— Ошибаешься, Риточка, ты не представляешь, как ты ошибаешься! Мотенька — очень тонко чувствующий, очень ранимый человек! — встрепенулась Ольга Матвеевна. — Иногда он старается изображать какого-то супермена, суровость на себя напускает всякую. Но это, я-то знаю, игра, кокон, маска защитная!

— Мам, может быть, ты уже перестанешь обсуждать меня? Сама ведь учила — говорить о человеке в третьем лице в его присутствии неприлично, — раздалось от кухонной двери.

Рита поперхнулась чаем и зашлась в жестоком кашле.

— Еще более неприлично появляться привидением в ночи и пугать девушек до слез. — Ольга Матвеевна невозмутимо поставила на стол свою чашку. А Рита, прокашлявшись, подняла на Матвея глаза полные слез — выступили от удушья — и сказала:

— Привет!

Глава 18

Решение ехать к матери пришло к Матвею внезапно. Там, на кладбище, почувствовав полную, глобальную усталость, он ощутил не менее глобальную тоску от мысли, что он сейчас вернется в свою гулкую и пустую квартиру на Юго-Западе. Интересно, чем он думал, когда покупал этот плацдарм под названием «квартира-студия в стиле хай-тек»? Наверное, тем же самым, чем думал, когда начинал роман с Дунечкой. Тогда ему казалось, что белые стены, хромированные полки, ножки и детали кресел, трубчатые светильники, стеклянные раздвижные перегородки и кухонный угол, похожий на бар со стойкой и высокими стульями, — это то, что надо. Самый подходящий антураж, совершенное обрамление успешного современного мужчины. Потом, просыпаясь по утрам в гулкой пустоте, будто на каком-нибудь вокзале, Матвей стал подозревать, что с квартирой он дал маху. Чувство «то, что надо» стало уходить, взамен полезло ощущение дисгармонии, то самое его видение выпирающих болтов и плохо подогнанных зубчиков.

Наверное, он очень скоро дозрел бы до мысли сменить квартиру, но тут в его жизнь ворвалась Дунечка. Она внесла в студийный антураж свои штрихи вроде белой медвежьей шкуры у кровати (откопала в какой-то комиссионке по несусветной цене), кресла-качалки возле хромированно-стеклянных стеллажей с книгами (плетеное уютное кресло диссонировало с холодным хай-тековским дизайном квартиры, но Матвею оно понравилось) и набора разноцветных ликеров на барной стойке. И Матвей смирился со своим жилищем, в котором некоторое время просыпался не один. Когда же Дунечку он из своей жизни убрал, отвращение к собственному дому вернулось. Мало того, как-то в один из тоскливых вечеров, когда его из своей жизни убрала Рита, он попытался мысленно поселить ее в своей квартире. И аж содрогнулся от нелепости полученной картины. Рита в этом хай-теке представилась ему птицей, попавшей в набитую пружинами и осколками стекла клетку.

Поэтому Матвей твердо решил, что в ближайшее время займется квартирным вопросом. Спасаясь от неуюта своей студии, в которой он только и мог, что гонять по кругу мысли о собственном таланте попадать впросак, Матвей пару раз съездил ночевать к матери. У мамы дома было хорошо. Пусть не так просторно, как у него, но тепло, уютно и спокойно. И чего, спрашивается, ее вчера угораздило завести этот разговор про Риту? Как она сказала? «Она — настоящая, цельная, очень искренняя. И очень порядочная. Матвей, поверь моим ощущениям, я в людях разбираюсь. И думаю, что только полный идиот может упустить такую девушку. Я тебя к таковым не отношу». — «Ну и напрасно! — ответил он матери. — Только такой идиот, как я, мог втянуться в эту историю с криминальным душком. И твоя Рита не такая овечка, как тебе кажется. Она — себе на уме. И я ей больше не нужен». Мать хотела продолжить, но Матвей закрыл тему и решил про себя, что не будет пока сюда ездить. Что он может объяснить матери, если себе ничего объяснить не способен? Почему Рита замкнулась и выбросила его из своей жизни? Почему ему до сих пор чудится запах ее волос, снится мягкая упругость ее тела? И почему он не может себя заставить набрать номер ее телефона, почему боится услышать равнодушное «А, это ты?».

