Мара его больше не слушает. Из открытого окна, у которого стоит ее стул, до нее донесся голос Межулиса.

— В Ленинград? С удовольствием! — говорит он. — А когда выезжать?

— Сегодня вечером.

— Вечером у меня есть дело поважнее, — говорит Межулис.

— Вы совсем не слушаете! — не на шутку обижается директор.

— А на каком счету у вас Межулис? — спрашивает Мара, казалось бы, ни с того ни с сего.

— Человек! — Директор разводит руками. — Воспитываем, делаем, что можем…

В кабинет без стука входит Мурьян.

— Ну, что у вас, товарищ Мурьян? — вежливо спрашивает директор.

— Да все то же, — недовольным тоном отвечает Мурьян. — Жена в роддоме, ребенка оставить не с кем, а вы все одними обещаниями кормите.

— Потом поговорим, Мурьян. У меня вот как раз товарищ из…

— …из редакции, — опережает его Мара. Мурьяну только того и надо.

— Вы из редакции? Так напишите, что ребенка не могу устроить в детсад.

— Без паники, Мурьян, — урезонивает его директор, а затем, как бы извиняясь, обращается к Маре: — Ничего, и эту трудность одолеем.

По дороге к воротам Мара оказывается свидетелем маленького эпизода, который придает ее подозрениям уже вполне определенное направление.

Диспетчерская. Стены увешаны плакатами автоинспекции, распоряжениями директора, сведениями о забытых в такси вещах и оставленных в залог документах. В диспетчерской никого нет.

— Шофер машины 54–45, сдайте кассу и путевку, — слышен неторопливый женский голос из репродуктора.

Межулис распределяет деньги на две пачки. Большую он сует в карман, меньшую вместе с путевкой подает в окошко.

— Разрешите, — говорит он и придвигает поближе к себе телефонный аппарат. — У кинотеатра «Пионерис»? Ладно, в шесть буду! — договаривается он с кем-то.

По вечернему бульвару идет погруженный в раздумье человек. Когда он входит в пространство, освещенное витриной кинотеатра, мы узнаем Эрберта. Он проходит мимо Мары. Она сидит на скамье, усеянной влажными листьями, и с видом школьницы записывает что-то в толстую общую тетрадь.

Эрберт останавливается у входа и смотрит на часы — без десяти шесть. Он оглядывается по сторонам, отыскивая кого-то глазами.

— Нет лишнего билетика? — обращаются к нему. Эрберт даже не отвечает на вопрос.

Мара прилежно рисует. На странице появляется изображение такси с несуразно большим номером 24–25 ЛАГ, папироса с измятым мундштуком, лицо с чертами Межу-лиса. Рядом она вырисовывает большой вопросительный знак. Как раз на него опускается сорванный ветром листик. Мара смахивает его.

— Готовишься к экзамену в автоинспекции? — произносит Эрберт, незаметно подсевший к ней. — Добрый вечер!

Мара захлопывает тетрадь, на которой крупными буквами выведено: «КТО УКРАЛ ТАКСИ?»

— Может быть, я? — шутит Эрберт.

Мара подымает воротник и ежится.

— Продрогла я совсем.

Эрберт заглядывает в глаза девушки, прикасается рукой к ее лбу.

— Температуры у меня нет, — говорит Мара. — Знаешь, а Григаст все-таки сжалился надо мной.

— Поздравляю! Значит, повышение временно откладывается… А что, если б ты все-таки надела пальто? — Эрберт берет лежащее на скамье пальто и помогает Маре надеть его. — Пошли.

— Может, есть два лишних билета? — умоляюще просит у самых дверей шестнадцатилетний юнец. — Вопрос жизни и смерти! — добавляет он, оглядываясь на девушку рядом.

— А может, отдадим? — говорит Эрберт. — Честно говоря: сегодня мне…

Мара решительно ведет его в кинотеатр.

В вестибюле, отделенном от улицы стеной из сплошного стекла, — фотовыставка. Пейзажи, портреты, стройки, машины, космические ракеты и космонавты — документы эпохи. Их с интересом рассматривают посетители кино.

Мара с Эрбертом, занятые каждый своими мыслями, проходят мимо стенда.

— Подумаешь, великое дело, — говорит Мара, — попасть или не попасть в кино! Вот у меня действительно вопрос жизни и смерти…

— Не шути такими словами. Знала бы ты…

— Если я опять оскандалюсь, то даже Григаст не спасет меня от архива!

