— В восемь. Около восьми.

— После этого не звонила?

— Нет. Я же сказал, у нас было... довольно скверное утро.

Эндрю подумал, не была ли борьба в душевой их последним общением. От этой мысли у него сжалось сердце.

— Уезжая, она что-нибудь сказала? Хоть что-то?

Он покачал головой.

— Не представляешь, куда она могла поехать?

— В городе есть один коттедж. Эрика жила в нем, пока я не убедил ее перебраться в Грейт-Холл. И до сих пор снимает его.

Коннор заколебался, и Эндрю вопросительно глянул ему в глаза.

— Я знаю об этом коттедже. Уже проверил его. Там ее нет. Есть другие места?

Эндрю хотел было ответить отрицательно, но спохватился. Потому что вдруг весьма ясно представил себе, куда могла поехать его жена.

— Есть другие места? — отрывисто спросил Коннор, его напускная терпимость стала истощаться.

— Сколько угодно, — ответил Эндрю, слова, как всякая его ложь, лились непринужденно. — Могла поехать в типографию, насчет выпуска каталога в следующем месяце, или в оранжерею Харлана — она говорила, что ей нужны свежие цветы для галереи, или на почту, отправить посылку... Ты знаешь ее, Бен. Она динамо-машина. Вечно в спешке. Я говорил ей, чтобы сбавила темп, но...

Он умолк и пожал плечами.

Эндрю думал, что говорил убедительно, но с беспокойством ощутил, что начальник полиции пристально смотрит на него.

— Я спрашиваю о менее очевидных местах, — сказал Коннор. — Таких, где никто не подумает искать. Ты уверен, что не представляешь таких маршрутов?

— Черт возьми, Бен! — Страх перед Коннором, перед тем, о чем он, возможно, вот-вот догадается, внезапно разозлил Эндрю, и он поднялся, обретая с гневом силы. — Я тебе уже сказал. Это что, допрос? Я под подозрением?

Коннора эта вспышка не обескуражила.

— Я этого не говорил.

— Тем не менее муж всегда является подозреваемым. Разве не так?

— Никаких признаков преступления нет.

— Небось думаешь, это я убил Шерри Уилкотт. Начинаю жалеть, что мы пожертвовали твоему управлению такие деньги. Ты был очень благодарен, когда мы выделяли кругленькую сумму для ребенка с лейкемией, сынишки сержанта. Видимо, благодарность твоя кончается, едва получишь деньги по чеку.

Ярость приятна. Как будто посылаешь мяч прямо в физиономию противнику. Приводишь его в замешательство.

Но Коннор в замешательство не пришел. Лишь печально развел руками.

— Ну что ж, пойду.

— Ступай, — сказал Эндрю и тут же пожалел об этом. Голос его прозвучал жалко, озлобленно.

Выходя, Коннор остановился у ротангового столика, на котором стояла фотография Эрики в рамке.

— Неприятно просить, — сказал он, — но можно взять ее на время?

— Фотографию? За каким чертом?

— Может, придется передать факс в другие управления.

В другие. Если поиски охватят весь штат.

А если его жена там, где он предполагает... если что-то случилось...

Тогда фотография может пригодиться для опознания тела. Когда ее прибьет к берегу, изрезанную, раздувшуюся.

Ярость исчезла и вместе с ней сила. Эндрю понурился.

— Бери, конечно. Черт.

Он смотрел, как Коннор вынимает фотографию из рамки. Этот снимок сделал местный фотограф, чтобы поместить в газете рядом с рекламой галереи. Эрика не хотела ставить фотографию дома — «слишком тщеславно», — но Эндрю настоял.

— Извини, — мягко сказал он. — За те слова. Я утратил контроль над собой. Это... совсем не в моем духе.

— Понятно. Дипломат из меня никудышный.

— Из меня тоже. — Эндрю вяло указал на фотографию. — Я... я хотел бы получить ее обратно. То есть... возможно, негатив где-то и сохранился, но...

— Не беспокойся. Получишь. — Коннор легонько, будто чего-то хрупкого, коснулся его руки. — Не провожай, я знаю дорогу к выходу.

Эндрю стоял в комнате, прислушиваясь к удаляющимся шагам. И думал. Напряженно.

