Внизу скрипнул гравий: кто-то шел по дорожке парка. Среди деревьев мелькнула широкополая шляпа.
Господин Максль, автор «Вильгельма Телля»! Что он здесь делает?
Ах да! Ведь как-то вечером он видел господина поэта у ограды в обществе Виктории, супруги старшего садовника Кратохвила. Все сходится: садовник сегодня получил вызов в Эрленбах и наверняка заночует там. Неловко, конечно, однако другого выхода нет. Эдди прокашлялся и крикнул:
— Добрый вечер, господин Максль!
Литератор посмотрел вверх, затем с достоинством приподнял шляпу.
— Мое почтение, мистер Рэнсинг. Ну и мерзкая погода, не правда ли?
— Ветер и дождь идут со стороны Альп. Должно быть, наступит оттепель, — с вымученной улыбкой отозвался Эдди из глухого окна.
— Не сочтите за нескромность: что вы там делаете?
— Я и сам не знаю…
— В таком случае не стану вам мешать.
Господин Максль вновь приветственно приподнял шляпу и направился было прочь.
— Господин Максль! Вы бы не выручили меня?
— К сожалению, сударь, у меня у самого ни гроша. Но вот барон Острау, директор сберегательного банка…
— Я имел в виду не материальную помощь. Мне бы хотелось слезть отсюда.
— А разве там так уж плохо?.. Вообще объясните, почему вы среди ночи торчите на фасаде дома, словно кариатида?
— Потому что не могу спуститься…
— Но это еще не причина, чтобы туда залезать.
— Ветер унес веревку, и она застряла вон на той сосне. Вы могли бы помочь мне, господин Максль?
— Это зависит всецело от меня. Я склонен высвободить веревку, чтобы вы могли спуститься. Но для этого вам необходимо сбросить вниз один пустячок. У вас очень красивые часы с цепочкой.
— Но ведь это разбой! — ужаснулся Эдди.
— Пусть он останется на моей совести. Ну как, бросаете вы или нет?
Господину Макслю ужасно нравились часы Рэнсинга на толстой, короткой цепочке. Вот только золото ли это? В Цюрихе ему однажды всучили трость с серебряным набалдашником, а потом оказалось, что шикарная рукоять — не что иное, как простой водопроводный кран. Теперь его не проведешь. Он сделал вид, будто уходит.
— Постойте!
Рэнсинг презрительно швырнул часы, которые с глухим стуком шлепнулись на цветочную клумбу среди бережно обернутых бумагой саженцев.
— Стыдитесь! — крикнул он. — Как может поэт быть столь меркантильным?
— Ошибаетесь! Как поэт я отнюдь не меркантилен. За свои творения я не получил ни гроша… Куда же эти треклятые часы провалились?
Часов как не бывало. Неистово завывал ветер, дождь лил не переставая, и Эдди считал, что воспаление легких ему гарантировано. Наконец часы нашлись.
— Шевелитесь побыстрее! — поторапливал Рэнсинг.
— Видите ли, я уже один раз был обманут. Если вы не возражаете, я сначала покажу часы оценщику.
Эдди чуть не свалился с верхотуры.
— Помилуйте! Я в любой момент могу упасть…
— Зажмурьте глаза и молитесь. Я только добегу до Хёграбена, это не займет и пятнадцати минут. Часовщик он превосходный, обучался в Шафгаузене, а его сестра замужем за художником. Попрошу его осмотреть Часы, и, если это золото, я тотчас брошусь к вам на помощь.
— Господин Максль! Знаете, кто вы такой? Вы…
— Не стоит благодарить заранее! Я живо обернусь, ведь, как известно, дающий быстро дает вдвойне…
Эдди Рэнсинг хотел было кое-что выдать литератору быстро и вдвойне, но того уже и след простыл.
У-у-у! Ураганным порывом молодого человека чуть не сорвало с узкого карниза, ветер пригоршнями швырял в лицо мокрый снег. Одежда оледенела и трескалась, как сахарная глазурь.
Господин Хёграбен либо жил не так близко, как уверял Максль, либо крепко спал, поскольку литератор заявился обратно лишь через полчаса.
— Все в порядке, не сомневайтесь! Золото чистой пробы! Потерпите еще немного, и вы будете внизу.
— Лестницу… раздобудьте лестницу! — сипло выдохнул Эдди.