Однако, поспешно уехав с кладбища, Матвей так явно представил свое похожее на ангар жилище, что руки сами собой повернули руль в другую сторону, и очень скоро он выезжал с МКАД на Ленинградское шоссе и парковался возле подъезда матери и взлетал на седьмой этаж. Когда открыл квартиру и вдохнул запах корицы, на него снизошло такое умиротворение и навалилась такая усталость, что Матвей, как был, в обуви, протопал в комнату, сдирая на ходу дубленку. В комнате сбросил ее на кресло, скинул ботинки и, рухнув на диван, укрылся пледом и провалился в тяжелый темный сон. Поначалу — без сновидений, а потом ему приснилось, будто он плывет на паруснике. Впереди — земля, с берега кто-то машет ему руками. Матвей попытался вглядеться в далекую фигурку. Она, как это случается во сне, вдруг приблизилась, и он разглядел, что это Рита.

— Рита, я твой капитан Грей. Я отвезу тебя в сказку! — сказал Матвей, а Рита сделала серьезное лицо и ответила:

— Давай лучше на кухне посидим. Там уютнее, и быстрее так получится. У меня от запаха ваших пирогов просто слюнки текут.

«При чем тут пироги?» — думал Матвей, проснувшись. Потянул носом и вспомнил: мама пирогов напекла, пахнут на всю квартиру. Вон, даже в его сон вклинились.

— Тогда я пошла ставить чайник, — сказала за дверью мать.

«Так, она кого-то в гости притащила. Вот уж некстати!» — мрачно подумал Матвей. Сел и огляделся в темной комнате. В свете фонарей, заливавших комнату сквозь незашторенное окно, хорошо были видны и брошенная комом дубленка, и ботинки у кровати.

«Не хватало еще, чтобы она с гостями сейчас в комнату вошла. Хорош же я буду с помятой рожей», — провел Матвей рукой по защитинившимся щекам и собрался уже крикнуть что-нибудь вроде «Мам, я дома!», как мать за дверью спросила:

— Рита, вам какой чай заварить, черный или зеленый?

— Зеленый, — ответил знакомый грудной голос, и сердце Матвея ухнуло куда-то в район желудка. Рита? Здесь? Ну, мама! И что же ему теперь делать?

Матвей на всякий случай сделал серьезное лицо и прислушался. Голоса за дверью звучали, но очень глухо. Видимо, женщины ушли на кухню. Матвей расслабился и шумно перевел дыхание. Оказывается, все это время он не дышал. Может, оттого сердце и колотится, как африканский барабан?

Матвей посидел еще немного. Сон слетел окончательно, сердцебиение выровнялось, и он вдруг отчаянно захотел взглянуть на Риту. Посмотреть ей в глаза и задать-таки вопрос, который мучил его все последние дни: «Рита, ты меня обманула?» Матвей пошарил возле дивана ногами, отыскивая тапочки, наткнулся на ботинки, вспомнил, что тапки остались у порога, и пошел из комнаты в одних носках. В прихожей оказалось темно. Коридорчик до кухни тоже был без света, и Матвей притих возле поворота, прислушиваясь, о чем говорят женщины.

— Рита, смотрю на тебя, и мне представляется маленькая крепенькая девчушка с толстыми косичками, — сказала Ольга Матвеевна.

— Точно, именно такой я и была в детстве, маленькая толстушка с отменным аппетитом! — ответила Рита.

— А у меня Матвей всегда плохо ел. Малышом еле-еле его уговаривала ложечку съесть «за маму», когда подрос — от книжек не могла оторвать. Не проследишь — так и будет весь день ходить голодным романтиком, — это мама.

— Да? А мне показалось, что у него хороший аппетит. И что он прагматичный человек и совсем не романтик, — это Рита.

Все, хватит подслушивать, пора появляться!

— Ошибаешься, Риточка, ты не представляешь, как ты ошибаешься! Мотенька — очень тонко чувствующий, очень ранимый человек! Иногда он старается изображать из себя какого-то супермена, суровость на себя напускает всякую. Но это, я-то знаю, игра, кокон, маска защитная! — сказала Ольга Матвеевна, и тут Матвей дошел до кухни и сказал:

— Мам, может быть, ты уже перестанешь обсуждать меня? Сама ведь учила — говорить о человеке в третьем лице в его присутствии неприлично!

Рита поперхнулась чаем и зашлась в жестоком кашле, мама — вот это выдержка — отчеканила: