он расскажет соседским ребятам? Он ничего не успел повидать, кроме безбрежного океана. Доплыть почти до самой Америки и даже не увидеть своими глазами индейца!

Карклинь впервые в жизни не знал, что сказать. Высмеять товарищей дело нехитрое, а вот что самому предложить?

Дрезинь молчал. Он думал о том, что в Сантаринге у Квиесиса, кроме шурина, найдется достаточно влиятельных сторонников, которые наверняка постараются сделать все, лишь бы не отдать «Тобаго» трудящимся Латвии. Но удастся ли разъяснить команде, чем ей грозит такой поворот событий? Ребятам кажется, что самое трудное позади…

— Товарищи… — заговорил он, но его тут же перебил боцман:

— Кончай базар! Сказано ясно: если не хватает продовольствия, идти в ближайший порт. А ближайший порт — Сантаринг.

Вот этого-то Дрезинь больше всего и боялся. Он обвел взглядом хмурые лица моряков. Молчат. Значит, соглашаются. Впрочем, может быть, боцман и прав. Без провианта до Риги не дойти. Его и до Сантаринга-то еле хватит…

— Что ж, идем в Сантаринг!..

…Артур сидел на койке и перебирал пластинки. Взял одну, сдул пыль, прочел название и отложил со вздохом. «Кто целовал хоть раз красавицу латышку…», «Люблю тебя, люблю тебя…», «Нас танец уносит с тобой в небеса…». Давно ли эти мелодии, эти слова любви разносились над палубой? Два дня тому назад? А может быть, с тех пор прошли годы? Сейчас надо бы поставить «Смело мы в бой пойдем» или «Интернационал». Впрочем, его настроению теперь больше соответствовал бы похоронный марш. И дело не в переменах на судне — Артуру волноваться было не из-за чего. Особенно теперь, когда он восстановил свою репутацию радиста, связавшись с Ригой. Артура угнетало другое. Его лишили последней надежды. Алиса даже не поблагодарила его за спасение Дрезиня. Чего он добился? Место Парупа занято Дрезинем. А он, Артур, по-прежнему в стороне. Чем он лучше граммофонной пластинки: хотят — заведут, хотят — об колено. Артур сгреб пластинки и открыл иллюминатор. За борт их — и кончен бал!..

Кто-то поднимался по трапу. Над палубным настилом показалась голова Алисы. Сейчас откроется дверь…

— Здравствуйте, Артур. Спасибо за все. Вы настоящий друг.

Артур вспыхнул.

— Ну что вы… Не за что… Вы, наверно, рады, что команда решила сначала зайти в Сантаринг?

— Мне это безразлично.

И действительно, лицо ее не выражало ни малейшей радости.

— Почему?

— Не знаю, чем все это кончится… Трудно мне. Да, кстати, отец просил передать в Сантаринг телеграмму. Хотя теперь, наверно, вы не можете без разрешения Дрезиня?..

— Посмотрим. — Он взял у нее листок и прочел написанное. — Какое там еще разрешение! Тут же никакой политики нет. Присядьте, я сейчас.

Довольный тем, что он может оказать Алисе еще одну услугу, Артур принялся работать ключом.

— Вы определенно что-нибудь перепутаете, Артур, — сказала Алиса. — Вы же не смотрите в текст. — Восхищенный взгляд радиста смущал и нервировал девушку.

Артур вспыхнул. Он заставил себя отвернуться от Алисы. Едва он кончил выстукивать радиограмму, Алиса встала.

— Подождите, мадемуазель Алиса, — заговорил он. — Посидите немножко!

— Не могу, — сказала Алиса. — Отец ждет. Ему теперь так тяжело.

Артур грустно кивнул головой. Да, господин Квиесис ее отец. Товарищ Дрезинь ее возлюбленный. А кто же он для нее? Радист, о котором вспоминают лишь тогда, когда захочется послушать музыку, когда понадобится отправить радиограмму.

Артур скомкал листок с текстом и хотел его выбросить. Как зачарованный продолжал он смотреть на уходящую Алису. Девушка скрылась в двери спардека. В тот же миг исчезли чары. И тут Артур внезапно сообразил, что не имел никакого права передать радиограмму без разрешения капитана и Дрезиня.

Наконец Валлия разыскала Дрезиня. Он сидел у капитана и знакомился с судовыми документами. Наморщив лоб, борясь с зевотой. Он заметил, что Валлия взволнована. Оторвался от бумаг.

— Что случалось, Валлия? Уж не забастовку ли объявила?

Валлия даже не улыбнулась.

— И что особенного, если бы этого жирного борова заставить посуду мыть? Ты носишься с Квиесисом, как с писаной торбой. А старая лиса опять телеграммы шлет… Артур был у вас, товарищ капитан?

Вилсон отрицательно покачал головой.

— Вот видишь! Хорошо еще, что я смотрю в оба. Сперва Квиесис что-то сочинял в кают-компании, а потом барышня к Артуру прошмыгнула…

Дрезинь встретил Артура на полпути.

— Где телеграмма, которую Алиса велела вам передать? — вскричал он.

Артур втянул голову в плечи. Дрожащие пальцы протянули Дрезиню скомканный листок.

— Алиса не виновата, — бормотал он. — Я сам… Дрезинь не слушал. О чем Квиесис сообщал в Сантаринг?

Текст телеграммы вполне невинный, даже слишком невинный. И как трогательно это звучит! Квиесис думает не о себе, он переживает за тех, кому задолжал… Одно из двух — или до неузнаваемости переменился за одни сутки, или… Ведь неспроста Квиесис не пошел к радисту сам, а послал Алису. Сообразил, что «влюбленный дельфин» ни в чем ей не откажет. А она? Она это знает еще лучше! Наверно, Алиса знает и о том, какая махинация кроется за этой невинной телеграммой.

«Так мне и надо, — ругал себя Дрезинь. — С самого начала было ясно, чего от нее можно ждать. Просто у Алисы добрая душа, вот и все. Ей было бы больно смотреть, как меня высаживают на остров Хуана. Теперь жертвой судьбы оказался ее отец. И она сделает все, чтобы помочь ему сохранить за собой судно. В конце концов, это вполне естественно… Но почему не бороться в открытую, почему она орудует за спиной?»

Дрезиня обуяла ярость. Он вбежал в коридор спардека. Чуть не проскочил мимо каюты Алисы. Рванул ручку. И время в тот же миг устремилось вспять. Словно стрелка часов, которую крутят в обратную сторону. Стрелка замерла, время остановилось в прошлом. Дрезинь видел, как он вбежал сюда, как жадно глотал воду из графина, услышал недоуменный вопрос Алисы: «Что вам надо в моей каюте?» Он провел ладонью по лбу. Нет, нет, никаких воспоминаний! Ничего личного!