В пять часов г-н ле Ардуа, как и обещал, зашел к Франсуазе поговорить и многое рассказал ей о князе де Берсенэ.

— Он прелестный старик, — говорил ле Ардуа. — Жизнь отразилась на нем лишь своей чистой и здоровой стороной. Возраст не сделал его злым или смешным. Молодость и старость он провел в милой и безмятежной ясности... Сначала он был любим женщинами, потом сам их любил; позже он только вспоминал о том и о другом, когда многие еще не перестают этого искать. Ах, милейший человек! Он разорился из беспечности и из такой же беспечности не постарался разбогатеть снова. Став полукалекой, он не сделался от своего недуга скверным. Он проницателен, потому что умен. Он знал весь Париж, и у него накопилось о нем множество анекдотов. Но ни один из них, как из столь охотно рассказываемых им, так и из умалчиваемых, не содержит в себе ничего низкого. Г-н де Берсенэ сохранил в своей памяти о людях лишь то, что в них содержалось забавного и оригинального. Он знает их причуды и смешные стороны. Плохого он не помнит, а как раз о плохом люди больше всего обычно и болтают. В нем нет ничего от Конрада Дюмона или Бокенкура. Ах, какой это славный старик!

После рассказа ле Ардуа Франсуаза больше стала обращать внимание на г-на де Берсенэ. Когда его боли давали ему маленькую передышку, г-н де Берсенэ вновь появлялся среди гуляющих по большой аллее. Франсуаза видела его почти каждое утро, когда он направлялся туда, прихрамывая и опираясь на трость. Он часто менял свои трости, палки и набалдашники — единственную роскошь, которую он себе позволял. Каждый раз встречаясь, Франсуаза де Клере и г-н де Берсенэ беседовали между собой. Сначала они останавливались: он стоял, положив обе руки на трость, она — перебирая пальцами серебряный цветок своего пояса. Затем мало-помалу они делали несколько шагов вместе и, наконец, переходили гулять в боковую аллею, более спокойную и менее людную.

— Не следует, — говорил, смеясь, г-н де Берсенэ, — чтобы вас видели вместе с подагриком. Подобного рода контрасты людям, тонко чувствующим, портят прогулку, а такие, быть может, еще существуют.

Они прогуливались то вдоль лужаек, то вдоль решеток, окаймляющих плющевой стеной сады особняков. Франсуаза срывала иногда один из полированных листиков плюща. Проносился мимо велосипедист, стремительный и сгорбленный, лениво проезжала наемная карета, а молодая девушка и старик не замечали их, увлекшись интересным разговором. Г-н де Берсенэ оказался искусным рассказчиком. Он поведал ей тысячу вещей, забавлявших Франсуазу. Большой мастер словесных портретов, он изобразил Франсуазе прежде всего тех людей, которых она знала, рисуя их мелкими штрихами, лучшие из которых он сопровождал сухим постукиванием своей трости по тротуару. Он слегка выпрямлял свою сгорбленную фигуру, и Франсуаза видела смех в его лукавых глазах. Он находил г-на де Бокенкура грубым и мягко отмечал такую черту его характера. Г-н де Серпиньи особенно возбуждал его остроумие. От них он переходил к другим, которых Франсуаза не знала. Он вызывал в ней интерес к ним. Г-н де Берсенэ, вращавшийся в высшем обществе, встречался также и с поэтами, романистами, писателями, политическими деятелями, со всеми остроумными женщинами и умными мужчинами, каких Париж мог насчитать за пятьдесят лет. И все же он находил простое и нежное удовольствие в беседе с никому неведомой девушкой, потому что его привлекали ее открытый взгляд и слегка печальная улыбка.

Однажды утром, когда они расставались, по обыкновению, на углу улицы Малахова, Франсуаза сказала ему:

— Вы знаете очень много, г-н де Берсенэ.

Г-н де Берсенэ с усилием поднял свою трость к Триумфальной арке, которую он называл Вратами Парижа, и ответил:

— Париж взял мою жизнь; справедливо, что он отдал мне взамен частицу своей, — он вздохнул. — Узнать Париж! Для этого понадобилось пятьдесят лет смотреть на лица и разговаривать... Ах, Париж, Париж! — И он с чувством постучал о землю своей тростью.

В другой раз после более продолжительной, чем обычно, беседы она спросила его:

— Почему вы не женились, г-н де Берсенэ?