— А вот это совершенно излишне: лестницу пожарные привезут с собой.
Вдали послышался рожок пожарной машины.
— Негодяй! Вы что же, вызвали пожарных?!
— Кого же еще? Ведь газовщикам вас не снять.
— Да вон же она, вон там стоит лестница!.. Умоляю, спасите меня, пока пожарные не нагрянули!
— Вам легко рассуждать, а я плати штраф за ложный вызов! Кстати, а на скольких камнях ваши часы?
Пожарная команда во главе с брандмейстером Цобельманом мчалась, как на пожар, во всю мощь своих трех с половиной лошадиных сил. Дело в том, что повозку с пожарным насосом и лестницей тянули три лошади и мул.
Цобельман, узнав о случившемся, первым делом затрубил в рожок, чтобы за время, пока идут приготовления, обыватели успели собраться на месте происшествия. Сам он проворно облачился в сине-белую парадную униформу. В кои-то веки представился случай отличиться, не иначе как это убогое захолустье даже пожары обходят стороной.
— Все готово? Вперед! — скомандовал Цобельман.
Пожарная карета летела стрелой, жалобно надрывался рожок, копыта лошадей высекали искры.
Обитатели местечка густой толпой обступили замок, с любопытством взирая на чудака, понуро съежившегося в оконной нише; из его штанин, как из водосточных желобов, лилась дождевая вода.
Но вот и пожарная команда! Последовали стремительные манипуляции с лестницей: ее двигали то взад, то вперед. Наконец один из пожарных взобрался на лестницу, утвердил ногу и, держась за перекладину одной рукой, другой послал публике приветственный жест.
Зрелище было редкостное, и публика разразилась аплодисментами.
— Вперед! — прогремел Цобельман.
Лестница уткнулась в стену, и старший пожарный господин Лёви, разматывая шланг, полез наверх.
К этому времени население Мюгли-ам-Зее в полном составе обступило замок.
Однако господин Воллишоф чуть было не опередил пожарных в их спасательной миссии. Советник спал крепким сном, когда дочь разбудила его. Сама Грета проснулась вскоре после полуночи от неприятных ощущений в желудке: ее мутило от лошадиной дозы двууглекислой соды, прописанной Рэнсингу от бессонницы. Врач остался при своем мнении, что пациент излишне мнителен по причине малокровия, и тотчас позвонил аптекарю, чтобы тот вместо веронала выдал по рецепту двууглекислую соду. Грета разбудила отца и испуганно сообщила, что при большом стечении народа пожарная команда проводит перед замком показательные учения.
Воллишоф прямо как был, в шлафроке, выбежал в парк, глянул наверх, на то место, куда подводили пожарную лестницу, метнулся в дом, а когда появился снова, в руках у него было охотничье ружье. Недолго думая, он прицелился в незадачливого Рэнсинга, скорчившегося в нише над балконом Греты.
Пожалуй, это был самый простой выход из положения — снять верхолаза выстрелом, и возможно, сам Рэнсинг был бы не против. Однако в последний момент Цобельман отвел руку стрелка.
— Оделись бы лучше, а то простудитесь! — прокричал он в ухо советнику.
— Я застрелю его!
— После того, как мы его снимем. Что же, по-вашему, пожарная команда зря приезжала? — И тотчас распорядился: — Двоим схватить господина советника и не отпускать!
Спасательная акция продолжалась. Не прошло и получаса, как заезжий чудак под крики «ура» и приветственные взмахи шляп благополучно ступил на землю. Отрывистым, сиплым ревом, похожим на вой сирены, Эдди пытался втолковать советнику — которого держали двое дюжих парней, — что он без памяти влюблен в его дочь и намеревался просить ее руки.
— Я хотел изъясниться в любви в романтической обстановке.
— Чья обстановка? — возопил господин Воллишоф.
— Юноша появляется ночью у балкона своей возлюбленной, чтобы признаться в любви. Очень красивая сцена. Описана, между прочим, одним великим поэтом.
— Он имеет в виду меня, — вмешался господин Максль. — Упомянутая сцена описана в «Вильгельме Телле».
— Я люблю вашу дочь и прошу ее руки, — взревел Эдди.
— Какие крюки? — переспросил хозяин замка у господина Лёви, который со шлангом в руках стоял рядом.