Когда услышал, как закрылась парадная дверь, он уже знал, что делать.

В спальне Эндрю хранил армейского образца вороненый «кольт» сорок пятого калибра. Лежал «кольт» в глубине его чулана, в коробке из-под обуви, заставленной другими коробками. Мария там никогда не убирала, Эрика туда не заглядывала. Эндрю зарядил его и сунул за пояс брюк, чтобы ничего не было заметно, надел просторную куртку. Запасные патроны разложил по карманам.

Выглянув в окно, увидел на подъездной аллее только свой «феррари». Коннор уехал.

Мария встретила его спускавшимся по лестнице в полурасстегнутой куртке. Спросила, что стряслось, почему приезжал начальник полиции. Эндрю отмахнулся от ее вопроса.

— Если Эрика появится или позвонит, — сказал он, — свяжись со мной по телефону в машине. Ответа не будет, оставь сообщение на пейджере.

Широким шагом подошел к двери, потом обернулся:

— И выключи к черту этого Вивальди.

Эндрю вышел на воздух, дверь захлопнулась за ним, когда он сбегал по ступенькам к красной машине, ствол «кольта» холодил ему бедро.

Глава 6

Данверз на холоде сунула заправочный пистолет в головку бензобака и нажала собачку.

— Масло проверить?

Подняв взгляд, она увидела одинокого служащего, Чарли или как его там, машущего ей из окошка кассы.

— Привет, Чарли.

— Поймала сегодня преступников?

Он задавал этот вопрос всякий раз, когда она подъезжала к этой заброшенной заправочной станции на опушке леса.

— Двух грабителей банка. И одного поджигателя. Скучный день.

Чарли задумался над ее ответом и в конце концов сообразил, что это шутка.

— Ну что ж, можешь арестовать меня в любое время.

Данверз вздохнула, дыхание ее превратилось в холодное облачко. Какое сочетание биологических и психологических факторов побуждает мужчин заигрывать с каждой хоть мало-мальски привлекательной женщиной?

Будь она красавицей, постоянное внимание было бы объяснимо. Но она невысокая, коренастая, с телосложением пловчихи, как говорил в школе учитель физкультуры. Широкое веснушчатое лицо и короткие каштановые волосы явственно давали понять, что она не проявляет интереса к ухаживаниям.

Ребята говорили, что у нее приятная улыбка; пожалуй, но она считала, что одной улыбкой внимания к себе не привлечешь. Собственно, так и было, пока она не поступила в полицию.

Заправочный пистолет щелкнул, бак служебной машины наполнился.

Может, дело в мундире, думала Данверз, прилаживая заправочный пистолет на место. Магиннис предупреждала ее об этом. Мужчины не станут воспринимать ее всерьез. Будут говорить, что в синем она выглядит милашкой.

«Я прошла через это, — сказала Магиннис. — Пройдешь и ты».

Данверз вспомнила свое наивное изумление, что кто-то осмеливался называть милашкой лейтенанта Магиннис.

У кассы она расплатилась двумя десятками, взяла сумочку и квитанцию.

— Точно не хочешь обыскать меня? — спросил Чарли с улыбкой, в которой сквозила легкая надежда, словно считал, что она в самом деле может на это пойти.

— Как-нибудь в другой раз. — Данверз подышала на озябшие руки. — Работы много?

— Не-а. День совсем скучный. — Смешок. — Как у тебя.

Данверз одарила его улыбкой за эту шутку. В эту минуту она решила пригласить Вуделла куда-нибудь. На свидание.

Когда это решение пришло, она стала разбираться в его причинах. И поняла, что дело тут в Чарли, недотепе Чарли, его тупости и топорных шутках. Он не читал Достоевского, ему в голову не приходило разобраться в образе мыслей преступника, у него не было никаких устремлений за пределы надежного однообразия своей нехитрой работы.

Большинство ее знакомых были такими же. Вуделл отличался от них, и по контрасту она высоко его ставила.

— На счастье носишь эту штуку? — спросил Чарли.

Данверз захлопала глазами, не сразу поняв, о чем речь, потом сообразила, что он смотрит на ее распятие. То был маленький серебряный Христос, всего полтора дюйма в длину, грубо сделанный, свисающий с цепочки на шее.