Он остановился, поднял глаза на молодую девушку и с минуту не отвечал:

— Вы хотите знать? Ну, хорошо! Из всех женщин, которых я встречал, я не нашел ни одной, с которой бы захотел провести вместе всю жизнь, все свои годы и все свои дни.

Франсуаза де Клере улыбнулась.

— Да, я человек прошлого века. Брак казался мне вещью прочной и окончательной. В старину женились раз и навсегда. Плохо ли, хорошо ли, человек до конца нес свой жребий. Было делом чести принимать с достоинством свою судьбу. Даже когда случался супружеский скандал, муж старался соблюсти приличия. Теперь смотрят на вещи иначе. Таким образом, нашли способ превратить брак в какое-то временное испытание, что успокаивает людей, вступающих в него. В наши дни понадобился не более и не менее как развод, чтобы мужчины решались на брак, и если я не женился, то потому, как вы теперь видите, что во мне соединились качества мужа, каких сейчас больше не встретишь.

Они расстались. На углу улицы Вильжюст Франсуаза встретила Конрада Дюмона. Художник поздравил ее по поводу флирта с князем де Берсенэ. Дюмон всюду рассказывал, что девица де Клере находится в самых близких отношениях со старым князем и что они встречаются в маленькой квартирке у Булонского леса. Да, если тетушка Бриньян предпочитала любить молодых людей, то племянница поступала наоборот!

Франсуаза уже несколько дней не встречала по утрам князя де Берсенэ. Она узнала от ле Ардуа, что он опять страдает от своих болей. Франсуаза тосковала по бесконечным разговорам с г-ном де Берсенэ. Между тем ей следовало сделать визит на Анри Мартен. Она уже уклонилась два раза от обеда у г-жи де Бокенкур; г-жа Бриньян ездила туда в одиночестве. Откладывать больше она не могла и поехала в мастерскую г-жи де Бокенкур.

Франсуаза застала ее за мольбертом. Букет из роз, стоявший на столе, служил ей моделью, и г-жа де Бокенкур с трудом воспроизводила его на своем холсте. Увидев Франсуазу, г-жа де Бокенкур перестала писать. В своей длинной серой блузе, с гладкими волосами и покрасневшими веками она напоминала работницу с фабрики папаши Дюруссо.

— Ах, Франсуаза, как мило, что вы зашли! Эти цветы приводят меня в отчаяние!

И она показала на свою работу — жалкое подобие оригинала. Франсуаза склонилась к мольберту.

— Нет, не смотрите, Франсуаза. Полюбуйтесь лучше на это чудо. — И г-жа де Бокенкур повела молодую девушку в угол мастерской.

На деревянной подставке стояла большая плетеная корзина из фаянса. Круглые яблоки, неровные фиги, удлиненные груши и тяжелая виноградная кисть наполняли ее. Залакированная точными и живыми красками, глиняная корзина с вечно спелыми плодами выглядела очаровательно и немного иронично — своего рода корзина Тантала.

— Это работа Андреа де ла Роббиа, которую принес мне мой друг, г-н де Гангсдорф. Он нашел ее в окрестностях Венеции, на одной старой патрицианской вилле, на берегу Бренты. Не прекрасно ли? — И г-жа де Бокенкур коснулась блестящих и твердых плодов концом своей кисти, словно желая обласкать их контур и подчеркнуть превосходный цвет. — Славный Гангсдорф так мил. Надо будет вас познакомить с ним. Он большой любитель стекла. У него есть удивительные образцы в его венецианском дворце. Он очень хотел бы быть вам представленным. Подумать только, внучка Гектора де Клере, одного из богов стекольного искусства! Мы ему много говорили о вас. Он большой друг г-на де Серпиньи. Он даже в Париж приехал отчасти для того, чтобы посмотреть изделия его новых печей. Я очень, очень хотела бы, чтобы он вам понравился, моя дорогая Франсуаза, очень...

И она посмотрела на девицу де Клере своими прекрасными усталыми глазами под утомленными веками.

— Вы очень добры, дорогая, заботясь обо мне, — ответила Франсуаза.

— Дорогая, эта мысль принадлежит не всецело мне одной... — она не договорила, разглядывая корзину с фруктами. Наконец, она продолжила: — Что вы делаете сегодня? Хотите отправиться со мной в Лувесьен? Работы г-на де Серпиньи заинтересуют вас. Он будет, я уверена, очень счастлив их показать вам. Он говорит, что вы его не любите, но что он питает к вам самое искреннее уважение. Чего бы только не сделал он для внучки великого стекольщика! Он имеет большое влияние на г-на де Гангсдорфа.