— Это тоже можно пережить. — Улыбка Эрберта вымучена. — А вот без витафана я как без рук.

— Ты насчет диссертации?

— Диссертация может и подождать. А больные? Для многих витафан был последней надеждой. Ты, Мара, не сердись, но сегодня мне и впрямь не до кино.

Мара смотрит на Эрберта и нежно касается его лба рукой.

— И это говорит знаменитый врач… Нет, тебе определенно надо сегодня развлечься. Увидишь, как это поможет!

— Помочь мне может только витафан, — упрямо говорит Эрберт.

Мара останавливается у стеклянной стены и рассеянно глядит на улицу.

— Какое дело тебе поручили? Кражу?

Мара не отвечает.

— Служебный секрет? — спрашивает Эрберт. — Извини.

— От тебя у меня нет секретов… Боюсь, Григаст опять будет смеяться надо мной… Начнет читать мораль: преступность — болезнь. И следователь борется с ней иногда скальпелем, а иногда и лекарственными средствами, — подражает голосу Григаста Мара.

— Так же, как и врач…

— Главное — поставить верный диагноз…

Мара умолкает на полуслове. По тротуару не спеша прохаживается Межулис в своем черном плаще. Он явно кого-то поджидает. В зубах у него папироса. Межулис смотрит в вестибюль, замечает Мару с Эрбертом, круто поворачивается и исчезает.

Эрберт смотрит в направлении взгляда Мары, но Межулиса уже не видно. Зато появляется Ирена. Она тоже кого-то ищет. Эрберт хотел было приветственно приподнять шляпу, но блондинка уже скрылась в том же направлении, что и Межулис.

— И каков же на сей раз твой диагноз? — спрашивает Эрберт.

Но Мары уже нет рядом с ним.

В полном недоумении Эрберт выходит из кинотеатра. Увидев юнца, стремившегося попасть на фильм, он отдает ему билеты.

Добежав до перекрестка, Мара замечает, как Межулис с блондинкой садятся в такси. Машина трогается… Так! В воображении Мары все отчетливей вырисовываются обстоятельства кражи: это дело рук Межулиса при соучастии блондинки, которая должна была задержать Пурвита в кафе. А сейчас преступники, по всей вероятности, направляются к спрятанной где-то машине, чтобы снять с нее шины. Надо проследить за ними! Как назло, поблизости нет ни одной машины. Завидев приближающийся к перекрестку большой автокран, Мара выходит на проезжую часть и, подняв руку, преграждает ему путь.

Пропустив такси, бородатый сержант-орудовец подымает жезл. Его жест останавливает у перекрестка автокран.

В кабине рядом с толстым, добродушного вида шофером сидит Мара. Она нервно барабанит пальцами по ветровому стеклу.

— Никуда твой парень не денется, — улыбается шофер. — Подцепим на крюк и прямым путем в загс!

Наконец громоздкая машина трогается.

— Вон! — восклицает Мара.

Такси, за которым следит Мара, останавливается у подъезда двухэтажного дома. Из него выходит Ирена и, на прощание помахав Межулису, отворяет освещенную парадную дверь.

«ФАРМАЦЕВТИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ» — написано на вывеске.

Комната Мары обставлена скромно и современно. Уйма книг — полки занимают целую стену. Тахта, словно клин, рассекает комнату надвое. Передняя часть служит гостиной. Тут стоят низкий столик, модные табуретки, торшер. В глубине комнаты, у окна, — рабочий кабинет. Тут находится письменный стол, кресло, полка с юридической литературой. На столе небольшая фотография Эрберта в стеклянной рамке.

Небрежно раскидана одежда — наверное, Мара очень спешила. На тахте лежит толстая тетрадь с рисунком: рядом с изображениями такси и Межулиса появилось лицо Ирены, знак вопроса жирно перечеркнут, а под ним возникла надпись: «ВИТАФАН».

В двери появляется мать Мары. В руках у нее пальто дочери и толстый шерстяной шарф.

— Мара, где ты?

Но Мара уже выбежала во двор, кинула привычный взгляд на брезент, под которым со дня покупки стоит «Волга» семейства Лейи, и, нырнув под арку ворот, принимается торопливо красить губы.